***
Он всегда был особенным. С самого рождения он умел видеть и слышать то, что недоступно другим людям. И это вело его. Это придавало ему силы. Это позволяло ему выстоять там, где ломались другие. Не раз нити судьбы паутиной опутывали его, грозя обездвижить, сбить с ног, задушить; он рвал их с неизменной легкостью своего танца. Вот что всегда завораживало меня. Легкость, с которой он шел по жизни. Плавность и невесомость его шагов, чуть застенчивая, по-детски озорная улыбка, грация и гибкость его движений. Его внутренний свет, такой яркий, что тьма бежала от него в ужасе. И люди не могли не замечать его сияние. Где бы ни появлялся, он неизменно приковывал к себе внимание. Он покорял и очаровывал. Он возвращал на лица людей улыбки, одним только своим существованием делая их чуть светлее, чуть моложе, сильнее и добрее. Он обезоруживал. Его невозможно было не любить. И, казалось, никто и никогда не сумел бы причинить ему зло... И его крылья. Огромные мощные крылья, раскрывавшиеся всякий раз, когда он молился. Словами, танцами, пением, поступками. И так велик был их размах, что порой казалось, вот-вот - и он взлетит, вырвавшись за пределы собственного тела. Да и способна ли человеческая плоть удерживать такую сущность? Но нет. Сколь легко и непринужденно воспарял его дух, столь же твердо и уверенно удерживался он на земле. И так было всегда. И я знал, для чего он жил на земле. Знал, какие испытания готовила ему судьба. Я знал, какая сущность скрывалась в нем. Ангел, воплотившийся в человека.***
Мальчик был слаб. Он часто испытывал сильные боли, и жить ему оставалось совсем недолго. Его дух едва удерживался в маленьком исхудалом тельце, спеша уйти от новых страданий. Его мать, такая же измученная, тайком плакала, незаметно утирая глаза рукавом, заставляя лицевые мышцы растягивать губы в улыбке всякий раз, когда сын встречался с ней взглядом. Нужно освободить их обоих. За этим я и явился сюда. Маленькая девочка, отвыкшая улыбаться, лежала за стеклянной стенкой, безучастно разглядывая частую капель в прозрачной колбе. Ее время еще не пришло. Может быть, она сумеет перебороть свою болезнь, если будет сильной. Но, кажется, и она вот-вот прекратит сопротивляться. Я знаю, что не должен вмешиваться. Любое изменение естественного хода событий может обернуться катастрофой для людей. Когда Хранитель одной женщины внушил врачу отговорить ее от аборта, он спас ее и ребенка. Появившийся на свет младенец был назван Адольфом. Нет, Отец никогда не наказывает неповиновавшихся Хранителей. Но мучительнее всякого наказания становится осознавание последствий неповиновения. Дыхание мальчика затрудняется, и задремавшая на стуле мать встревоженно вскидывает голову. Я касаюсь бледного лба, и ребенок понемногу справляется со своей тяжестью. Не сейчас. Еще несколько минут. Прости, Отче. Когда он входит в палату, его свет, кажется, проникает в каждый стерильно-мрачный уголок помещения. Он приносит с собой и этот свет, и свое участие, и внимание, и сострадание, и поддержку, и - надежду. Как груды ярких игрушек, которые он дарит детям. Как свои надежные объятия, и спокойные беседы, и улыбки, укрепляющие дух. Он долго разговаривает о чем-то с едва сдерживающей слезы женщиной. Он простирает руку над головой ребенка, благословляя всей своей сияющей душой. И в потухших было глазах мальчика вдруг загорается слабая искорка. - Будь умницей. Я вернусь навестить тебя, - обещает он на прощанье. Время пришло, но я все еще медлю. Ангелы редко плачут. Слезы так непривычны... Я долго смотрю ему вслед. Люди толпятся вокруг, он немного смущается под их пристальными взглядами, пробираясь к соседней палате, и только в его глазах можно заметить скрываемую боль. Он не боится. Он идет навстречу. Он принимает и отдает, и его хватает на всех. Когда я протягиваю руки к мальчику, то нахожу его воспрянувший дух накрепко вцепившимся в тело. - Мама, а Майкл, правда, еще придет? - чуть слышно спрашивает ребенок. Женщина берет его руку в свои, наконец-то улыбаясь безо всякой натуги. - Ну, конечно, правда! Если он так сказал, то придет обязательно. Мне больше нечего здесь делать. Я раскрываю над ними крылья, и мальчик погружается в спокойный исцеляющий сон, а следом и его мать опускает голову на руки, так и не выпустив ладошку сына. Перед тем, как уйти, я оборачиваюсь. Девочка за стеклянной стенкой сидит на своей кроватке, счастливо улыбаясь.***
Серебро и чернота. Блеск и яркие огни. Спокойствие и неистовство. Стремительность и текучая плавность. Шепот и крик. Весь он - контраст. Весь он - неотразим. Его власть над толпой беспредельна. Никто не уйдет отсюда, не изменившись. Его свет коснется и воспламенит каждого. Человек, способный покорять. Один из миллионов. Особенный. Каждая его песня подхватывается. Каждый жест встречается ревом. Он вскидывает голову и вдруг встречается со мной взглядом. На мгновение мне кажется, что он смотрит прямо на меня. Но ведь это невозможно. Что-то неуловимо меняется в его лице. А потом прожектор над ним гаснет, и он поспешно покидает сцену. Интересно, что чувствуют люди, встречаясь с ним взглядом? А толпа следует за ним неотступно. Где бы он ни появлялся, это всегда заметно издалека. Толпа притягивает новых людей и разрастается, как многоликое чудовище. Для меня - лишь стайка разноцветных огоньков. Для него - опасное испытание. И он рискует, выходя навстречу этому чудовищу. Он улыбается, и протягивает руки, и что-то отвечает на бесчисленные вопросы; он бесстрашен и совершенно спокоен. Девушка в белом мотошлеме счастлива тем, что сумела коснуться его пальцев. Я всматриваюсь в ее лицо, но вижу только алые всполохи с золотыми блестками. Что она чувствует? Что чувствуют все эти люди, рвущие цепи охраны, бегущие за увозящим его автомобилем, тянущиеся к нему? Почему они так счастливы просто видеть его? А его мир - шумная толпа и окружение телохранителей, и путешествие в автомобиле с затемненными стеклами, и маленькая красивая комната, в которой он может немного отдохнуть. Его золотая клетка, из которой он никогда не вырвется. По ночам, если не работает или не спит, он читает книги. Но сегодня нераскрытая книга долго покоится на его коленях, и он не спешит к ней притронуться. Я знаю, как люди называют это чувство. Одиночество. Еще хуже. Одиночество в толпе. Сегодня он ощущает это особенно остро. Но об этом никто не узнает. Мне хочется коснуться его руки. Наверное, сейчас я тоже мог бы быть счастлив этим. Но его кожа не способна ощутить мое бесплотное прикосновение. Все, что я могу - смотреть и смотреть, как из-под его ресниц скользят искристые слезинки. И все же он счастлив. По-настоящему счастлив. Он любим. Он научился справляться со своим статусом. У него есть друзья, которые никогда не предадут. Есть огромная семья. Его дорогие братики и сестрички, от которых его еще не отдалило время. Его любящая ласковая мать, которая всегда будет рядом. Отец, которого он еще немного побаивается, но которого учится понимать и прощать. У него даже появился свой дом, который однажды станет маленькой страной чудес и принесет миру так много радости. Он смеется, как дитя, когда играет с малышами. Он проказничает и разыгрывает взрослых, ведь никто не может долго сердиться на него. Он обожает книги и комиксы. Он смакует каждый момент жизни. Он счастлив, когда выходит на сцену. Счастлив, когда понимает, что может кому-то помочь. Он еще не знает, что будет дальше. Я тоже не хочу этого знать.***
Эти разноцветные огни. Именно они делают мир таким прекрасным. Несомые Ангелами или собственной волей, они летят на землю, где воплощаются и живут внутри материальной формы, а потом возвращаются обратно. Нежное ровное сияние растений исходит от Творца и вновь становится Его частью в конце. Хаотическое сверкание животных, возвращаясь, принимает более совершенную форму и вновь устремляется к земле. Человеческие души непредсказуемы. Их сияние так же многообразно, как их поступки. Они слабее всех. И они же - сильнее. Возвращаясь, одни из них воплощаются вновь. Другие сливаются с Творцом. Иногда они становятся Ангелами. И совсем редко Ангелы устремляются к земле, чтобы родиться среди людей. С особенным интересом всегда наблюдал я за людьми, наслаждающимися пищей. Удовольствие от прикосновения языка к еде? Что это за ощущение? Не пора ли выяснить это, наконец? Он узнает меня. Он обязательно почувствует. И пусть всю земную жизнь я буду задаваться одним вопросом - "почему он выбрал меня?". В конце пути я вспомню ответ на свой вопрос. -Ты будешь страдать. -Я знаю, Отец. -Ты забудешь о своей природе. -Я знаю... -Ты утратишь связь с братьями, не сможешь говорить со Мной. Ты останешься один. -Да, Отче. -Он не будет твоим отцом. -Знаю, Отче. Но я назову его так. И он в ответ назовет меня сыном. -Ты потеряешь его. -Я знаю, знаю... Позволь, Отец. Свет Его благословения окутывает меня, как родительское объятье. Оно - как земное солнце, которое никогда не сожжет; оно касается меня со всей Его божественной Любовью, и на мгновение я словно перестаю существовать, растворяясь в бесконечном блаженстве. Радость, и сила, и умиротворение, и покой... И все же, все же... -Почему все должно быть так?... -Ты не сможешь спасти его. Это он спасет тебя. -Я знаю, Отец... Но я смогу быть благодарным ему всю жизнь. Для него ведь это будет что-то значить? -Да. Для него - будет.***
Ветер усиливается. Облака несутся с сумасшедшей скоростью. Люди внизу кутаются в свои одежды и спешат поскорее вернуться домой, к их позднему ужину, к ярко освещенным окнам, телевизорам и теплым пледам. Не видимые их глазами, слетают и воспаряют искры чистейшего космического сияния. Так красиво. Сегодня я смотрю на них совсем по-другому. Каково это - быть одним из них? Сумею ли я стать достойным членом их общества? Не окажусь ли слишком слабым для такого испытания? Не станет ли эта странная оболочка из плоти невыносимой ношей для меня? Тьма медленно сгущается, постепенно становясь непроницаемой для моих глаз. Что это так монотонно тикает, неумолимо приближая мое падение? Время? Значит, вот так оно проходит для смертных? Мне не нравится то, что я чувствую. Если честно, то мне даже немного страшно. Еще не поздно вернуться. На самом деле, мне просто хочется, чтобы кто-то сказал, что все будет хорошо. Но я не вижу их. Никого. Ведь я больше не один из них. Готов ли я сделать этот шаг в одиночестве? Мне страшно. Так страшно, что хочется плакать. Ради чего все это? Ради двух встреч с ним? Я без труда отыскиваю его взглядом, его яркий свет ведет меня сквозь пространство. Люди вокруг горячо спорят о чем-то, но его это, кажется, вовсе не касается. Абсолютно расслабленный, приютившись с краешку, он быстро рисует что-то на листе бумаги. Он всегда был особенным. Я смотрю на уверенные размашистые движения его руки и вдруг совершенно успокаиваюсь. Ради двух встреч с ним. Ради нескольких лет переписки, полной тепла и взаимной поддержки. Ради возможности быть его другом. Ради новых узнаваний и испытаний, ветра и неба, улыбок и слез и всех человеческих радостей, и болей, и страхов. Ради жизни и каждого ее мгновения. Ради всего того, что недоступно для Ангелов. Больше нет сомнений. В конце концов, все действительно будет хорошо. У меня будет прекрасная, любящая и заботливая семья. Пусть не сразу, но она обязательно найдет меня. Я даже стану отцом. У меня будет чудесная дочь, самая красивая на свете. Разве это не чудо? Мне пока еще сложно поверить, но совсем скоро это случится. Со мной. Там, внизу. Человеческий мир готов принять меня. Я видел, как приходили и уходили народы. Я видел, как три города слились в один. Как он разрушался и строился. Этот город станет моим домом. Что-то едва заметно касается моих рук и лица. Теперь я чувствую это. Слабое дыхание ветра на своей коже. Такое удивительное, отчего-то кажущееся знакомым ощущение, похожее на... на... -Пора, Бела... -Что? -Бела. Твое новое имя. Ах, да. Имя. Нужно привыкнуть к этому. Странное сочетание звуков, которое я буду носить несколько десятков человеческих лет. Которое мне еще предстоит научиться воспроизводить. Мое имя. Бела Фаркаш. И, сложив крылья, я срываюсь вниз...