Ухмылка

      На свету видно, как по комнате неторопливо плывут пылинки, отделяясь от тяжелого балдахина кровати, будто яркие белые точки, переплетаясь в странноватые узоры. Стоит Каллену немного повернуться, он вспугивает целую стайку, и Ливия забавно морщит нос, совсем как ребенок.       – Хватит ухмыляться, – просит она заговорщицким полушепотом, и на ее смуглой коже пляшут цветные отблески из высокого витражного окна. Каллен любуется ими, ненамеренно, и уголки губ сами ползут вверх, вопреки ее просьбе.       – Я вовсе не… – откашливается он, сражаясь с приступом внезапно подкатившего смущения.       – Ну вот, опять, – усмехается она беззлобно и взглядом блуждает по его лицу, будто пытаясь угадать, о чем он думает в эту минуту. Высокая старая кровать надежно укрывает их обоих в это утро, хоть и все, что у них есть – скомканные впопыхах одеяла. В такую рань еще немного прохладно, но у Каллена теплые руки, и он обнимает ее крепко и уверенно, не давая замерзнуть. Покои чем-то напоминают ей башню Круга, тот же знакомый холодный камень, те же узкие окна, и сердце на секунду щемит от мыслей о том, что когда-то это действительно могло быть так. Всего несколько лет назад она все еще была просто магом-ученицей, а он – просто храмовником, и из этого не следовало ровным счетом ничего хорошего. Как, скорее всего, не следовало и сейчас, когда разница между ними только в том, что бытие Стражем ненадолго освобождало от бесконечного преследования. Но не освобождало от обязанностей.       – Эй, – будто почувствовав невеселые мысли, Каллен сгребает ее в охапку, и она благодарно утыкается ему в ключицу, чувствуя, как тревоги ненадолго отступают. Она купается в этом редком, саднящем чувстве покоя, которое не посещало ее с самого Мора, когда жизнь, казалась совсем-совсем другой. Другие люди, да и обстоятельства тоже. Но, в конце концов, обстоятельства сталкивали их вместе, и в этом смешном фатализме было что-то, отчего ее сердце билось чаще. Она дышит ему в шею, чувствуя, как он напрягается, как на секунду сбивается его дыхание, и беззвучно смеется, словно шкодливый ребенок, когда он целует ее в макушку, шепча что-то успокаивающее и безумно милое, отчего ей становится щекотно, и по шее, к лопаткам и пояснице бегут мурашки.       Она ворочается, неуклюже путаясь ногами в одеяле, а руками – в собственных растрепанных волосах, пытаясь увернуться, но Каллен ухмыляется, а Ливия даже не знает, где он успел этому научиться. Но знает, что это означает ее скорую капитуляцию.       – Прекрати, – она смеется, пытаясь невпопад поймать его лицо в собственные ладони и поцеловать в ответ, но Каллен проворнее и крупнее, и вот она уже валяется спиной на куче подушек, запыхавшаяся и раскрасневшаяся. Они похожи на детей в этой незамысловатой, дружественной борьбе, и за этим все вдруг забывается. Забываются смерти, забывается Круг и Мор, забывается собственное разбитое сердце, сожаления, оставленные по ту сторону моря.       – О, у тебя нет шансов, отступница, – в шутку заявляет Каллен, и это так на него непохоже, что Ливия заливается смехом, искренним и чистым, и он вдруг осекается, разглядывая ее внимательно, словно видя эту женщину перед собой в первый раз. Она не магесса из круга, чей крутой нрав наводил ужас на молодых храмовников, какой он помнил ее раньше. Она не Страж, совершающий невозможное, не бесплотное видение, несущее свет среди отчаяния и смерти, какой она явилась ему во второй раз. Она даже не героиня целой страны, предотвратившая Мор, какой она ворвалась в его жизнь в третий раз. Перед ним сейчас, кажется, та, настоящая, которую он все это время силился разглядеть. Которую он понял, принял и полюбил без всяких на то причин. И сейчас, растрепанная и вспотевшая, она, кажется, самая красивая женщина, какую ему доводилось видеть. О чем он тут же ей и сообщает.       – Создатель милосердный, Каллен! – она снова заходится смехом, закрывая покрасневшее лицо руками, когда он снова склоняется, чтобы осыпать поцелуями ее шею. Она сопротивляется, тормоша его короткие светлые волосы, и он совсем пропускает момент, когда в него летит подушка. Их шуточная борьба продолжается ровно до момента, когда он оказывается на лопатках, а она – сверху, с подушкой в руке.       – О, сдаюсь, я полностью повержен, – сипло смеется Каллен, глядя на нее, и озорные огоньки пляшут в его темных глазах. Откинув подушку, Ливия рассматривает каждую черточку, складывающуюся в эту его невозможную ухмылку, и ей кажется, что она готова целовать его бесконечно.       – Я люблю тебя, – выдает она резко и хрипло, в слепом порыве сказать это именно сейчас. Ухмылка вдруг исчезает с его лица, и в этот момент Каллен выглядит абсолютно беззащитным и потерянным, совсем как она сама. Сердце бьется быстро, но от неожиданно сорвавшихся слов сразу становится спокойно и тепло, и она улыбается, неловко сначала, но когда он улыбается в ответ, когда знакомо собираются ранние морщинки вокруг его глаз, улыбка становится увереннее.       Она склоняется к нему медленно и осторожно, касаясь его губ, и их поцелуй, кажется, длится целую вечность.       Как жаль, что у рыцаря-капитана такой ранний подъем.