puberty

Темин вбивается в податливое мягкое тело, сцепив зубы и низко рыча. Кибом цепляется за его плечи, силясь не упасть, прижатый к стене, тянет тонкими пальцами выжженные перекисью волосы, дрожит, глядя в выбеленные жаром глаза. - Ты же знал, что так будет, хён? Кибом, конечно же, знал. Знал еще с тех пор, как из юношеского тела начала исчезать вся неловкая угловатость, вместе с последними детскими чертами характера. Мальчик вырос - факт бесспорный. Под медовой кожей теперь просматриваются крепкие мышцы, движения плавные и четкие, а взгляд властный, уверенный. Естественно, Кибом всегда знал, что так будет. Надеялся. Годами жадно наблюдал за восхитительными метаморфозами, столь простыми и естественными. Вот у крошки Минни исчезают пухленькие мягонькие щечки, за которые можно было щипать, когда мелкий провинится. Вот острая, нескладная фигура начинает приобретать вполне определенные жесткие изгибы, обрисовывая крепкие ноги и руки, клетчатый узор пресса и широкие плечи. Вот он состригает слишком длинные волосы и красит не потому, что повторяет за старшим, а потому что сам так хочет. Темин больше не тот неуклюжий подросток, слишком тощий для своего роста, с нелепо большими конечностями, но шикарный мужчина, в полной мере осознающий собственную сексуальность. Солнечная радужная улыбка неуловимо трансформируется в едкую ухмылку, а открытый наивный взгляд становится настолько откровенным и многообещающим, что от одного этого у Ки разрядом колет кончики пальцев. Они росли вместе, сколько оба себя помнят. Только Кибом начал на два года раньше, но, похоже, где-то не там остановился - он теперь немного ниже ростом, все еще слишком тонкий и кажется непозволительно хрупким, когда поджарое горячее тело вжимает его в стену, накрывая и вышибая дух. Темин изголодался, он так долго ждал и теперь не уговаривает и не спрашивает - он берет то, что по праву считает своим, то, чего заслужил за годы беганья хвостиком в отчаянных попытках обратить на себя внимание. Теперь-то уж Кибом никак не сможет игнорировать его или просто отмахнуться - как, когда он буквально плавится в сильных теминовых руках? А всего-то и надо было, что вырасти. Игра в гляделки осточертела приблизительно тогда же, когда началась, Темину не терпится перейти уже непосредственно к действиям, что он и делает, закидывая обе длинные кибомовы ноги себе на бедра, удерживая на весу и таким образом не позволяя Ки даже стоять самостоятельно, без его помощи. Кибом явно готов и подается навстречу, кусает свои невозможные губы, неприлично плавно выпуская нежную мякоть из-под зубов. Его, такого, хочется растерзать на мелкие кусочки, чтоб прекратил пускать жгучее возбуждение прямо под кожу, непосредственно в кровь. Темин жадно накрывает ладонями покрытые мурашками ягодицы, сминает их, чуть разводя в стороны, и парой рывков проникает внутрь, выбивая из груди пока еще слабый стон. Он начинает толкаться в горячее и мягкое, бездумно, рьяно, никак не способный отпустить или хотя бы притормозить, дорвавшись до того, чего так долго жаждал. Темин зарывается носом в короткие волосы, которые умопомрачительно знакомо пахнут, сжимает зубы, шумно выпуская сквозь них кое-как схваченный воздух, и пытается сдержать охватывающую нутро трепетную дрожь, что накрывает с головой, топит в безотчетном восторге от близости столь вожделенного и обожаемого Ким Кибома. Ки не возражает и не сопротивляется, он лишь цепляется скользящими по взмокшей коже пальцами за плечи, да больно царапает острые лопатки, оставляя припухать длинные тонкие следы. Плечи ноют, натертая кожа слегка саднит и в принципе, это все максимально неудобно, но совершенно плевать. Кибом зажимает коленками чужие бока и подается навстречу, принимая Темина в себя до упора, до пошлых хлопков о кожу и несдержанных стонов, чувствуя, как в этом находит выход все то за годы накопленное в груди. Сердце, которому будто стало легче стучать, срывается в невозможный ритм, разгоняя по жилам насыщенное удовольствие. Ки ловит губами мягкую мочку уха и прикусывает дерзкое колечко в ней – плевать, что у самого трижды проколоты хрящи, крошка Минни, вдевший серьгу, такой бунтарь. Кольцо холодит железным вкусом, но ничуть не отрезвляет, ведь воздух, который пряно пахнет Темином, пьянит гораздо сильнее. Темин оборванно ахает, скользнув вплотную и заливая Кибома собой, зарывается доверительно носом в изгиб изящной шеи, все еще не чувствуя происходящее по-настоящему реальным. Это так сладко и сказочно – быть рядом и не быть гонимым, иметь позволение и право находиться возле, находиться так невообразимо близко. О реальности напоминает начавший ерзать Ки, все еще неудовлетворенный, его упирающийся в живот твердый член и недовольная гримаса на лице. Темин ушло улыбается, ни капли не сочувствуя, помогает Кибому рукой – намеренно медленно, оттягивая апогей, как взрослые любят оставлять самое вкусное под конец. Он слегка сжимает, трет нежную головку и нещадно доводит старшего до исступления, не прогадав – в момент оргазма Кибом воистину великолепен. Он запрокидывает голову назад, не обращая внимания на то, что ударился, издает странный звук, наиболее похожий на тихий писк, сводит к переносице красивые брови, плотно зажмуривается и сжимает зубы под разомкнутыми губами. Темин впитывает этот изумительный вид жадно и собственнически, не желая упустить ни одной секунды, ни одного мгновенья чудесного действа, чувствует всем собой, как напрягается в его руках точеное тело Кибома, бьющееся в оргазме, и совсем не замечает впившихся гораздо сильнее в кожу коротких ногтей. Насладившись сполна, он лихорадочно прижимается губами к взмокшему виску с прилипшими волосками, придерживая ладошкой щеку с другой стороны, потом к уголку брови со шрамом, потом к аккуратному носу, усыпает короткими поцелуями так давно любимое лицо, наконец, добираясь до губ, которые бантиком и жаждут его, раздвигает их языком и целует глубоко, чувственно, так, как всегда хотел. Слышит тихое, низкое мычание. Затем накатывает истома, Темин обессиленно опускается на пол, удобно устроившись у стены с Кибомом на руках, прикрывает глаза и укладывает голову на плечо старшего. Это так хорошо и уютно, и гораздо лучше, чем он себе когда-либо представлял – потому что по-настоящему, потому что, наконец, свершилось. Он обнимает Ки, крепко прижимая к себе, грея ладонями обнаженную спину, и очень хочет посидеть вот так еще чуть-чуть (пять минуточек, ну пожалуйста). Кибом улыбается, неслышно посмеиваясь, и гладит крошку Минни по голове, путаясь пальцами в волосах, плавно и ласково. Как маленького. Но теперь это уже совсем не обидно.