Бабочками

Хару на части и на кусочки разлетается бабочками. Перед тем, как её обхватывают сильные руки, в которых сгореть можно, пепельнокрылой стать… Её тело грохается о землю со специфическим стуком — бам-с, и всё! Бабочке осталось жить всего сутки — таков закон природы. Ведь красота имеет свойство увядать, ускользать, убегать из-под пытливых взоров голодных наблюдателей. Как-то давно Бьянки отметила тот факт, что Хару похорошела — ох, как прелестно, многие на Хару-Хару заглядываются — и вообще Тсуне бы стоило к ней присмотреться[1]. Но зря, как думается сейчас, зря. Хару не надо спасать. Красота спасёт мир, верно? Хару разбивается о землю, но пытается снова взлететь. Её застрелят через пять минут (и ладно) — красивые женщины не живут долго. Их либо связывают по рукам и ногам и запирают на семь ржавых замков в блестящих золотых клетках, либо пользуются в угоду себе, а затем выкидывают — живи же, красивая, живи свободно! Хару больше не боится боли или потерь: всё это время она молилась, чтобы её не запирали. Но коллекционеры слишком жестоки. Они бабочек насквозь булавками протыкают и за стеклом оставляют трепыхать крылышками. Задыхаться. Хару не давали продохнуть. Хару думала, что убить человека во второй раз легче, чем в первый, но, похоже, просчиталась. У Хару в груди чешуекрылые танцуют, когда Тсунаёши Савада с неодобрением качает головой: зачем, мол, убиваешь. Не твоё это. Брось. Перестань всем доказывать, что ты сильная, чёрт возьми. Тебе это без надобности, глупенькая. Хару знает, что её рвение и биение крыльями мало чем помогают. Ей просто эти крылья оторвут — не пощадят. — Ты же красивая, зачем тебе это? Ты же красивая. Ты же красивая, Хару. Так к чему этот балаган? Хару оказалась чуть красивее Киоко. Но только до самой высшей точки в Небе не все бабочки долетают — у Киоко Сасагавы размах крыльев был больше. И брат у неё — Солнце, повернулся бочком, чтобы сестрёнку не спалить. Хару завидует тем, кто не обладает её красотой. Ведь чем ярче окрас, тем милее этим насекомым любоваться. А Миуре Хару страсть как хочется стать ядовитой, чтобы никакой полоумный до неё и дотронуться не смел. Красота — своего рода проклятье. Клеймо, которое можно нести либо с гордостью, либо с позором. Ты выбираешь сейчас: сдаёшься мужчинам или же борешься сама с собой. Хару совсем запуталась. И не знает, что ей выбрать. — Ты такая сильная, Хару. Порой я восхищаюсь тобой. Видимо, из-за этого ты стала такой красавицей. — Нет, Киоко. Красота делает тебя сильнее. А Хару ещё хочет стать обычной простушкой. Японской школьницей, радующейся свежим пирожным в любимых булочных. Соседкой, что заглядывает к предмету своих симпатий каждую неделю — просто так, без какой-либо причины. Но Хару не имеет на это права уже почти десять лет. Хару Миура — часть Вонголы. Скульптура, которую вытачивали лучшие из лучших. Картина, нарисованная мастерами. А далее — ширма, декорация, прикрытие для Семьи… И так дальше по списку. Вы чувствуете радость при виде прекрасного? Хару знает один закон на зубок: пока мужчина счастлив — он слабее всего. Реборн знает об этом тоже. Ох, хитрый же! Реборн первый и предложил. Верде вторым поддержал. Тсуна, скрепя сердце, дал добро. А Хару, малодушная на тот момент и влюблённая дурочка, согласилась. И уж лучше бы во время первой операции ей оторвали все конечности. Чтобы ползать не смогла. И видеть своего лица не смогла. — Хару-чан, ты такая идеальная! Смотришь на тебя — и не нарадуешься. — Спасибо, Луссурия-сан. Идеальная кожа, идеальные волосы, идеальные черты лица. Идеальная фигура. Совокупность всех ваших желаний. Берите, пользуйтесь, потребляйте. Трогать можно. Но с разрешения Вонголы. Хару же смирилась с тем, что её тело уже ей-то, в общем, не принадлежит. Но только вот в груди всё так же торнадо из оборванных крылышек. А ещё алые глаза, так в себя затягивающие. — Мусор, ты идиотка или хорошо притворяешься? — Занзас-сан? Почему-то именно с этим мужчиной хочется оказаться мёртвой. У него руки горячие, крепкие. Он сначала её сожжёт — потом раздавит. Хару не против кремации — такая смерть ей даже по душе. Хару Миура смотрит в его глаза, разглядывает лицо, цепляет взглядом виднеющиеся шрамы и понимает, что это то, чего ей не хватало так долго. — Вы такой несовершенный. Вы такой… Вы… — Только поняла это, дура? Хару-Хару возрождается одним взмахом белых крыльев[2] — душа с того света прилетает. Возвращается. — Всё ещё хочешь ходить по указке? — Нет. Уже нет. Её красота — это уродство в чистом виде. И то, что поклоны, наряды, украшения, богатые папики, лапающие чешуйки на крылышках, её саму разрушающие… Хару ненавидит всё это. И просто отдаётся в руки того, кто сам — ненависть, принявшая облик человека. Занзас не способен принять её кокон, в котором она сидит плотно, но способен подождать. Новая бабочка вылетит — ночная, тёмная, опасная. И тогда-то он точно коснётся её — она не упадёт и не опалится. Занзас снимает Хару с булавки. И забирает себе в коллекцию. Девушка очень даже не против. У Миуры красота искусственная. Но у Занзаса уродство тоже не настоящее. … и Хару с ним снова на части и на кусочки разлетится. Бабочками.