Я все помню

— Всю жизнь мы были лучшими, — она нервно вдохнула сигаретный дым. — Лучшими во всем. Не имея родителей, мы имели всё. Никогда и ни в чем себе не отказывали. Мажорки?! Хах, да! Но ведь никто и никогда не узнает, что мы пережили ради хорошей жизни. Ведь никто! Никто из вас не догадывается, что летним днем один гребаный мудак изнасиловал её в грязной подворотне и жестоко избил. Он долго глумился над ней из-за того, что она был девственницей, — я опустил глаза. Сердце неприятно сжалось. — О, Боже! Вы изменились в лице! Неужели вам не приятно слушать, как здоровый мужик насаживал на свой вонючий член пятнадцатилетнюю девочку?! Как он ее лапал и называл грязной шлюхой, как сжимал до хруста костей маленькие бледные запястья, как отбросил в сторону и монотонно избивал ногами, поливая всевозможной грязью. Как смеялся ей в лицо и говорил, что она второсортная шлюха, готовая за гроши сосать у бомжей. Действительно неприятно?! — Мы найдем его… — чуть слышно пробормотал я. На лице отразилась безумная улыбка. — Ах-ха-ха-ха… Что вы, товарищ капитан! — Я не капи… — Мне насрать! — камера залилась безумным смехом. — Не переживайте так! Я отомстила ему. А вы знали, что кастрация без наркоза и обезболивающих очень больная процедура? Он на себе проверил. О, Боги… Как он он молил о пощаде… Ммм… — она прикрыла глаза и слегка прикусила нижнюю губу. — Как кричал и пытался вырваться. Как проклинал меня… Но, знаете, я решила, что он не достоин простой смерти… Хотите знать, как я его убила?! — глаза заискрились, и на лице появилась дьявольская улыбка. — Тссс! — она поднесла указательный палец к губам. — Не говорите ничего. Знаю, что хотите. — мягко улыбнувшись, она подняла глаза к потолку. — С самого начала я отрезала ему яйца! Это са-а-амое важное. Но мне показалось, что этого не достаточно и, найдя массу иголок, медленно, по одной, засовывала ему под ногти. Представляете, — девушка резко повернула голову в мою сторону, но смотрела куда-то поверх моей головы, — вскоре я устала от его криков и заклеила ему рот, оставив в темном подвале на ночь, даже не думая убрать иглы. Ему это очень шло. Он напоминал жалкое подобие Фредди Крюгера. А еще больше ему шло искажение лица от жуткой боли. Я каждый день, по очереди, отрезала ему по одному пальцу руки. Когда они закончили, я отрезала нос, уши, выколола глаза. Он о-очень живучая мразь! Язык трогать я не стала, ни в коем случае! Я хотела слышать его крики. Они были словно бальзам на душу. Они лечили мою рваную рану в области грудной клетки. Я вспорола ему живот, засунула все, что у него отрезала, внутрь и зашила. Боже, как он страдал… Ммм, — она томно выдохнула и, чуть слышно простонав, прикрыла глаза. — Он очень долго мучился, страдал, но все же умер. Это было немного грустно. И пусть она просила, молила, заклинала меня не трогать его. Кричала в порыве ярости, что проклянет меня, если я трону его, а потом рыдала и молила, стоя на коленях, прощения за это. А знаете, почему она так защищала его?! Потому что она любила. Любила всех людей. Даже тех, кто причинял ей адскую боль, даже тех, кто ломал ее… Она любила, черт подери! Любила и защищала каждого! Но ею пользовались. Нагло и беспринципно, а потом безжалостно выкидывали, как использованный презерватив. Но она моя сестра! Она единственная, кто был всегда рядом. Лишь она могла успокоить одним взглядом, придать уверенности и сил одной улыбкой. А тот уебок убил ее! Слышишь?! — она резко подалась телом вперед, сжимая руками край койки. На ее красивом лице исказилась жуткая боль. — Убил! Ровно через полгода после изнасилования. Расчленил и выкинул в яму на корм падали! Разве он был достоин легкой смерти?! — девушка выпрямилась и отпустила край койки. Лицо приняло прежние выражение — смирение. Это значило лишь одно — на сегодня она больше ничего мне не расскажет. — До свидания, — тяжело вздохнув, я вышел из камеры. За столько лет работы впервые встречаю такую ярую любовь сестер. Сев за рабочий стол, я снова открыл дело Маргариты Рудской. Молодая, красивая девушка, с шикарными волосами цвета шоколада, в камере мгновенно превратилась в старуху. Появились морщинки, мешки под глазами. Ей здесь не место. Меня почему-то до глубины души задело это дело. И пусть по закону она не права, и ее место в тюрьме, а по-людски… А по-людски Марго сделала правильно. Она отомстила за смерть единственного, и так похоже внешне на нее, человека — сестры. Раз в неделю я захожу к ней. Сам не знаю, зачем, но она меня манит. Ее безумный взгляд, резкое и откровенное поведение притягивает. Это не положено, но я не могу сопротивляться этому жуткому желанию увидеть ее еще раз.

***

Прошла неделя. Марго знала, что сейчас появится он. Разговоры с ним лечили. Становилось как-то легче. Будто он отпускал ей ее грехи. Никто и никогда не знал столько о их жизни, сколько знал он. И она доверяла. Ей было все равно, кто он по званию, и мог ли ее вытащить от сюда. Ей просто нужно было знать, что он придет, и она снова сможет отпустить часть своих грехов. Он был для нее батюшкой, хоть и в Бога она разучилась верить. Ведь, если он и существует, то кто он такой, чтобы забирать самое драгоценное, что есть на всей планете, а если его нет, то он и не виноват. Ее всегда удивляло, как быстро и резко может измениться мировоззрение. Буквально в считанные секунды. Еще несколько месяцев назад она каждое воскресенье вставала пораньше и шла в церковь, чтобы помолиться за свою сестренку. Она держала пост, исповедовалась, занималась благотворительностью, открывала душу Богу, а он… Он предал ее. Дверь камеры открылась и внутрь зашел статный мужчина лет тридцати-тридцати пяти. Лицо всегда было строго и почти никогда нельзя было увидеть хоть какие-то эмоции. Ее это раздражало, но она не пыталась чего-то от него добиться. В конце концов, он единственный, кто разговаривает с ней и единственный, кому она могла открыться. — Здравствуйте, Марго. — Здравствуйте. Присаживайтесь. Будьте гостем дорогим. Я б с удовольствием напоила вас чаем, но увы, это не в моих силах, — Марго опустила взгляд. Чай… Черный чай с лимоном… Каждый вечер они с ее любимой сестренкой Улей сидели на кухне за столом и пили черный чай с лимоном. Всегда вели незамысловатую беседу на всевозможные темы, улыбались, смеялись и иногда просто молчали, смотря друг на друга. Ее лучезарная улыбка согревала душу. Маргарита была готова душу продать, чтобы лишь раз увидеть ее улыбку. Прикоснуться к ее чуть смугловатой бархатной кожи. Господи, как она мечтала об этом. Как она желала этого, но ее нет! Ульяны, ее маленькой сестренки, больше нет… Марго услышала шаги и резко повернула голову в сторону двери. Она испугалась, что он сейчас уйдет, что оставит ее одну наедине со своими мыслями, что больше не придет, но он лишь что-то сказал охраннику и вернулся на койку, напротив Маргариты. Камера была четырехместная, очень тусклая и серая, как вся ее жизнь, после смерти Ульяны, но в ней была лишь одна Марго. — Знаете, нас бросили родители сразу после рождения. Говорили, что отец хотел мальчика, а мать не хотела вообще никого, а получилось две девочки близняшки с разницей в несколько минут. Я родилась раньше. С самого детства я заботилась об Уле. Я стала для нее мамой, папой, сестрой, любовницей… Она была для меня всем. Она была моим светом в конце тоннеля. Согласитесь, она прекрасна. Вы же все равно видели ее фотографии. У нас была одинаковая внешность, одежда, голос, только характера были разными. Она всегда добрая, нежная, ласковая со всеми. А я такой была только лишь с ней. Хах… Я люблю ее. Только не совсем как сестру, а она… Я была для нее любовницей. Нет, вы не подумайте. Уля меня любила. Любила искренне и открыто, но только как сестру. Дверь снова открылась и в камеру зашел охранник с двумя стаканами чая в руках. Оперуполномоченный взял чай, поблагодарив охранника, уже направлявшегося на выход. — Вы же любите чай? — он протянул один стакан Марго. Она шокировано посмотрела на него, но чай приняла. — Спасибо вам большое. Не знаю, почему и зачем вы сидите со мной, но я безумно благодарна вам за это. Ульяна была шикарна во всем. Ангельский голос, исключительная внешность, уйма амбиций и способностей. Она хотела все попробовать в своей жизни. Одним своим присутствием она излучала свет, и если бы не она, я бы никогда не осмелилась прыгнуть с парашюта, орать в три часа ночи, идя после вечеринки, во весь голос совершенно дурацкую и глупую песню. Уля внесла море красок в мою серую и обыденную жизнь. А сейчас… А сейчас опять все серое. Даже эта камера. Я называла ее летом, и мы вместе ненавидели осень. Лежа в обнимку, в мерзопакостные вечера, когда невозможно было появиться на улице, мы смотрели фильм: «Достучаться до небес». Слова уже были выученный наизусть. Сестренка обожала говорить за Мартина. Ее привлекала его расхлябанность. Он был неким отражением Ули. А вы были на море? — Марго выжидающе посмотрела на опера. — Да. Был. — А я не была, — девушка опустила глаза. — «На небе только и разговоров, что о море и о закате. Там говорят о том, как чертовски здорово наблюдать за огромным огненным шаром, как он тает в волнах. И еле видимый свет, словно от свечи, горит где-то в глубине…» У нас была мечта — сесть на пляж у моря и «наблюдать за огромным огненным шаром, как он тает в волнах.» Этой мечте уже никогда не сбыться. Точно так же, как и мечте надеть свадебное платье. Хотя бы просто примерить… Хах. Глупые мечты. Знаете, прошел год, а до сих пор помню, как она стонет и извивается. Как ее глаза слегка прикрыты, как она тянется к мои губам за поцелуем и жадно впивается в них. Я помню все. Помню маленькую родинку около пупка и ее нежные прикосновения. Все помню. Я не хочу жить без нее. Тяжело вздохнув, оперуполномоченный покинул камеру. У него не было больше моральных сил это слушать. Он ведь тоже человек, и у него тоже есть чувства.

***

Сидя у себя в кабинете, он пилил глазами дело Маргариты. При последней фразе ее прекрасные, карие глаза наполнились отчаяньем и какой-то слишком тусклой надеждой. Казалось, еще секунда и слезы потекут по щекам, и камера наполнится всхлипами.

***

Лежа в своей камере, Марго в сотый раз прокручивала в голове разговор с опером. Она постоянно смотрела на его реакцию и видела, как с каждой новой встрече ему все тяжелее слушать ее с невозмутимым лицом. Она не помнила, зачем он пришел в первый раз, но после этого даже с температурой под сорок он все равно сидел напротив нее и молча слушал. Закрыв глаза, перед ней снова оказалась Ульяна. Ее шоколадные кудри, на ощупь, как шелк, ее манящая улыбка и искрящиеся, карие глаза, ее нежные запястья и тонкие пальцы, нежно перебиравшее волосы. Маргарита с головой погрузилась в приятные воспоминания.

***

Железная дверь со скрипом открылась и в камеру зашел охранник. — Это тебе подарок, — он положил на стол какой-то сверток из бумаги и коробку. — Оперуполномоченный зайдет через час. Будь готова, — охранник окинул презрительным взглядом девушку и вышел из камеры. Встав с койки, девушка недоверчиво открыла коробку и обомлела. Там лежали белые туфельки на каблуке. Целый год Марго не имела возможности хотя бы посмотреть на столь излюбленную ею шпильку, и была уверена, что не скоро ей удастся это сделать. Не долго думая, она в клочья разорвала сверток и серую комнату озарило белоснежное сияние платья в пол. Либо совпадение, либо он знал, что только вчера вечером у заключенных были водные процедуры и Марго смело надела это платье и туфли. Восторг нахлынул волной. Платье сидело идеально. За год ее фигура никак не изменилась и была все так же стройна и подтянута. Она снова почувствовала себя девушкой, снова обрела капельку веры в свою красоту. Еще бы зеркало сюда. Чтобы просто увидеть себя. Хоть на секунду окинуть взглядом. Снова прозвучал противный скрип железной двери. В камеру зашел оперуполномоченный, и вслед за ним охранник, с огромным зеркалом. Постав его к сете, он покинул помещение. Марго трусливо сделала несколько шагов к зеркалу. Распустив косу, она замерла на месте. Облегающие белое кружевное платье, с небольшим круглым вырезом, длинными рукавами и небольшим шлейфом сидело великолепно. — Ты прекрасна, — опер подошел сзади и положил руки ей на плечи. По ее щекам потекли слезы. Даже невзирая на то, что она жестоко убила человека, Марго была в первую очередь девушкой, нуждающейся во внимании. — Я не смог тебе сопротивляться, — он засунул руку в карман и вытащил от туда коробочку. — Держи. Это сильнодействующее снотворное. Воду я принес. Если хочешь уйти из жизни — уходи, но знай, что я могу помочь сократить срок, и что поддержу тебя первое время, если будет сложно, — он уперся головой в плечо девушки, ища силы сказать самое важное. — Вы меня любите? — чуть слышно пробормотала Маргарита, с жалостью смотря на отражение опера. Он лишь слабо кивнул. — Но… Я не могу без нее… — Я не держу. Ты заслужила счастье. Только об одном прошу, поцелуй меня. Один раз. Повернувшись лицом к нему, она нежно прикоснулась своими губами к его. Через минуту, опер уже стоял на улице, выкуривая очередную сигарету. Он был уверен, что если и уходить самому из жизни, то нужно это сделать красиво. У него много знакомых, так что лишних вопросов ни у кого не возникнет. Да и с ее смертью никто разбираться не станет, ведь нет у нее никого.

***

Маргариту нашли мертвой в камере с улыбкой на лице. Ее похоронили рядом с ее сестрой. Она была одета в то белоснежное платье. Хоронил ее только он. Через девять дней, утром, он снова пришел к ней на могилу с белыми розами и пистолетом. Мгновенная смерть, выстрел в висок. Мертвым его нашел охранник в тот же вечер. Он говорил, что когда нашел тело опера, то он лежал на могиле Маргариты, обнимая ее.