Одним подвигом меньше

Дружба – вещь сложная, беспричинная и разумному объяснению не поддающаяся. Например, Тесей. Чем он всегда мог похвастаться – это безотказным инстинктом самосохранения. Так, при первой встрече на поле боя с внушительным и грозным Пейрифоем, Тесея посетила удивительно простая и дельная мысль: при отсутствии неразрешимых противоречий с равным по силе врагом можно попробовать побрататься. Особенно когда есть подозрения, что враг все-таки сильнее, а угнанное этим самым врагом стадо быков на кровную месть не тянет. Потом, если совсем невмоготу, на уже бывшего врага можно бросаться с кулаками – но это будет по-братски, не всерьез. И умирать не надо. Тот факт, что призванием товарища может оказаться неустанный поиск неприятностей, Тесей как-то не учел. Пресловутый инстинкт стал отказывать, зато появился Он. Друг. Об этой дружбе слагали легенды, песни и сплетни; ею восторгались, ее уважали, перед ней благоговели. Подрастающему поколению она служила образцом истинно геройского поведения, проявлением великодушия, ума, мужества, чести... – Да им лень драться было, – бурчали особо недоверчивые и получали по ушам. Пейрифой не был вздорным, излишне самоуверенным или гордым, что могло бы служить источником нескончаемых переделок в его жизни. Но он имел ту нехорошую, нездоровую тягу к риску и внезапным проявлениям безрассудной храбрости, благодаря которой становятся героями. Тесей, несмотря на закрепившееся за ним прозвище Второго Геракла, героем себя не считал. Скорее рядовым воином – последовательным, расчетливым и очень удачливым. Ну, немного богоравным, так это не смертельно. Они были разными – и пусть. Как водится, великой дружбе великие разногласия не помеха. Разве что женщины. Тоже, конечно, великие. Видимо, Елена Троянская в свои юные годы была великой недостаточно – умыкнув царевну, мужи не потрудились сойтись в поединке за звание достойного ее руки. Мужи, как люди взрослые и здравомыслящие, посовещались и согласились разыграть невесту по жребию. Другое дело... – ...Персефону, – вымученно изрек Пейрифой. Тесей закатил глаза. При упоминании имени богини в шестнадцатый раз за утро это получилось непроизвольно. – Ты на себя-то посмотри, царек. Персефону ему... Не понимаю, у вас это в крови, что ли? Меньше чем на бессмертных владычиц не размениваетесь*? – Ты клялся. Вот так, посредством пары нехитрых, но явно каких-то колдовских слов, оборвался очередной виток спора. Злосчастная клятва, о жесткой формулировке которой Тесей тысячекратно пожалел. Да, в ней не шло речи о ядовитых насмешках при жизни, нелепой смерти или вечных муках после нее... Но не это ли подразумевает грандиозный план по женитьбе на царице подземного мира? – Повторяю: не могло нам нечаянно присниться одно и то же, – упрямствовал Пейрифой. – Это был знак. Зевс велел похитить именно ее. Велел, возразить нечего. Явиться во сне одновременно обоим героям, сияя красотой и божественной мощью, с красноречиво сверкающими молниями наперевес и сообщить, что надобно умыкнуть не абы кого, а жену Аида – то еще повеление. – Только между нами: верить Зевсу – все равно что... Тесей осекся: за спиной зашелестело, захрустело, послышалось лаконично-сердитое: «Бэ». После чего из засохших зарослей шиповника высунулась баранья голова, мелькнуло копыто, второе, показалась филейная часть. Ворох шерсти, колючек, жухлых листьев и поломанных веток ненадолго остановился в раздумьях, недовольно посопел и завертелся активнее. Шла ожесточенная битва фауны с флорой. – Ну, мне отец так говорил, – озадаченный настойчивостью животного, закончил Тесей. – Это не туманное пророчество, не видение. Это четкий приказ Тучегонителя! Или ослушаться его предлагаешь? – зловеще прищурился Пейрифой и понизил голос до замогильных тонов: – Кто, по-твоему, страшнее: Зевс или Аид? – Друг-идиот, вот кто. К тому времени всклокоченный барашек, расправившись со своенравным кустом, деловито протопал мимо. Пейрифой посчитал знамение добрым. Вертлявая тропа, норовившая спрятаться среди высоких сорняков и обвалившихся с вершин горного хребта камней, вывела к неприметной приземистой пещере. Старейшины из близлежащего поселения любезно рассказали о предвестниках, по которым можно определить вход в подземное царство: увядшие цветы, плотно окружающие вечнозеленый гранат («Плоды не жрать! Дерево священно!»), наверняка свежие следы борьбы («Дело житейское, сами понимаете...»); и главное: нацарапанные на валунах у пещеры символы – лодка с одним веслом, двузубец и подрисованный по загадочным причинам каким-то смельчаком кукиш. На вопрос, откуда известны такие подробности, старейшины засмущались, многозначительно улыбнулись и не ответили. В любом случае все предвестники были на месте, и Тесей мысленно костерил мудрецов за излишнюю мудрость. Длинный пологий спуск закончился рваным разломом в земле. Тесей осторожно заглянул в расселину: темнота казалась живой и осязаемой. Она полностью скрывала противоположный край, кипела, мелкими черными бурунами расползалась во все стороны, словно варево, которому тесно в пределах котелка. Об этом в селении тоже упоминали: «Как только захотите уйти – вы пришли». Пейрифой застыл, то надменно ухмыляясь позорному малодушию друга, то отважно шмыгая носом. Так и не выразив больше ничего ни словами, ни жестами, он с разбега прыгнул вниз. Даже эха не оставил. – Если вернусь – обещаю сидеть тише воды, ниже травы, – подойдя к обрыву, заговорщицким шепотом поведал Тесей в пустоту. Хотел было панибратски ей, пустоте, подмигнуть – передумал. – Никаких подвигов и чудовищ. Никаких войн. Жена, дети, дом... Бараны. Буду разводить баранов. Сад разобью. Точно, маленький такой сад... И фонтан из золота посередине. Нет, позолоченный. А лучше каменный. Из мрамора там, гранита... чтоб без помпезности этой, показухи... – Ну?! – нетерпеливо прервали голосом Пейрифоя из темноты под ногами. Жив, зараза. – Хоть бы вернуться. Зевс Эгидодержавный, Посейдон Могучий, Афродита Милостивая*, хоть бы вернуться... Тесей кинул грустный взгляд на щедро залитый светом, манящий выход из пещеры, сжал кулаки и шагнул в разлом. Как добрались до дворца владыки – не запомнили. Тесей оправлялся от совершённой выходки – назвать затею подвигом язык не поворачивался, бормотал что-то о мудрости на костях глупцов и безропотно передвигал ногами вслед за другом. Друг же шел бойко и громко, будто знал все дороги в аиде не хуже коренных жителей и вообще бывал здесь не раз, а шевеление в перекатывающейся по пятам тьме – явление нормальное и внимания не заслуживающее. Это неслась по жилам храбрость, затыкающая уши и застилающая пеленой глаза, появляющаяся, если Пейрифой между спокойной жизнью и великой славой выбирал второе. А второе Пейрифой выбирал всегда. Стоять перед повелителем мертвых было крайне неуютно. Огромный зал со сводами, провалившимися в клубящийся над головой густой мрак, зловредно подчеркивал незначительность и уязвимость смертных, но пока живых царей. Потрескивал огонь факелов, освещая три лица – два настороженных и одно заинтересованное. Лик заинтересованный принадлежал Пейрифою – количество храбрости в крови выходило за допустимые границы и превращалось в качество. Аид был суров. Стоял твердо, смотрел прямо, молчал доходчиво. Заодно подавлял дар речи других – приятный довесок к врожденной неразговорчивости. Пауза затягивалась, и все же владыка терпеливо ждал. Это у него получалось очень хорошо – терпеть и ждать. «На его месте я бы нас уже убил», – весело и непринужденно подумалось Пейрифою. Тесей, чувствуя, как ответственность за переговоры сизифовой ношей напирает на его нехрупкие плечи и заставляет согнуться царственную спину, глубоко вдохнул, попытался приветливо улыбнуться и приготовился ясно, учтиво, во всех подробностях излагать. – Нам, наверное, пора обратно, – неожиданно бодро выдал Пейрифой. Тесей подавился едва не вырвавшейся наружу заготовочкой про всемогущихвсесильныхвсезнающих богов и закашлялся. – Ради чего же вы проделали столь трудный путь? – нахмурился Аид, внимательно, но как-то странно рассматривая несостоявшихся просителей. Это «странно» можно было принять и за насмешку, и за угрозу, и за умиление. – Сам не знаю, – затараторил Пейрифой, – наваждение какое-то. Лисса попутала. Прости, Гостеприимный, что посмели тебя потревожить. Тесей в изумлении молчал, проклиная Лиссу-Громовержца. – Наваждение. А сейчас, значит, прошло? Герои были убеждены, что наваждение – это мирная беседа с подземным царем, затянувшееся присутствие в бренном теле неугомонной души (и это после целых двух фраз!), но в ответ закивали. Синхронно. Факелы по-прежнему освещали три лица: два мертвых и одно живое. Не разделяющее общего настроения, как обычно, принадлежало Пейрифою. – Не могу задерживать славных героев, – почти огорчился владыка, отчего стало в высшей степени не по себе. Слишком мягко, слишком легко, слишком милосердно, слишком... – Ступайте. И учтите: обратная дорога обычно длиннее. Заскрипели, отворяясь, ворота дворца – знак особой благосклонности Запирающего Двери. Шли молча. Отойдя на безопасное расстояние от чертогов, Пейрифой ощутил острую, до рези в горле, необходимость оправдаться. – Понимаешь, – заунывно протянул он, – увидеть Аида все равно когда-нибудь придется. А Зевса – вряд ли. Если только во сне, но это ничего... поэтому... Задергался правый глаз Тесея. Неистово зачесались кулаки, кровь прилила к лицу. Меч, уловив состояние хозяина, затрепыхался в тесных ножнах. Пейрифой, который к знамениям относился серьезно и умел видеть в них тайный, не каждому доступный смысл, решил цепочку умозаключений не продолжать и держаться от друга на некотором отдалении. Кругом была серость. Над головой – неизменная темнота, она здесь вместо неба, а ниже – серость. Серость кусками пыталась влезть на небо – и, если это удавалось, получались кучерявые облака. Спустя десть троп мимо седьмой за крутым поворотом ивы это показалось красивым. В отместку темнота просачивалась в серость. Тяжелыми комками опускалась на землю, цепляясь за хрупкие травяные стебли, образовывала непроглядные островки, отдающие липким, неприятным холодом – словно частички Тартара, разбросанные посреди аида. Тесей так и сказал: «Тартарово отребье!» Иногда серость разговаривала и ругалась. Темнота ничем подобным не отличалась, поэтому молчала и завидовала. – Я слышал, на крайнем западе Океан граничит с подземным миром. Значит, чтобы туда попасть, надо идти на восток. – А ну-ка, герой, научи меня: где тут восток? Герой неопределенно помахал руками во всех направлениях и притих. – Сколько мы здесь? Месяц? Два? Эх, надо было оболы прихватить... – А я взял. Что? Знал ведь куда иду. И с кем иду. – Давай я тебя убью? – задумчиво кусая губы, рассуждал Тесей. – Избавлю от мучений. Явится Гермес, отведет твою тень к Харону, ну, и меня заодно. Я отдам тебе обол, доберешься до суда... Пейрифой? Ты где? Возвращение не могло быть простым. Узкие полоски земли терялись среди невысокой бледной поросли, заводили в тупики из гигантских груд камней, издевательски обрывались у берегов прозрачных речушек, не имеющих дна. В неподвижные воды одной из них уходили собственные следы героев, что сбило с толку окончательно. Посчастливилось отыскать и просторный, невероятных размеров перекресток: впереди расстилались аж три дороги. Но все, как назло, одинаковые: кривые, спотыкающиеся о редкие деревца, ненадежные. Предложение Пейрифоя воззвать к Гекате желаемого отклика не вызвало. Найти наиболее примечательные места, которые порядочные тени старались обходить окольными путями, было невозможно: ни алых искр Флегетона, ни зловоний Стигийских болот, ни завываний Цербера – ничего. Ничего, подернутое сероватой дымкой. А болото все-таки было, маленькое и невзрачное. Хотелось верить, что оно – иссохший приток Стикса, и знаменитая река уже близко. Уверенный в безобидности водоема, Тесей размашистым царским шагом преодолевал кочку за кочкой. Провалился, дойдя до третьей. Пейрифой настырно требовал клятвы не покушаться на его жизнь, в глубине души переживая, как бы друг действительно не утонул, и только после этого помог выбраться. Тесей зарекся рассуждать вслух. Но больше всего настораживало отсутствие жутких тварей, которыми царство, не говоря уже о топях, должно бы кишеть. Ни змееподобных драконов, ни стоглавых стервятников, ни других приличных чудовищ и чудовищ вообще, к появлению которых герои готовились заранее, надеясь притащить на поверхность страшный трофей и порадовать им жен, не было видно и слышно. Мир мертвых ужасен, но чтобы настолько... – Это они твоей физиономии испугались, – не безосновательно предположил Пейрифой: лицо Тесея в последнее время редко выражало что-то радостно-беззаботное. Все чаще – мрачное безразличие. Болото, пустошь, берег с одиноким кипарисом, тропинка. Тусклые кустарники, рощица, тропинка. Тропинка, тропинка... Тупик. Незаметно начались коридоры: то голые, каменные, гулким эхом возвращающие каждый вдох, то будто живые, покрытые влажным пушистым мхом. Как сговорившиеся, коридоры выводили к заброшенному алтарю. Пейрифой настаивал, что это не случайно и пришла пора принести жертву Гекате – нашел же покровительницу. А так как подходящих жертв кроме Тесея рядом нет, то... Теперь клятву требовал Тесей. – Это называется шутка, – обиделся Пейрифой. Но Стиксом поклялся. По таинственным закоулкам подземелий бродили долго, бесцельно и безрезультатно. Изнуренные и ослабшие, а некогда могущественные и непобедимые, цари на поверку оказались упрямы, сильны духом и, что нехарактерно, до сих пор живы. – А вот это точно конец. Пейрифой опасливо выглянул из-за спины друга. К ним медленно приближалась тень. Что хуже – тень, кажется, была крылатой и подозрительно звякала. Это знамение разгадал даже Тесей. Обменявшись напоследок крепким рукопожатием, Тесей и Пейрифой выпрямились, подняли головы, не страшась посмотреть своей судьбе в глаза. Поправили потускневшие золотые венки, стараясь сохранять величественное хладнокровие – и в мире мертвых царям положено умирать по-царски. – На этом все, герои, – произнесла незримая тень нежным женским голосом. – Вам пора. Холодный ветер, принесший запах нарциссов, хлестнул по лицу, подкосил колени, опрокинул на спину, подхватил и унес прочь. Они очнулись на той поляне перед входом, откуда начали свой путь. Солнечный свет слепил, не давая разомкнуть веки, громким нестройным хором обрушились ставшие непривычными звуки: пение птиц, тихое шуршание травы, журчание родника где-то неподалеку. – Мы что, в Элизиуме? – робко спросил Пейрифой. Тесей расплылся в блаженной улыбке и не мог выдавить ни слова. Он знал: в мире смертных наступила весна.