Большая удача

Клевер хрупок как хрусталь и нежен как прикосновение ветра. Он идеален. Если не брать в расчет то, что он абсолютно и полностью сумасшедший. Как и все остальные жители Дома в той или иной степени. Его лицо во сне отнюдь не безмятежное, скорее наоборот – хмурое и будто бы постаревшее на добрый десяток лет. Он спит, и во сне судорожно сжимает край старого пледа, давно потерявшего свой когда-то ярко-красный цвет и ставшего грязно-бурым. Над беловолосой головой Клевера виден целый мир – его собственный мир с его собственными демонами, с которыми он вынужден сражаться каждую ночь, чтобы когда-нибудь победить. Он не теряет надежды, и каждый раз начинает битву с самим собой сначала. Иногда он зовет во сне всех тех, кто уже давно ушел, кого он никогда больше не увидит. Его неизменный спутник - это чувство вины, обволакивающее его подобно потокам морской воды. И он отдается на волю этому течению, превращаясь в молекулу H2O, растворяясь в нем, позволяя захватить себя и унести. Потому что знает – вина есть. И прощения он не заслуживает. Это то, что объединяет его с молчаливой услужливой тенью, Македонским – всеобъемлющее чувство вины и мысль о невозможности прощения. Именно поэтому Македонский каждую ночь, едва заслышав неразборчивую речь Клевера во сне, соскальзывает с постели и подходит к юноше, подолгу сидя у его постели, осторожно перебирая мягкие пряди его белоснежных волос, собирая в свои руки кошмары этого человека. Он обещал не творить чудес – ни больших, ни малых, но не спасать ими Клевера, которому эти чудеса были необходимы так же, как воздух, казалось преступлением, и Македонский раз за разом нарушал свое обещание, отдавая чудеса этому необычному человеку с белыми волосами – столь похожему на него, но в то же время совершенно другому. Собрав в свои руки кошмары Клевера, Македонский бесшумно скользит в ванную комнату и смывает их с рук, после чего идет спать сам, испытывая непреодолимую слабость и смутную радость от того, что сегодня Клевер сможет спать спокойно. Его очередная битва отложена, а это значит, что больше шансов набраться сил для победы в будущем поединке со своими демонами в глубинах омута. Клевер просыпается с чувством легкости, таким, что, будь у него крылья, он бы сразу вылетел через окно в небо - исследовать это пространство бесконечной синевы и пушистых облаков, так похожих на его волосы. Клевер просыпается самым первым – восток только начал окрашиваться розоватым светом восходящего солнца, и даже птицы еще молчат, только Дом размеренно дышит, пребывая в предрассветной дреме, скрипит старыми половицами и гудит осенним ветром в старых дымоходных трубах. Стараясь никого не разбудить, он выскальзывает в коридор и идет босиком, в одной футболке, на первый этаж, во двор, где, сквозь асфальтовое покрытие, которое холодит ноги, пробивается начавшая желтеть еще в середине лета трава. Не боясь простыть, он идет к старому дубу и садится, облокотившись на него спиной и запрокинув голову. Серо-зеленые глаза рассматривают узор из листвы и неба. Он ждет, когда Дом стряхнет с себя сонное оцепенение, начав очередной день, наполненный атмосферой осени, ожерельями из ореховой скорлупы, амулетами и бисерными жилетками, запахом настоек, кофе и коричных булочек. Он ждет, когда из стен Дома послышится множество голосов, сливаясь в единый гул, в котором невозможно будет разобрать что-то отдельное. Когда послышится топот ног по лестницам и скрежет колясок. Это песня Дома, не смолкающая ни на мгновение, даже когда все спят, даже когда все бодрствуют. Клеверу даже не нужно концентрироваться на том, чтобы ее услышать – она и так с ним, поющая о захолустном городишке и о Лесе, о неведомых зверях и о своеобразной, но любви Дома к своим детям. Песня Дома, укрывающего крылом своих подопечных от отчаяния, ждущего их снаружи. И Дом просыпается. Тогда Клевер встает, и медленно бредет в сторону здания, растирая ладонями замерзшие плечи. В его волосах застрял опавший дубовый лист – значит, точно пришла осень. Он входит в комнату, и застает уже привычную картину: Македонского, заваривающего ребятам чай; Табаки, который с самого утра отвратительно активен и уже собирается сыграть на гармошке какую-то песню; Горбача, уныло свешивающегося с кровати и явно недовольного Шакалом; Лэри, проклинающего того же Табаки на чем свет стоит. Клевер лишь улыбается происходящему бедламу, и чувствует, что находится там, где должен. Македонский сует ему в руки кружку с горячим чаем и растворяется в пространстве как кубики сахара в кружке. Клевер не пытается найти его взглядом и дать знать хотя бы намеком, что помнит обо всех ночах. Клевер просто не знает, как можно отблагодарить человека, спасающего его от самого страшного демона – от себя. Но он не сомневается в том, что рано или поздно возможность сделать это представится. Он тянет руку к открытой упаковке печенья, уже валяющейся на полу – и когда только успели ее туда бросить? – и обмакивает взятое овсяное печенье в чай, после чего с удовольствием откусывает размокшую часть и не сдерживает улыбки, наблюдая за тем, как Горбач, ворча, сползает с кровати и ищет корм для Наннеты, уже успевшей нагадить на него. Клевер уже не считает себя таким ничтожным как раньше, до Дома – здесь ни у кого нет таланта, возвышающего его над другими, но в то же время каждый является уникальным. Они не стремятся доказать друг другу, что кто-то из них лучше или хуже. Каждый человек носит в себе свой мир. У каждого здесь свои грехи. Но все они – единый механизм, где каждый выполняет свою функцию. Каждый вечер Клевер идет на чердак смотреть на закат сквозь пыльное стекло. Он берет с собой свой грязно-бурый плед и расстилает его на полу, чтобы, уютно расположившись на нем, попивать чай из термоса, заедая чем-нибудь сладким. Сегодня – теми самым коричными булочками, взятыми из Кофейника. Запах которых он ощущал еще до того, как они были испечены. Он смотрит на танец пылинок в красных лучах заходящего солнца. Чердак, наверное, самое тихое место в доме. И сегодня Клевер не один – он чувствует присутствие Македонского еще до того, как тот осторожно садится рядом на краешек пледа. Без слов Клевер протягивает ему термос, безмолвно предлагая выпить чаю. Сдвинув булочки ближе к Македонскому. И придвинувшись ближе самому. Клевер кладет голову на плечо молчаливого веснушчатого Ангела, сидящего рядом с ним. И тихо, едва слышно, словно шелест листвы, произносит: «Спасибо». Ангел лишь устало выдыхает и ласково взъерошивает его и без того растрепанные белые волосы. Клевер попал сюда два года назад. И он считал, что это самая большая удача, когда-либо произошедшая с ним. И сейчас, спустя два года, он понимает, что это действительно так, с каждым днем лишь все больше убеждаясь в этом. Его битва еще не закончена, нет. И кто знает, какая его сторона победит в конечном счете, но, пока он не один, смысл бороться еще есть. И он смотрит, как танцуют пылинки в красном свете заходящего солнца под песню Дома. Под песню о том, что все они – единое целое.