***
На следующий день его, как и ожидалось, в школе не было. Классному руководителю было сказано то, что парень болен, и остальным учителям лишь оставалось передать эту информацию без опасения на то, что они могут подумать что-то лишнее. Правда, передачей занялись как раз-таки одноклассники, а я как обычно оставался молчать, тихо радуясь тому, что мне не предстояла эта задача — что-то кому-то про кого-то говорить. Не моё это дело. Не моё. На переменах моё внимание и мысли были заняты абсолютно другим: одноклассницей-очаровашкой, росточком мне по подбородок, с тонкой фигурой. Она всегда надевала коротенькие юбочки, открывающие стройные, прямые с нежной кожей ножки, которые только и хочется, что щупать, гладить, целовать и всячески касаться. А ещё у неё пышные и мягкие губы со вкусом малины, потом ещё долго держащимся на языке, напоминающем о своей хозяйке. Он всегда с ней таскался, зажимался и всё прочее, хотя они даже не встречаются. Интересно, а ему также нравится этот вкус её губ? Временами на уроках — на тех же МХК или ОБЖ от нечего делать я разглядывал одноклассников, ища тех, благодаря кому наша жертва осталась сегодня дома. Нашёл я их быстро и, знаете, никакого злорадства в их лицах не разглядел. Большинство сидело с чувством выполненного долга — похоже, всё совершалось по делу, а не просто так — хотя, думаю, кому-то его всё же было жалко. Или нет.***
— Спасибо тебе за то, что помог. Он мнётся, ему неловко. А ещё он не смотрит мне в глаза, что немного печалит, ведь единственное, что мне нравилось в этом ушлёпке — глаза. Абсолютно серые, без какой-либо примеси зелёного или голубого — которые он так усердно прячет сейчас. — Мм, не прошло и двух дней, как ты благодаришь меня. Ты очень быстр, — язвлю. Мне захотелось. Вообще, я сегодня очень злой и раздражённый. День не задался с самого утра. Как говорится, встал не с той ноги. — Не смешно, — недовольно. Ему самому это всё не нравится; не нравится то, что спас его я; не нравится то, что нужно благодарить меня. И я улыбаюсь, потому что больно меня веселит его этакая взбешённость. А ещё мне хочется его ударить, несмотря на то, что выёбываюсь здесь я, и что желание вмазать должно быть у него. Хотя, быть может, оно у него и есть. Я же не телепат, в конце-то концов. — Не злись, солнышко, а то тебя могут снова в переулке зажать. Как итог: он психанул и послал меня в далёкие края. Так и поговорили. И с этого момента он стал вести себя крайне вызывающе. Для меня. Первым моим решением было просто не обращать на него внимание. Ну, постебался я над ним чуток, с кем не бывает. Однако этот парень с каждым разом вёл себя всё более дерзко, бросая про меня различные шуточки и устраивая мелкие подставы. И количество всего этого было настолько велико, что игнорировать сие с каждым разом оказывалось всё труднее. И я откровенно не понимаю, с чего бы ему вдруг так завестись. Не может же человек начать так себя вести в отношении того, кто просто его разочек подъебал. Я не помню, чтобы делал ему что-то плохое, за что можно бы было так на меня обозлиться, из чего можно сделать вывод, что у паренька после сильнейшего стресса и морального потрясения возникла проблема с психикой. Иного объяснения я просто не нахожу. В связи с этим у меня в планах появилось желание сводить его к психиатру. Под ручку, как мамаша ведёт своё чадо куда-то. Только вот у моего чада явно не все дома. И вскоре такого его поведения я выдержать не смог. После урока физкультуры, когда все покинули раздевалку и оставили нас наедине, я прижал его к стенке, злобно и сквозь зубы спросив: — Какого хуя ты вытворяешь? Он улыбается, а я зол настолько, что едва сдерживаюсь, чтобы не размазать этому уёбку его личико. Но я ещё недолго смогу продержаться — уж больно кулаки чешутся. А потом он делает то, от чего я только и могу, что охуеть. Он хватается за мой галстук и тянет на себя, наклоняя и обвивая худыми руками мою шею. Губы впиваются в мои, тут же начиная их сминать, слегка покусывать и посасывать. Его дыхание неровное, и тело слегка подрагивает. Он отрывается, и шепчет: «Я хочу тебя», — и снова целует, горячо и несколько развязно. Только вся эта ситуация меня смущает. Нет, не в смысле, что я весь такой стесняюсь, а в смысле, что всё это предельно странно и не совсем нормально. Ну, по крайней мере, для меня. Он-то на нормального отнюдь не смахивает. Только с этим мириться я не могу, а поэтому тут же упираюсь руками ему в грудь и отстраняю от себя. — И что всё это значит? А он смотрит на меня. Щёки немного раскраснелись, и губы блестят. Он улыбается, только немного нервно. И меня это напрягает. Я начинаю действительно беспокоиться за психическое здоровье этого парня. — Так и будешь молчать? Я серьёзен, и у меня снова появляется желание отвести его к психоаналитику, а если потребуется — к психиатру. На случай, если будет сопротивляться, свяжу его к чёртовой матери и уже не отведу, а отнесу. — Я люблю тебя. Так. Так-так-так. Бля. Бля-я-я. Провожу рукой по волосам и шумно выдыхаю, отходя от него. Вот чего не ждали, того не ждали. И ведь кто ж знал-то? Правильно, никто. Но вот так вот получилось интересно. — Итак, — и я замолкаю. А потому, что сказать-то больше нечего. Даже не смотрю на него. Но это как-то некультурно по отношению к нему. А потом я совершаю самое безрассудное и самое нелогичное из того, что я когда-либо делал в своей жизни. Просто подошёл к нему и засосал — другого слова подобрать к этому действию никак нельзя. Лишь в голове крутятся мысли про то, что хоть бы это не была какая-нибудь этакая подстава, и что нас не снимает скрытая камера, иначе он совсем скотина неблагодарная. Хотя подставиться может и он сам. Одежда с нас летит довольно быстро. Он остаётся в одном бельё, я же смог сохранить на себе брюки. Радовало то, что физкультура — последний на сегодня урок, и единственный риск, который здесь есть — возможность быть спалённым внезапно вернувшимся физруком, решившим проверить раздевалки. А тут два парня такие ебутся. Весело, да? Дело, правда, десятиминутное, возможно, даже ещё меньше. Что ж поделаешь, подростковый возраст, бушующие гормоны и все дела. И нет. Парни ебаться не будут. Нет смазки. — Блядь. Тихо смеюсь и утыкаюсь ему в плечо. Вот же ж облом, а. У нас у обоих, кстати, стоит, и хорошо так стоит, каменно. Но только вот придётся обойтись старой доброй дрочкой. Печально. — Слушай, а ты с собой никакого там кремика не носишь? — Увы. А я и не надеялся. Просто так спросил. Наспех одевшись, мы поспешили покинуть здание школы и поторопиться домой, тщательно прикрывая возбуждение. Домой его я к себе звать не стал, ибо не уверен, что матушке понравится, что я привёл домой парня, с которым заперся в одной из комнат и вступил в половой акт. Думаю, к себе он не позвал по той же причине. А знаете, я ведь этот, натурал. Натурал, мать его, который совсем недавно сосался с парнем и у которого просто колом на него стоит. Что ж, везде бывают чёртовы исключения, да и против физиологии не попрёшь. Но всё-таки как-то мда. На следующий день мы вели себя как обычно, только в это раз обошлось без подстав и насмешек с его стороны. Но когда он завёл меня в туалет и вытащил из сумки крем — я засмеялся. До чего же это было смешно и я бы даже сказал, что в какой-то степени мило. Затеянное, кстати, свершилось. После уроков и на сей раз в кабинете английского. Самое приятное — то, что нижнюю позицию он согласился отдать беспрекословно. Ну, то есть как согласился. Он вообще молчал, однако против не был. Даже немножечко «за». Только вот потом, когда собирались домой, кряхтел и проклинал меня за то, что ему так больно. А я лишь улыбался и смотрел на эти синяки, засосы и укусы, которые сойдут теперь нескоро. Только меня не покидают мысли о том, что всё это — неправильно. Неправильно не в том смысле, что «представители одного пола не могут быть вместе», а в том, что мы с ним — две разные вселенные, которые никоим образом не должны сталкиваться друг с другом, иначе взрыва не миновать. Да только вот даже эти мысли не смогли помешать нашим действиям. А ещё мне кажется, что об этом думаю только я, когда он уже давно на всё наплевал и стал делать так, как это необходимо ему. И от этого мне тяжелее, в особенности от того, что он ко мне что-то чувствует, в отличие от меня. Из-за этого у меня есть ощущение неловкости и дискомфорта. Вся эта ситуация до невозможности непонятная, странная, её хочется избежать. Ладно бы он просто хотел меня, тогда мы бы с ним не мудрили и трахались как кролики где-нибудь в туалете, подсобке и других интересных местах, удовлетворяя свои сексуальные потребности, и расходились на этом, как в море корабли. Так нет же, кроме обычного желания потрахаться он ко мне что-то действительно чувствует. Он всё усложнил, и мне хочется поступить с ним, как последняя сволочь. Избить, подставить, оскорбить прилюдно, предать — сделать всё, чтобы было больно; чтобы он не любил меня, а ненавидел — искренне и от души; чтобы видеть, какой я на самом деле мудак. И всё бы хорошо, план превосходен, да только вот я не могу так поступить, потому что я, блядь, совестливый, да и не могу кому-то навредить, если этот кто-то такого не заслужил. Как всё сложно, вашу ж мать.***
— Кофе пить ты не будешь. Его глаза округляются, и он смотрит на меня в полном недоумении. — Это ещё почему? — Я не люблю кофе. Он приподнимает брови в возмущении и фыркает. — А я люблю, и значит буду пить. К тому же, я тебя не заставляю его выпивать, не заливаю в глотку и не сыплю в нос. — Зато от тебя им несёт по утрам. — Хорошо, я буду чистить после него зубы и жевать жвачку. — Пить ты его всё равно не будешь, — я категоричен, и спорить со мной явно бесполезно. И ему это не нравится, он недоволен, на что я лишь усмехаюсь. На следующий день он приходит со стаканчиком «Магдональдс» с кофе внутри, выпивая, а потом проводя им у меня перед носом, усмехаясь. Он мне вызов бросил, гадёныш. Ну, что ж, я принимаю его игру. Долго выёбываться нам, правда, не пришлось. Победа, как и ожидалось, оказалась за мной, ибо сдался он довольно-таки скоро. Всё дело в том, что я не позволял ему контактировать со мной: уходил от него, игнорировал, делал вид, что не замечаю. И так длилось всего пару дней, после чего он не выдержал и принял поражение. Я торжествовал, однако, чтобы парень не мучался, я всё же пошёл на компромисс и разрешил ему баловать себя ненавистным мною напитком три раза в неделю. «И что он тебе сделал...», — пробурчал он, после заключения согласия. Я отвечать не стал, ибо ответ и так очевиден: я не люблю кофе.***
Я сижу напротив него. Где-то с полчаса назад получил звонок — мне приказали срочно приехать. Вот я и приехал. Узнать бы теперь причину моей надобности. — Что случилось? — Что-что, жди потомства, блядь. Он раздражён и выглядит неважно: лицо бледное и взгляд сам по себе больной. — В смысле? — устало и ничуть не удивлённо. — Презервативами он, блядь, не пользуется. Поздравляю, папаша, ты меня обрюхатил. Я закрываю глаза, хмыкая. Даже несмотря на то, что у него сейчас серьёзная проблема со здоровьем, он умудрился меня подъебать. Какой умничка. Ему бы медальку за это на грудь повесить. — Ну, хорошо, мамаша, рожай на здоровье, — я поднимаюсь со стула, и встаю рядом с ним. — А теперь говори, где аптечка, и будем тебя лечить, а заодно и поищем, чем ты мог травануться. Я же знаю истинную цель моего приезда. Он смотрит на меня болезненно и говорит уже спокойно, без выебонов, где и что искать. Нужная коробочка, к счастью, оказалась не столь далеко, так что к поиску нужных лекарств я смог приступить довольно быстро. — Будем уповать, что в больницу тебя класть не придётся. Совсем беспомощный. Что бы он без меня делал.***
— Скоро экзамены, и мы выпустимся из школы. Он молчит и сидит, склоня голову. От него веет напряжением. Его явно беспокоит эта тема, но только отнюдь не потому, что он боится экзаменов и переживает за то, что может их не сдать. Нет. Его волнует совершенно иная причина. — И что дальше? — он сжимает собственное запястье, нервничая и прекрасно зная ответ, который я оглашаю, как смертный приговор: — Наши пути разойдутся. Он кусает губу, а я отворачиваюсь. Не могу смотреть. Самому как-то неприятно становится. А потом наступает тишина. Мы не разговариваем — не знаем, что сказать друг другу. Это рано или поздно произошло бы. Только я не уверен, что он задумывался над этим в тот момент, когда признавался мне; задумывался над этим всё то время, когда мы были вместе. А ещё меня радует тот факт, что он парень. Девчонка бы давно расплакалась, начав ныть про то, что не сможет без меня прожить и прочее. А он не плачет — молчит, скрывая весь ураган в своей голове. И мне становится жутко. Как бы он дров не наломал, ведь когда передо мной предстала возможность разглядеть его поближе, я заметил на его руке несколько шрамов. Их можно получить и самостоятельно, ножом. Причины их появления я так и не выяснил, а зря. Вдруг он с собой что-нибудь вытворит. Он же ебанутый. И я не выдерживаю, улыбаюсь — нервно и как-то даже истерически, но только так, чтобы он не заметил. Мне неспокойно. Я не знаю, что делать.***
Экзамены прошли. Мы выпустились, и теперь нам всем предстояло разъехаться, чтобы продолжить обучение уже в высших заведениях. До моего отъезда в другой город оставалось несколько дней, и всё это время мы с ним провели вместе. — Пообещай мне, что не сделаешь никаких глупостей, пока меня не будет. — Обещаю. В его глазах отчаяние. Он не хочет расставаться со мной. — Не строй такое лицо, — бодро, пытаясь как-то развеять эту угнетённость, — в университете бывают каникулы. Мы ещё увидимся. — Да ничего я не строю. Всё в порядке. Он улыбается, однако взгляд прячет. Ему тяжело, я это прекрасно вижу, однако придётся привыкнуть, иначе никак. — Всё будет хорошо. Он кивает головой, произнося короткое «ага». Мы встречаемся на протяжении нескольких месяцев. Живём активной половой жизнью, он старается быть со мной вместе как можно чаще. Постоянная забота о нём с моей стороны, желание сберечь, жуткая ревность и чувство собственности, чтобы только моё и ничьё больше, извечные волнения, как и сейчас. И несмотря на всё это, на все эти эмоции и чувства — я его так и не люблю.