Прикосновение

       Когда этот день настал, Артур не был так рад, как надеялся. Для него это был обычный день, ничем не отличающийся от всех предыдущих и последующих дней; он, как и все остальные, включал в себя нерадивого слугу, ранний подъём и худшую пародию на завтрак, тренировку и государственные дела, с перерывами на не менее ужасные обед и ужин, и отход ко сну. Скучно, обыденно, зато привычно; ничто не изменяется, всё идёт по одному и тому же графику; стабильность, которую так любит принц, должна была исчезнуть в этот день, в день его двадцатого дня рождения. Но Артур, как все консервативные люди, боится перемен, которые принесёт этот страшный день.        Но утро наступает, пусть его никто и не ждёт; раскрывают шторы, позволяя ярким лучам попасть в комнату, пасть на кровать и лицо принца, помешать его сну, а неприятный в самую рань голос верного слуги портит и так ужасное настроение наследника короны. Артур, не глядя, кидает в сторону этого бодрого, оттого и противного голоса, подушку, расставаясь со своей любимицей, но в ответ вместо удивлённого вскрика слышит лишь заливистый смех и поддразнивание, что злит неимоверно, заставляя извергать проклятия, оскорбления и угрозы отправить глупого слугу в колодки на вечность. Но Мерлин был бы не Мерлином, если бы не с выработанной за годы верной службы стойкостью не стерпел весь выливающийся на него гнев, улыбаясь от уха до уха и делая вид, что глубоко раскаивается, в то время пока прибирает покои – и всё равно, что от слова «приборка» лишь одно название его действиям, – и заправляет кровать, пока Артур отправляется к столу, на котором покоится поднос с королевским завтраком.        – Если эти помои на моём столе ты называешь достойным королевского наследника завтраком, то я заставлю тебя самого их съесть!        – С удовольствием, сир.        Мерлин изобразил на своём лице что-то похожее на подобострастие, но в его глазах так и плясали озорные огоньки; он провоцировал принца и даже не скрывал этого. И Артуру, как хорошему господину, следовало бы наказать непокорного слугу, но Артур был плохим господином, а Мерлин – худшим слугой. Но так было всегда, и Артур не хотел бы ничего менять.        – Обойдёшься, – присаживаясь за стол, передумал Пендрагон и приступил к трапезе, морщась от ужасного вкуса еды. – Ещё не хватало, чтобы слуги ели с королевского стола.        – Задница, – беззлобно пробубнил Мерлин, расправляя одеяло.        Артур сделал вид, что не слышал этого столь привычного оскорбления, которого и таковым-то уже очень давно не считал. Мерлин сыпал им так часто, что принц начал считать его чуть ли не синонимом уважительного обращения. Конечно же, он лукавил; но постоянно делать по этому поводу замечания устал бы любой, потому что Мерлин был упрям, как баран, и был намерен стоять на своём и называть принца так, как ему хочется.        На самом деле, в глубине души, Артур даже восхищался Мерлином, ведь не каждый слуга осмелится относиться к своему господину, как к обычному человеку, наплевав на знатное происхождение. Именно поэтому принц и ценил своего слугу, не позволяя никому другому обижать его. А за долгое время службы, пусть вслух Артур этого никогда и не признает, они даже смогли стать друзьями. И дружба с Мерлином была именно тем, чем Пендрагон действительно дорожил и ни за что не хотел бы потерять.        Покончив с едой, Артур приказал одеть себя для тренировки. Мерлин, привычно повозмущавшись о том, что «одна венценосная особа не может одеваться сама», начал выполнять приказ. Принц вздрагивал от любых прикосновений слуги, пока Мерлин одевал его; пусть тот и не касался кожи юноши, Артур всё равно не мог сдержать своей реакции на него. Мерлин хмурился и не понимающе поглядывал на принца, но молчал, за что Пендрагон был невероятно ему благодарен. Впервые его слуга был действительно хорошим слугой, а не возомнившим себя непонятно кем.        – После тренировки седлаешь лошадей. Мы отправимся на охоту. На целый день. Думаю, к ночи управимся. – Мерлин замер, прекратив застёгивать доспех. – Что-то не так, Мерлин?        – Ты хочешь свой день рождения провести в лесу, вдали от своей семьи? – Мерлин посмотрел своими пронзительными и гипнотизирующими глазами прямо в глаза Артура, заставляя того сглотнуть комок в горле.        Принц не выдержал этого взгляда и отвернулся, мысленно ругая себя за проигрыш в этой схватке взглядов, признавая в этом поединке победу за слугой. Но Мерлин не остановился на этой простой победе; он взял принца за ещё непокрытое запястье и дёрнул его, вынудив снова посмотреть на себя.        – Ты не посмеешь так поступить с ними! – возразил он. – Я не позволю тебе пропустить собственный праздник! И ты не сможешь приказать мне обратное! – Но, увидев, как сменилось выражение лица Артура: с гневного на скорее испуганное и ничего не понимающее, Мерлин замолчал. Принц смотрел на своё запястье, за которое держал его слуга, и не мог поверить. – Всё в порядке, Артур?        Но Артур не был в порядке, вот только и признать это не мог. Сегодня тот самый день, день, в который на его запястье появится имя его родственной души, и оно проявиться, только когда его соулмейт прикоснётся к нему. Всего лишь одно прикосновение – и вы связаны навечно. И Артур боялся, что его родственной душой окажется тот самый единственный человек в мире, который не побоится ни наказания, ни оскорбления, и просто выскажет всё так, как думает, ему прямо в лицо.        Артур боялся больше смерти увидеть на горящем запястье его имя.        – Да. Всё в порядке. Дальше я сам. – Артур попытался оттолкнуть руку слуги, но тот не разжал пальцев. – Мерлин!        Запястье зажгло с новой силой, и Артур не смог сдержать вскрика боли. Мерлин, не ожидавший этого, опустил руку принца, который отпрыгнул от него, самостоятельно зажимая её. От такой сильной боли потекли бы слёзы, если бы принц не испытывал боли намного хуже этой. Ему казалось, что по коже проводят раскалённым железом, режут ножом и шьют на скорую руку, и всё это одновременно.        – Артур? – обеспокоено позвал его Мерлин, поражённый реакцией своего принца.        – Просто уйди, Мерлин! – приказал он и вскрикнул ещё громче от того, как сильно зажгло запястье. Мерлин же истуканом стоял посреди комнаты, не зная, что ему делать, и просто в упор смотрел на Пендрагона. – Вон!        На этот раз ему пришлось подчиниться.

***

       Как бы плохо Артур не относился к Мерлину раньше, сейчас они были верными друзьями. И он бы отдал многое, чтобы это так и оставалось. Но после сегодняшнего утра ничто не было бы как прежде. И ровные золотые буквы на его запястье подтверждали самые фантастические надежды и мечты будущего короля. «Мерлин» – то самое имя, которое было начертано на его коже божественным золотом. Имя его родственной души. Артур боялся этого, но одновременно и жаждал всей душой. Он бы больше удивился, увидев на своём запястье иное имя, но и имя его верного слуги пугало его.        А если только сам Артур испытывает подобные чувства к слуге, а сам Мерлин просто терпит его, потому что он его господин, а все тёплые чувства и даже дружбу, принц просто выдумал себе?        У него были все основания, чтобы бояться.        И вот, прямо в день его двадцатого дня рождения, он получил свою метку после прикосновения и совсем ей не рад. Она пугает его сильнее грифона, виверн и даже дракона. Принц бы ни за что и никому не признал, но он боится отказа. Да и кто бы ни испугался отказа самого дорогого человека в мире? Ради Мерлина Артур был готов пожертвовать и троном Камелота, и собственной жизнью, и все жертвы стоили бы того. Но он не был уверен, что Мерлин бы сделал то же самое в ответ. Страхи и предрассудки обуревали его весь день, преследуя на тренировке, где Артур случайно пропустил довольно сильный удар и заработал синяк и парочку порезов, из-за мыслей он не был в настроении обедать, отказался от идеи пробыть весь день в лесу на охоте, а поздравления отца и Морганы принимал довольно сухо, что сестра даже испугалась за него, но, заметив перебинтованное Гаюсом – этим хитро ухмыляющимся стариком – запястье, всё поняла и без объяснений, только потребовала сказать как-нибудь имя той бедняжки. Артур боялся, что когда она узнает имя, засмеёт его, и будет припоминать до конца его дней. У самой её ещё не было метки родственной души, и она ещё не знала, как это не смешно.        Но не только мысли о возможном отказе пугали Артура. Его больше пугало то, что он не сможет как положено быть со своей родственной душой. У него есть обязательства перед Камелотом и его жителями, ему нужно подарить наследника, а с Мерлином это будет невозможно. Это пугает намного сильнее, чем даже смертельный поединок. Отец не простит ему родственной души мужчины, заставит либо Мерлина выслать из Камелота, либо сделает что-то намного хуже, чего Артур никогда не сможет ему простить. Мерлин не был идеалом, но Артур его любит.        Любит.        Сейчас так просто это признать.        Наверное, он всегда знал, что в этот день на его руке появится именно это самое красивое имя в мире. Но он не позволял себе об этом даже мечтать. Принадлежать кому-то для принца было слишком низко, неправильно, непозволительно. Никто не должен влиять на будущего короля, даже его родственная душа; Мерлин мог хоть о чём попросить Артура, и Артур бы сделал это, чего бы ему этого не стоило: отправиться на край света, найти что-то, о чём существуют лишь легенды, провернуть нечто невозможное в одиночку, тем самым спасти жизнь; ради Мерлина, ради его ласковой улыбки и светлого смеха, Артур был готов перевернуть весь мир. Он был способен на любой подвиг, лишь бы тот, кому он готов их все посвятить, нуждался в нём также, как он сам нуждается в нём.        Единственное, о чём Артур молил, так это о взаимности.        Ещё в детстве Артур слышал истории своего отца о том, как он покорил сердце Игрейн. Непокорная будущая королева, когда подарила Утеру своё прикосновение, уже состояла браке, но король ни перед чем не остановился и заполучил свою родственную душу, прекрасную Игрейн, вот только смерть разлучила их так рано. Артур ещё с детства знал, как это больно – терять своего соулмейта, отец рассказал ему об этом. «Агония и пустота внутри» – вот, что он говорил о своих ощущениях после смерти Игрейн. Тогда, в детстве, после такой истории отца Артур не хотел иметь соулмейта вовсе, о чём как-то рассказал Моргане, и это был единственный раз, когда они с сестрой поговорили по душам; именно за такие моменты их общения Артур и любит Моргану.        А сейчас, поглаживая золотые буквы имени, сняв бинт, Артур думает о том, как же близко они вместе с Мерлином оказывались на краю смерти и сколько раз он мог просто его потерять, так никогда не обретя. И это пугало намного сильнее, чем предположительный отказ.        Артур не хотел прятать любимое имя на своём запястье под кожаный браслет, который подобрала для него Моргана, но у него просто не было другого выбора. Сестра рано или поздно догадается, чьё имя он носит, а вот Утер не должен узнать об этом ни в коем случае, да и другие слуги и рыцари не должны знать; пусть Гаюс это имя уже и видел, но Артур точно знал, что старый лекарь никому не скажет и под угрозой смерти. Осталось только как-то скрыть наличие имени от самого Мерлина, что представлялось просто невыполнимым.        До вечернего пира в его честь ещё было время, поэтому Артур прятался от всех в своих покоях, и надеялся, что о нём просто все забудут, позволят побыть наедине с собой и своими мыслями. Но, конечно же, одиночество – передел мечтаний для принца, у которого в слугах Мерлин.        – Вот ты где, Артур! – обрадовался Мерлин, бесцеремонно вваливаясь в королевские покои, заставляя принца судорожно дёрнуть браслет вниз, скрывая имя под кожей. – А я уже успел обойти весь замок, пока искал тебя!        – Я вроде бы тебя отпустил, – отозвался Пендрагон, недовольно поглядывая на слугу, надеясь, что его хмурый вид сможет стереть эту непозволительно широкую улыбку с чужих губ.        Не думать о губах было выше его сил, но Артур старался.        Мерлин чуть не запнулся за воздух, проходя в комнату и стараясь не уронить что-то в своих руках, спрятанных за спиной. И, что же именно в них было, совсем не интересовало принца. Совершенно нет. Вот нисколечко.        Да кого он пытается обмануть?!        – Что у тебя в руках? – суровым тоном спрашивает Артур.        – Где? – наиграно удивляется Мерлин, спохватываясь лишь тогда, когда оказывается бесцеремонно повёрнут спиной к Артуру, позволяя принцу увидеть коробку.        Принц хмыкает и отпускает слугу, который всё продолжает безнадёжные попытки спрятать коробку от его глаз.        – Ну и что же в ней? – требовательно спрашивает Артур раскрасневшегося Мерлина.        Слуга сжимает коробку сильнее, грозя повредить нечто хрупкое внутри, его щёки алые, как и его нашейный платок, колени его мелко дрожат, и без должной наблюдательности этого можно было бы даже не заметить, глаза метаются по комнате: он смотрит на что угодно, но только не на принца. Артура должно было взбесить это, но он чувствовал лишь обиду глубоко в своей душе.        И он совсем не понимал, зачем Мерлин пришёл к нему с этой непонятной коробкой, а теперь смущается и мнётся, как нашкодивший десятилетка.        – Что в коробке, Мерлин? – Слетевшее с его губ имя дорого слуги отдаётся приятной теплотой в груди, а запястье начинает как будто гореть, но это не обжигающий жар, а ласковый и мягкий.        – Там ничего, – запинается Мерлин, – кое-какие вещи… Там…        – Мерлин! – надавливает Артур.        Мерлин вздыхает и сдаётся. Он позволяет принцу забрать коробку из своих рук и закрывает глаза, закусывает губу и ждёт. Ему страшно, и он не скрывает этого. Он боится того, какую реакцию содержимое коробки вызовет у принца. И он ждёт, его щёки горят, сердце бьётся где-то в горле, голова пуста от мыслей, а сам слуга ждет, если не удара, так громких ругательств.        Но в комнате тишина.        Мерлин решается открыть глаза, да так и застывает.        Артур смотрит внутрь коробки и видит там перекошенный торт. Он небрежен, тесто осело, а написанное кремом поздравление испортилось, но есть в этом торте что-то. Он сделал с любовью. И Артур теряет дар речи, смотря на него. Принц не верит, что всё это происходит на самом деле, а его запястье приятно горит под кожей браслета. У него даже пропал дар речи, что происходит с ним чуть ли не впервые в жизнь, но это же Мерлин! – от его действий у кого угодно пропадёт дар речи.        – Ты?.. Ты сделал этот торт?.. Для меня?.. – шепотом – на большее его не хватило – вопросил Артур, переводя взгляд с коробки на смущённого Мерлина, который затаил дыхание, наблюдая за реакцией своего принца.        И он совсем не ожидал вопроса.       – Нет, это сделала кухарка для вас, милорд, – глядя в глаза, соврал Мерлин.        Артур рассмеялся: ярко и солнечно; что-то внутри Мерлина сделало кульбит, пока он смотрел на довольную улыбку принца.        – Ты врёшь, Мерлин, – радостно сказал Артур, расплываясь в тёплой улыбке. И Мерлин был вынужден просто кивнуть.        Коробка была переставлена на стол, Мерлин хотел уже сбежать, но Артур ему не позволил этого, сказав, что уж тортом он с ним точно поделиться. Ему было приказано накрывать на двоих, и Артур наблюдал за действиями слуги, сидя на краешке своей кровати; Мерлин суетился так забавно, и наблюдать за ним было одно удовольствием, чем и посмел погрешить наследный принц. Мерлин замечал на себе сосредоточенный взгляд, и от этого изучающего взгляда ему было не по себе, правда, и заикнуться об этом он не рискнул, рассудив, что в день рождения Артуру можно всё.        – Всё готово, Артур, – объявил Мерлин.        Принц никак не отреагировал, продолжая сидеть всё там же и смотря куда-то сквозь Мерлина, весь в своих мыслях; он даже не заметил, что Мерлин заговорил, он бы не заметил и вторжения, вот только Мерлин привлёк его внимание, щёлкнув пальцами перед его носом, и присел рядом с ним на кровати. Артур вздрогнул, когда кровать чуть прогнулась, и повернулся к своему верному слуге. Мерлин смотрел на Артура долгим и пронзительным взглядом. Он больше не нервировал, но от него было такое чувство, будто бы Артур предстал перед Мерлином нагим. Мерлин видел его насквозь.        – Тебя что-то тревожит, – констатировал очевидное Мерлин.        Артур никак не отозвался, лишь пододвинул, как можно незаметнее, браслет на запястье. Взгляд Мерлина метнулся вслед за движением руки, и он приглушённо ахнул. Артур опустил взгляд, и ему самому захотелось исчезнуть из этой комнаты, провалившись в подземелья замка. На обозрения миру показались начертанные золотом буквы, ненадёжный браслет чуть расстегнулся и сполз ниже от неосознанных движений принца, а Мерлин смог увидеть собственное имя.        – Почему не сказал?.. – шепотом спросил Мерлин, нежно, почти невесомо прикасаясь своими пальцами к запястью Артура. И принц от этого ласкового жеста совсем не вздрогнул. – Почему ты не сказал мне, что у тебя появилось имя?        Артур бы рад ответить, но не может же он так просто признаться, что ему страшно, что он боялся отказа, да и до сих пор боится. Не может же он прямо так во всём признаться на потеху его слуге. Но взгляд Мерлина серьёзный, и это бодрит Артура. Именно в этот момент он знает, что Мерлин не будет над ним смеяться. Только не он.        – Не думал, что это так уж важно, – лжёт Артур, пытаясь вырвать своё запястье из, на удивление, крепкой хватки своего слуги. Но, как и утром у него это не получается.        Мерлин держит его запястье крепко и не позволяет убрать руку. Он внимательно разглядывает витиеватые буквы своего имени на запястье принца, нежно проводит по ним подушечками пальцев, но молчит, чем пугает Артура ещё больше. А потом Мерлин просто одной рукой стягивает со своей шеи платок, который начал носить не так давно, и демонстрирует принцу свою кожу, чуть выше ключицы, где золотыми буквами выведено имя.        Артур.        – Почему ты не сказал мне?! – вскрикивает Артур, внимательно смотря на своё собственное имя.        Это даже ещё прекраснее, чем он мог мечтать. А он много мечтал. За сегодняшний день он мечтал чуть ли не больше, чем за всю свою жизнь. И вот, когда он видит на коже своего слуги своё собственное имя, будто метку принадлежности, он не верит своим глазам. Внутри него, где-то в районе желудка, всё превратилось в бабочек, потому что как-то иначе он не может выразить то, что происходит с ним. Сердце бьётся так громко, что его явно слышно во всём Камелоте. А щёки горят так ярко, что их светом можно осветить замок и обогреть его жителей в особо холодную зиму. Ему очень плохо, и слишком хорошо одновременно.        – Я просто боялся, Артур, – тихо говорит Мерлин. И на его шеи вспыхивает имя принца ярко золотым, когда он произносит его. – Ты же принц. Тебе не положено быть родственной душой со слугой. Это ниже тебя.        – Но мы связаны! – возражает Артур.        Мерлин медленно качает головой, а на его устах появляется печальная улыбка. Артуру хочется стереть её, но он не знает – как. Он не хочет видеть на губах своего любимого слуги отпечаток печали.        – Этого не достаточно, Артур.        Произнесённое имя теплом отдаётся в груди. До этого он даже не замечал, как же красиво его имя звучит в устах Мерлина. Да и самих тёплых чувств к Мерлину он старался долгое время не замечать. Но они были. Всегда были. Наверное, они появились именно в тот момент, когда их взгляды впервые встретились. Или, может быть, в тот момент, когда они впервые коснулись друг друга. А может, когда впервые спасли свои жизни вместе. И они всегда были вместе. Так долго и так мало одновременно. И Артур был готов отдать всё, лишь бы только его Мерлин был всегда подле него. Только рядом с ним он чувствовал себя уверенно. Только рядом с ним был готов свернуть горы, покорить моря и поставить на колени остальные королевства. Только рядом с ним он мог стать Великим Королём.        Только вместе.        – Для меня этого достаточно, – шепчет Артур. – Мерлин, ты будешь со мной?        Его запястье мягко светится золотым. Он берёт Мерлина за руку и заглядывает в его глаза. Он видит в них ответ. Он видит в них само будущее.        – Вечность. И клятва скрепляется самой сильной печатью – первым прикосновением губ родственных душ.