Августовский дождь

– Ну что же, я могу уйти! – капризный тон не вызывает никаких желаний, кроме как тяжко вздохнуть и спешно ретироваться как можно дальше от говорившего. – И новую вазу купить могу. – По поводу новой вазы переживать не стоит. А вот уход… – собеседник пожимает плечами, вкладывая в этот жест максимум безразличия. В этой дискуссии вот уже полчаса не могли найти компромисс два молодых мужчины: Франциск Бонфуа и Родерих Эдельштайн. Первый накануне со свойственной ему самоуверенной наглостью вторгся в дом второго и неплохо покутил, разбив любимую вазу австрийского аристократа. А теперь строит из себя поруганную невинность – ни больше, ни меньше. Австрия про себя молил всех богов о том, чтобы назойливый француз как можно скорее покинул его обитель, вернув вечеру прежнее тихое очарование. Сам француз об этом и не думал. – Поступай, как считаешь нужным. – Резко закончил Родерих, будто подводя черту под их разговором. Франциск послушно кивнул, опустив взгляд. Подавленно вздохнув, он прошёл мимо австрийца, направляясь к выходу. За окном лил дождь, уже несколько дней не прекращавшийся, но это мало волновало насмерть обиженного француза. На ходу схватив с вешалки тёмно-серое пальто, Франциск быстро надел его и сразу, не дожидаясь реакции хозяина дома, выскочил за дверь. Остановившись на крыльце, молодой человек поправил воротник и всмотрелся вдаль. Серая цветовая гамма не радовала глаз ценителя прекрасного, однако, австрийцу ведь гораздо спокойнее, когда его нет рядом. Недолго думая, Франция наконец вышел из-под навеса, однако, вздрогнув от ледяных капель, сразу же испортивших причёску, пулей влетел обратно. Напрашиваться на приглашение обратно в дом не позволяла гордость. К тому же, не хотелось снова тревожить аристократа. Тем временем австриец, удивившись подобной решительности обычно настырного Франции, подошёл к окну, открывающему обзор непосредственно на крыльцо, и остановился у него, положив изящные руки с длинными тонкими пальцами на подоконник. Погода была не совсем типичной для обычно довольно тёплого лета и, плюс ко всему, явно играла на руку склонного к драматизации и театральности французу. Кстати, раз уж речь зашла о любителях изысканности и лягушек. Австрия перевёл взгляд чуть левее и… А вот, собственно, и Франциск. Уже успевший промокнуть, недовольный и обиженный на весь мир. Конечно, этот упрямец сам виноват в большинстве своих проблем, но совесть Эдельштайна уже яростно пилила его сознание. Нет, Родерих, в прошлый раз твоё гостеприимство обернулось… Ничем хорошим оно не обернулось. Потом несколько недель приходилось носить шейные платки, дабы скрыть довольно провокационные следы французской страсти. Австрия отвернулся от окна, но спустя мгновение уже вновь смотрел на свою кудрявую головную боль. И спустя ещё несколько секунд, разумеется, направился к двери, сетуя про себя на свою доброту, поразительно не сочетающуюся с напускным эгоизмом и хладнокровием. Открыв дверь, он негромко окликнул Бонфуа: – Мне следовало бы проучить тебя и оставить здесь, но я не могу. Поэтому, будь любезен, прекрати глупить и пройди в дом. Сначала Франциск хотел было игнорировать Эдельштайна, однако, ледяной дождь и тихий, чуть высоковатый и чарующий голос за спиной послужили замечательными контраргументами гордости. – Спасибо, я пройду. – С несвойственной ему сухостью ответил Франция и вернулся в полный тепла и дорогого уюта дом. Быстро сняв пальто и испачканные в грязи туфли популярной французской фирмы, он остановился у окна, где минутой ранее стоял Родерих, и замер, очевидно, ожидая окончания дождя. Однажды Бонфуа сказал, что австриец видит его насквозь. Пожалуй, так оно и было. Эдельштайн, хотя не был экстрасенсом, действительно читал своего французского друга, словно открытую книгу. Вот и сейчас его эмоции и порывы были предельно ясны. Стоило бы в корне пересечь попытку Франции строить из себя обиженного. Австрия иронично усмехнулся, но одёрнул себя и, старательно пряча насмешку в голосе, как бы невзначай произнёс: – Прогноз погоды гласит, что дождь будет лить ещё по меньшей мере день. – Хотя Родерих не был поклонником подобных психологических игр, сейчас соблазн подразнить не дающего ему житья француза был слишком велик. Потому он, не сдержавшись, добавил: – Разумеется, я не смею рушить твои планы глупыми советами. Но, если ты планируешь покинуть мою скромную обитель, тебе придётся либо вызвать такси, либо заболеть. Гордая и неприступная спина француза, кажется, чуть дёрнулась. – Или, опять же, перестать глупить и остаться здесь. Когда подумаешь – дашь мне знать. Полагаю, ты прекрасно знаешь, где меня найти. – Закончив тираду, Родерих повернулся и неспешно пошёл к лестнице, ведущей на второй этаж. Бонфуа напряжённо вслушивался в каждое произнесённое слово и, дождавшись ухода хозяина дома, спешно достал из кармана телефон. Определённо, такси – то, что нужно! Три гудка… Четыре… Пятый… «Добрый вечер!» – сотрудница сервиса не успела договорить, а палец француза уже нажал на «завершить звонок». «…Ты знаешь, где меня искать». Эти слова разрешили внутренний спор француза. Мужчина взбежал по лестнице и направился к кабинету Австрии, где тот чаще всего проводил вечер. Постучал и после тихого «Входи» открыл дверь, сразу же натолкнувшись взглядом на слабую умиротворённую улыбку сидящего в кресле у окна Родериха. Аристократ прекрасно знал, что Франциск никуда не уедет, и ждал его. Мягкий свет настольной лампы и мерный стук дождя за окном были решающими штрихами, придающими очарование этому вечеру. И блеск глаз – небесно-голубых и аметистово-фиолетовых –, смотрящих друг на друга. Оба молодых человека были очарованы глазами напротив, однако, не смели признаться в этом. Бонфуа тигриной походкой обошёл вокруг письменного стола австрийца, положив на него телефон. Теперь услуги такси уж точно не понадобятся. – Приношу извинения за своё неподобающее поведение, mon cher. – С улыбкой произнёс он. – Ты прощён, Франциск. – Кивнул австриец. Кажется, этот вечер им вновь предстоит провести вместе.