Это мой первый раз

— У тебя есть, — произносит Тэхен прямо на ухо, — какой-нибудь секрет? Ее горячее дыхание обжигает, а рука, лежащая на чонгуковой шее, кажется, вот-вот задушит. Чонгук не против. Если это Тэхен. Она медленно ведет по чужой руке пальцами, сжимает плечо, впиваясь ногтями, и немного поворачивает голову. Чтобы посмотреть в глаза, естественно. — А у тебя? — Оу, — смеется Тэхен прямо в ее губы, — я не могу сказать. Ты же знаешь. Чонгук знает. Тэхен вся соткана из секретов. Начиная с маленькой татуировки на ключице, которую она тщательно прячет ото всех в университете, и заканчивая перочинным ножом во внутреннем кармане сумки. Месяц назад Чонгук не поверила бы, что Тэхен такая. Их первую встречу нельзя назвать нормальной. Чонгук, завалившая очередную пересдачу и раздраженная до предела, всего лишь хотела покурить. Побыть в одиночестве там, где никто не ходит — на закрытой на ремонт лестнице на четвертом этаже. Но не получается — там уже Тэхен. Которая сидит на корточках и красит ногти, положив руку на ступеньку. Она должна была смутиться, хотя бы испугаться — ходить сюда запрещено. Но смущается Чонгук. То ли потому, что ситуация не совсем обычная, то ли потому, что чужая юбка слишком короткая. Тэхен абсолютно все равно. Она смотрит на секунду дольше положенного, а потом отворачивается, чтобы продолжить красить ногти красным, напевая попсовую песенку себе под нос. Чонгук не привыкла, чтобы ее игнорировали. Она не уходит из чистой вредности, прижимается плечом к стене и смотрит. Разглядывает длинные волосы с кончиками, выкрашенными в красный, худую спину. Спина красивая. Тэхен тоже. Но все ее движения — как она откидывает волосы назад, как поднимается на ноги, отряхивая юбку, как закидывает лак в сумку — до противного девчачьи. Чонгук морщится — она вот совсем не женственная. Плохо ладит с девчонками, носит рваные джинсы и кеды на толстой подошве. Для таких, как Тэхен, у нее одно определение. Она произносит одними губами «стерва», и тут же непроизвольно задерживает дыхание — Тэхен проносится ураганом, остановившись лишь на миг, чтобы мимолетно прижаться к Чонгук и выдохнуть в самое ухо «никому не говори». Чонгук не говорит — она ищет. Вглядывается в толпу, надеясь заметить красные волосы, и удивляется, что раньше не замечала никого подобного. То, что эта стерва учится здесь, даже не обсуждается — чужой не пройдет мимо ограждений и не станет нарушать запреты. Чонгук злится, ищет, чтобы сказать это едкое «стерва» прямо в лицо. И находит. Случайно — просто раздраженно оборачивается на чей-то громкий смех и замирает. Потому что это она. Та стерва. Только с убранными в пучок волосами и в свитере с высоким воротником. Ничем не выделяется и тусуется среди отличниц. Чонгук бы и не узнала, только вот ногти у той все еще красные. Нормально они знакомятся позже, но все происходит еще ненормальнее, чем в прошлый раз. Тэхен врезается в нее со всего маху — Чонгук успевает увидеть только растрепавшуюся челку и совершенно шальной взгляд. Где-то там, за поворотом, откуда Тэхен так стремительно бежала, доносится топот, голоса. «Поймайте девицу», «украла», «она там» — Чонгук слышит обрывки, а в следующую секунду ее куда-то тащат. Она видит табличку мужского туалета, видит дверь кабинки и абсолютно ничего не понимает. Она, вообще-то, шла к торговому центру, хотела купить себе сережку — как раз недавно сделала еще один прокол. Но ее закрывают в кабинке мужского туалета, заставляют залезть на унитаз и, близко-близко прижимаясь, на все возмущения лишь велят «тихо!». За дверью голоса охранников — а может, и полиции. В руках у Тэхен какая-то тряпка с биркой — то ли кофта, то ли еще что-то. Чонгук на мгновение пугается. Она, может, и не очень послушная, но подобным никогда не занималась. Конечно, был один раз — яблоко плохо лежало на витрине — но Чонгук до сих пор помнит свои мокрые от волнения ладони. У Тэхен с волнением все в порядке — его просто нет. Стоит шуму снаружи затихнуть, она отодвигается — совсем немного — и улыбается. Широко, безумно. — Привет, — говорит она, — я Тэхен. И, наверное, где-то на этом моменте страха внутри не остается — только слишком быстро колотящееся сердце. Тэхен не извиняется. Говорит, что, вообще-то, таким не занимается, беря Чонгук за руку и помогая слезть с унитаза. Она смотрит так, будто они близкие подруги, и вдруг признается: — Это мой первый раз. И следом доверительно сообщает: — Обычно я беру только лак для ногтей. Чонгук теряется в эмоциях, молчит, пока Тэхен несет всякую чепуху, и снова забывает дышать, когда та оборачивается у самого выхода, сжимает чонгуковы плечи и просит: — Никому не говори. Чонгук не говорит — она смотрит на украденную кофту в своих руках и слышит, как закрывается дверь. Стерва, думает Чонгук, но уже, кажется, с восхищением. Она не оставляет там кофту лишь по одной причине — хочет кинуть ее в Тэхен. За то, что тащила эту тряпку через весь торговый центр, нервно озираясь по сторонам. За то, что теперь вынуждена таскать ее с собой в универ, чтобы не упустить момент. Между прочим, уже несколько дней подряд — Тэхен будто прячется, упрямо не попадаясь на глаза. Чонгук так увлекается, что перестает прогуливать. Она ждет встречи, пытаясь унять глухое раздражение внутри. Тэхен находит ее сама — на той самой лестнице и с сигаретой в руке. — А я все думала, где же могла ее оставить, — ухмыляется она, наблюдая, как Чонгук комкает кофту. — Как раз хотела выкинуть ее. Чонгук хмурится — та выглядит неприлично счастливой, будто и правда могла забыть. Будто и правда больше всего рада этой дурацкой кофте. Но Тэхен садится рядом, прижимаясь к ее плечу. — Тогда хорошо, что я успела, — и тихо добавляет, — спасибо. Чонгук бурчит что-то в ответ, пока та смеется и треплет ее по волосам. — Хочешь секрет? — вдруг спрашивает она. Чонгук не знает, чего ожидать. Тэхен снова с тугим пучком на голове — изображает приличную студентку. Но ровно до того, как Чонгук растерянно кивает. — Ты что делаешь? — отшатывается она, когда та начинает расстегивать рубашку. Теперь не понимает Тэхен. — Секрет, — напоминает она и ободряюще улыбается, — не бойся. Чонгук не боится, просто, если честно, не каждый день перед ней раздеваются почти незнакомые девушки. Она скептично смотрит, как Тэхен отодвигает воротник, обнажая ключицы, и неверяще тянет: — Стикер из катока? Кто вообще делает такие татуировки? Тэхен смеется, застегиваясь, и пожимает плечами: — Но ведь они милые, правда? Она поднимается со ступенек, оглядывает Чонгук с ног до головы, снова напоминает: — Об этом знаешь только ты. И сходу спрашивает: — А можно, я поживу у тебя? — Что? — потрясенно переспрашивает Чонгук. Она смертельно не успевает за тэхеновым ходом мыслей, не успевает даже осмыслить вопрос, свое отношение к этому всему, потому что Тэхен, не дожидаясь ответа, машет рукой: — Нет? Ну ладно. Она сумасшедшая, думает Чонгук, незнакомым не доверяют тайны, не прижимаются так близко. К ним не просятся пожить, только-только узнав имя. Абсолютно чокнутая. Чонгук трясет головой, пытаясь забыть, как предательски пылали щеки и как жалко звучало ее «какие еще секреты, мы даже не знакомы». Тэхен в ответ лишь пожала плечами. «Так давай познакомимся». Чонгук почему-то чувствует себя обязанной. За секреты, за эти странности на двоих, за это умоляющее «пожалуйста, никому не говори». Наверное, именно по этой причине она и дает Тэхен свой номер. Та пишет какую-то хрень уже буквально через час. Чонгук не отвечает, но через несколько десятков сообщений не выдерживает. «Ты обдолбалась, что ли?» В ответ приходит лишь стикер. Такой же, как у Тэхен на ключице. Она и правда ничего не принимает — даже не пьет и никогда не пробовала. — Я знаю о тебе кое-что, — говорит Тэхен, не отрываясь от телефона — у нее там игра, нужно кормить котиков. Чонгук лишь хмыкает. За неделю та вряд ли успела узнать что-то этакое. Если, конечно, не шарилась в ее вещах. Но Тэхен не приближается слишком близко, так что. — Ну давай, — усмехается Чонгук, — удиви. — Легко, — тут же отзывается та и, небрежно закидывая телефон в сумку, подпирает рукой щеку, — ты хорошая. А еще я нравлюсь тебе. Ее губы растягиваются в нахальной улыбке, настолько нахальной, что у Чонгук почти сводит зубы. Тэхен до невозможности раздражает — слишком наглая, слишком непредсказуемая. Она болтает ногами, сидя на подоконнике, и внимательно наблюдает. И Чонгук бы обязательно ушла, показав Тэхен средний палец, но не может — ей слишком интересно. — Вау, — с иронией тянет она, присвистнув, — а я почти подумала, что ты можешь сказать что-то адекватное. Чонгук качает головой, мол, какая же ты, Тэхен, безнадежная, но та в ответ смеется, тыкая в нее пальцем. Она не обижается, поэтому Чонгук все же показывает средний палец. Но никуда не уходит. Тэхен и не позволяет — цепляется за нее, как за любимую игрушку. Особенно в университете, когда Чонгук шипит что-то про говнюка-препода. — Бедняжка, — сочувствует Тэхен, наваливается на ее плечо и тянется к уху — ей безумно нравятся чонгуковы сережки. Чонгук слишком раздражена, чтобы отталкивать ее с привычным «слышь, руки убери». Она не обращает внимания на чужие пальцы, теребящие мочку уха, лишь рассказывает, рассказывает, рассказывает. Потому что задолбало, что придираются, что отыгрываются за то, что у Чонгук есть свое мнение. Пользуются тем, что Чонгук ничего не сможет сделать, и топят, топят. Тэхен слушает, почти не моргает, играется с ее волосами и делает вывод: — Мудак. Возможно, Чонгук вполне смогла бы почувствовать к ней что-то, похожее на благодарность, если бы не: — А разве за прогулы и невыполнение домашки не исключают? — Да иди ты, — с досадой отмахивается Чонгук, пытаясь вырваться из объятий. Внутри вовсю буйствует едкое разочарование — она не часто изливает душу, нечасто жалуется, нечасто чувствует себя такой беспомощной. А тут, когда прорывает, в ответ слышатся лишь насмешки. Это обидно, в какой-то степени. Нахрен Тэхен, решает Чонгук, нахрен вообще все. Может, и универ нужно послать нахрен, одолжить у кого-нибудь из друзей пахнущую сигаретами и фастфудом тачку (привет, Хосок) и свалить на неопределенный срок. — Пошли! — Тэхен с силой дергает ее за собой и улыбается очень зловеще. Наверное, так же улыбаются маньяки, задумавшие недоброе. Чонгук не до маньяков, она смотрит исподлобья на Тэхен, деловито оглядывающуюся по сторонам, на их переплетенные пальцы и хмурится, когда они доходят до кафедры. — Мы должны отомстить, — поясняет Тэхен, заметив ее недовольное лицо, и дергает за ручку, — закрыто? Отлично. Чонгук приподнимает бровь, когда та долго шарится в сумке и наклоняется к замку. И. О боже. — Ты что делаешь? Не то чтобы у Чонгук были какие-то проблемы со зрением, она прекрасно видит, как та ковыряется в замке маленьким ножиком и дергает головой, мол, не мешай. Чонгук, кажется, волнуется за двоих. У нее мурашки бегут по спине и холодеют ладони только от одной мысли, что их могут заметить. Она, озираясь по сторонам, прижимается ногами к тэхеновой спине и шипит «быстрее», потому что, окей, послать универ нахрен она точно не сможет. — Я все, — улыбается та и берет Чонгук за руку, — не волнуйся, я не дам тебя в обиду. Как там зовут твоего препода? И Чонгук почти успокаивается, повторяя про себя тэхеновы слова, как мантру. Она все еще внимательно прислушивается, но сама с увлечением принимается за поиск, когда Тэхен говорит «давай испортим ему все бумаги». Оказывается, делать такие штуки — весело. Чонгук улыбается совершенно по-идиотски — улыбка вообще будто прилипает к ее лицу. У нее бурлит кровь от азарта и предвкушения — теперь этот говнюк получит по заслугам. Они долгое мгновение пялятся на кипу бумаг, не зная, что лучше сделать. — Может, сожжем их? — предлагает Чонгук с сомнением, — устроим ритуальные танцы, принесем их в жертву ради справедливости. — Нет, нужно, чтобы он расстроился чуточку больше. Тэхен мило улыбается — обычно так улыбаются дети, прежде чем сделать что-нибудь пакостное: обсыпать песком, больно ущипнуть. Чонгук видит в ее руках лак и понимает все без слов. Пропитавшиеся красным бумаги склеиваются за секунды и смотрятся почти кроваво — жертва все-таки оказывается принесена. Тэхен смеется себе в ладонь, когда Чонгук старательно выводит кисточкой на первой странице «МУДАК», обводя по нескольку раз, чтобы казалось жирнее. Они делают наигранно грустные лица, фотографируются с этим шедевром раз десять и только чудом остаются незамеченными. У Чонгук в душе весна, бабочки и много странного, опьяняющего счастья, которое невозможно удержать в себе. Она обнимает Тэхен за шею, зарывается носом в волосы — это совсем ей не свойственно, но сегодня уж точно можно. — Вау, — легко смеется она, — ты потрясающая. Тэхен не отвечает, опускает глаза и робко улыбается — и это не свойственно ей тоже. Чонгук кажется, что она немного сходит с ума — в хорошем смысле и вместе с Тэхен. Вместе с Тэхен вообще можно делать что угодно — когда это становится понятным, они сближаются просто с космической скоростью. Чонгук больше не боится чужих секретов, Тэхен раскрывается перед ней, оставляя некоторую недосказанность — как киндер сюрприз. Иногда это бесит, Чонгук смотрит на нее, будто видит впервые, сопротивляется, но в глубине души давно смирилась — себя без нее она уже не представляет. Не представляет, как можно прожить день и не схватить Тэхен за запястья, сильно сжимая, пока та тянется пальцами к ее подбородку, шее, воротнику футболки. Тэхен взламывает замки, таскает всякую мелочь мимо охраны в магазинах и все еще пишет какую-то хрень в катоке, заставляя Чонгук закатывать глаза и пробивать себе лоб ладонью. Она присылает кучу стикеров, спрашивая, не набить ли еще какой-нибудь на своем бедре, спине или животе, а следом — фото ответов на ближайшую контрольную по нелюбимому чонгуковому предмету с подписью «сфотай лицо этого мудака, когда он будет ставить тебе "отлично"». Чонгук, кажется, даже не удивится, если та умеет обезвреживать бомбы. Или делать их. Это неважно, потому что с ней весело, не как с другими девчонками или просто — другими. А еще Чонгук чувствует себя особенной, когда Тэхен заговорщицки улыбается и доверяет ей то, что не доверила бы никому. Тэхен была права — Чонгук она очень нравится. Но это секрет. Тэхен больше не спрашивает разрешения, просто стучится в окно ее комнаты поздним вечером. Чонгук не задает вопросов, а страх почти сразу проходит — на третий этаж Тэхен забралась по пожарной лестнице, а номер комнаты наверняка сказал кто-то из ее знакомых, живущих в общаге. Знакомых, к слову, у нее дохрена. — Теперь я знаю, что у тебя есть розовый плюшевый медведь, — сходу ехидничает та и сразу же меняет эмоцию, вытягивая губы и канюча, — только не говори, что после всего, что между нами было, ты оставишь меня на улице ночью. — Иди ты, — отвечает Чонгук на все сразу, замечая рюкзак у нее за спиной и вздыхая — другого выбора, в общем, и нет. Тэхен залезает внутрь с радостным «иду!», обещает, что пришла всего лишь на ночь, и, как и ожидалось, остается практически насовсем. Не считая того, что быть ей здесь нельзя и она по-прежнему забирается в комнату по пожарной лестнице. Чонгук смеется, как ненормальная, когда та, не проснувшаяся и испуганная, ныряет в окно, услышав стук в дверь. Волнение передается по воздуху, и Чонгук каменеет, когда видит на пороге коменданта. Но все оказывается очень просто — проблемы с водой на этаже. — А ты быстро бегаешь, — ухмыляется она, усаживаясь на подоконник и поджимая под себя ноги, и разглядывает Тэхен. Она лохматая, сонная до невозможности и лишь в одной футболке. Такая Тэхен — не наигранно серьезная, как в университете, и не нарочито развратная, с блестящими губами и в неприлично короткой юбке — очень красивая, настолько, что захватывает дух. У Чонгук каждый раз перехватывает дыхание от того, как та смущенно отводит взгляд и едва заметно краснеет от похвалы или чонгуковых искренних и сильных объятий. Но это такой же секрет, как и то, что Чонгук хочется провести ладонью по голой тэхеновой коленке, поэтому, в попытке скрыть, она ухмыляется шире и чересчур заботливо интересуется: — Не замерзла? И если бы взглядом можно было убить, то Чонгук бы больше не хихикала настолько язвительно. — Тебе что-нибудь нужно? А то мне как раз нужен лак, могу и тебе взять. Вообще-то Чонгук, да и Тэхен тоже, нужен совсем не лак, а немного (или много) еды и сна — они пялятся в ноутбук уже больше суток, придумывая альтернативные сюжеты к просмотренным мелодрамам и играя в The Sims 4. Тэхен все время слишком близко: плечом к плечу, ладонями на ее боках и животе. У Чонгук немного кружится голова от ее запаха, от того, как та охает, когда она резко заводит вездесущие руки за чужую спину, удерживая, чтобы не мешались. И сейчас Чонгук очень плохо соображает — у нее перед глазами ярким образом вкусный рамен, любимая подушка и, почему-то, острые тэхеновы ключицы — но чисто интуитивно улавливает в вопросе подвох. — Взять? — переспрашивает она, многозначительно смотрит и подчеркнуто вежливо произносит, — нет уж, спасибо. Тэхен лишь фыркает и, поворачиваясь к окну, бурчит «еще не хватало, чтобы я платила за лак». Чонгук залипает, как в их первую встречу: на гибкую спину, на красные кончики волос, торчащие из небрежно сделанной прически. — Не пялься, — поддевает Тэхен и скрывается за окном. Чонгук не отвечает, даже не огрызается — у нее нет сил даже на то, чтобы смутиться. Она укладывается прямо на пол, обнимая плюшевого медведя, в тайне мечтая, чтобы это была Тэхен, и с улыбкой читает пришедшее «только попробуй уснуть без меня». Та возвращается веселая, будто отдохнувшая, кидает упаковки с лапшой прямо на Чонгук и, плюхаясь рядом, восторженно тараторит: — Смотри, теперь у меня тоже два прокола в ухе, прямо как у тебя. Чонгук наблюдает, как та, показывая, убирает волосы назад, и тянет руку к тэхеновой шее, притягивая к себе. Кожа у нее мягкая и нежная, и Чонгук, не удержавшись, касается пальцами еще и ключиц, плеча. Тэхен почему-то громко дышит, но вдруг хихикает «ты какая-то странная сейчас» и просит: — Научишь меня курить? Чонгук кивает — у нее в голове туман. Или дым, такой же, как она тонкой струйкой выдыхает Тэхен прямо в губы. Та довольно жмурится, подвигается ближе и пристально смотрит — блеск ее глаз Чонгук видит даже в темноте. Она не отодвигается, когда чувствует чужую руку на своем бедре, когда Тэхен тянется к ее волосам, играется с ними и шепчет: — Ну, а все же… у тебя много секретов? Много, думает Чонгук, очень много. И все связаны с этой безбашенной Тэхен, которая по ночам залазит к ней в кровать под сомнительными предлогами, которая всегда близко-близко и которая тянет свои руки к любым частям чонгукового тела. Но отводит взгляд, стоит только сжать край ее футболки и резко притянуть к себе. Чонгук до жути хочется смущать ее, смотреть, как утром Тэхен по ошибке берет ее футболку, чтобы потом, возмущаясь, стаскивать ее, будто случайно касаясь чужой горячей спины или живота. Чонгук хочется прижать к себе Тэхен максимально близко, чувствовать ее тело своим, коснуться ее губ сначала языком, а потом губами и целовать — еще и еще, пока не станет невозможно дышать. Тэхен все еще смотрит, и Чонгук решает, что раскрыть все тайны нужно именно сейчас. — Никому не говори, — велит она, убирая волосы от тэхенового лица, и победно улыбается в поцелуй, чувствуя, как дрожат тэхеновы губы.