Warm comforter

Человек пришел, человек ушел. Невыносимо тяжело принять всё таким, каким оно было предоставлено, а еще сложнее смириться с этим; притвориться, сделать вид, что все как и было, так и осталось. Санс пытался, честно пытался сделать это, но не получалось. Максимум, что сделал этот ребенок — просто упал в Подземелье. Вышел из Руин, прошел головоломки, убил Папайруса во время несколько неравного боя с ним. А позднее сделал тоже самое с Азгором, чтобы выбраться на поверхность. Как-то немного некрасиво получилось, даже отчасти глупо и нелепо. Тем не менее подземный мир достаточно сильно преобразился после ухода Фриск, и сложно сказать, что в лучшую сторону. Общую картину достаточно сильно пошатнуло убийство двух монстров: короля Азгора и какого-то ничтожного скелета с большой верующей душой, существования которой и до этого никто особо не замечал. Дримурра провожали очень трагично и со всеми почестями, ведь он был действительно хорошим правителем, что обладал добротой в характере и мягкостью по отношению к своим подданным. Его место на троне заняла Ториэль — бывшая жена покойного короля, что ради своего народа вернулась во дворец после долгого пребывания в Руинах. Для многих было горьким вспоминать день побега королевы в то забытое Богом место, и поэтому когда она вернулась, жители были безмерно рады, хоть слезы горя и виднелись на их глазах. Однако, произошедшее и тут не нашло адекватного решения: будучи правительницей, Ториэль заявила, что все люди, упавшие в Подземелье, отнюдь не будут считаться врагами, а наоборот — друзьями. И народ монстров принял новый закон крайне отрицательно, а в особенности негодовала Андайн, что продолжала гневаться на Фриск из-за убийства Азгора. Кажется, ярая ненависть к людям совсем не иссякла после прихода «Ангела с Поверхности», если наоборот, не стала только больше. Воительнице Андайн ничего не оставалось сделать, кроме как яростно вышвырнуть жену покойного правителя из дворца, заставив ту бежать обратно в Руины. Санс тоже подумывал отправиться с ней, ведь совсем ничего не осталось, что могло бы удерживать его в Сноудине. Хотя, кажется, все-таки что-то было, и это что-то, вдобавок ко всему, сильно терзало душу. Всё вновь встало на свои места: монстры сейчас живут так же, как и много столетий до этого, то есть в заточении; а человек, проделав большое путешествие, ушел во внешний мир. Андайн, ставшая императрицей Подземелья, все еще держала злобу на Фриск, но гораздо больше её огорчал тот факт, что души, которых они с Азгором копили на протяжении всего её служении в Королевской Гвардии, просто исчезли. Санс тем временем сидел на скамейке, в одной из некоторых комнат Вотерфолла, где можно изолироваться от мира сего и излить свое горе в пустоту. Душа скелета разрывалась на части, внутри все рушилось и ломалось с большим раздирающим треском, крошилось в песок, превращалось в забытые всеми разрухи, прям как те Руины, где сейчас живет его подруга Ториэль. Его жутко распирало от ненависти, злости и обиды, противная горечь, вставшая в горле, не находила своего выхода и сжимала все изнутри. После внезапного исчезновения отца Папайрус стал Сансу даже не столько братом, сколько сыном: весь уход за ним, ответственность, развитие и опекунство в целом — все это старший взял на себя еще с ранних лет. Он пытался уберечь малыша от всего, ужасно хотел сохранить его детские и непосредственные взгляды на жизнь. Скелет восхищался энтузиазму, упрямству и стремлению Папайруса, хотя тот местами переоценивал свои возможности и был достаточно высокомерным. Этими противоположными чертами младший скрашивал жизнь старшего; оба всячески дополняли и поддерживали друг друга. Санс пытался защитить брата от всех опасностей, но не смог сделать этого. Он предполагал, что все провернется именно так, но все же до конца надеялся на сознательность Фриск. Они же ведь друзья, верно?.. Какие глупости. Откровенные глупости. Мало кого скелет мог назвать своим другом — он мог их всех пересчитать по фалангам одного пальца. С давних пор Санс общался с удивительной женщиной Ториэль, что стала ему хорошим собеседником и компаньоном, даже несмотря на большую дверь, разделяющую его мир с Руинами. Эта добрая леди попросила беречь ребенка, что выйдет через большие ворота, но легко ли было это сделать? После убийства брата от рук этого же человека — нет. Но Тори была слишком уж дорога Сансу, чтобы тот так просто взял и разбил ей сердце. Он смог сдержать обещание и не позволил двуглавой мести взять вверх. Однако ту горечь, обиду и ненависть было действительно тяжело держать в себе после произошедшего. И, несмотря ни на что, Санс не говорил обо всем этом своей мягкосердечной подруге, потому как знал, что эта новость очень сильно потрясет её. Он таил в себе раздирающие чувства и постоянно умалчивал, прикрываясь многолетней апатией и нежеланию менять что-либо в жизни. Понимал, что ни в каких его действиях нет смысла, ведь ребенок все равно выше всего того, что смог бы сделать Санс. Бессмысленно строить какие-либо планы, если в один день придет некто, кто может разрушить буквально все. Монстр точно и ясно знал, что Фриск могли поступить иначе. Он это отчетливо наблюдал огоньками из своих черных глазниц. Одно можно сказать, что это сыграло бы очень большую роль в будущем, и явно благоприятную для всех монстров Подземелья. Санс чувствовал, что совсем скоро будет еще один перезапуск мира. Эта мысль даже как-то обнадеживала монстра, ибо он очень и очень устал от этой временной линии. Он жутко устал от сильных перемен в его жизни, невыносимо устал. Сансу не хотелось ничего нового, он желал лишь тихой мирной жизни, какой она была после того как тот забросил научное дело и полностью отдался опеке единственного родственника. Смешанные чувства, такие потрепанные и иссякшие, все не покидали монстра, они продолжали с зудом и прогрессией разрушать его душу изнутри, нещадно разрывая на куски, словно дешевую старую ткань. Невыносимо терпеть ту колкую и жгучую боль, что раз за разом все глубже погружала Санса в это вязкое болото отчаянья. Некому излить душу и поплакать в плечо, и, честно, уже не очень хотелось. Даже если и в качестве варианта можно было бы предложить Гриллби, с которым тот уже давно встречается. "Эх, Гриллбс. Если я убегу в Руины, что ты скажешь? Будешь ли ты вспоминать меня, как того самого завсегдатая, тоскливо вздыхая и потупляя взгляд от незавершенности картины привычного вида перед тобой... и после работы?". Санс глубоко вздохнул, глухо всхлипывая изнеможденной волной чего-то вымученного, но все ещё робкого. Он давно стал замечать, что его чувства к мужчине из забегаловки начинают блекнуть, затираться и остывать, но признаваться в этом будет невыносимо больно и трудно прежде чего перед самим собой. Так или иначе, монстру действительно хотелось скрыться от всех, стать замкнутым и неприступным, как еще давно сделала Ториэль. Более того, теперь он будет составлять приятную компанию этой одинокой женщине. Осталось лишь сопоставить желания с возможностями и обстоятельствами, а это не всегда легко дается. Далеко не всегда. Положив костлявую ладонь на глаза, Санс в очередной раз позволил мыслям, сотканным в одну единую черную тучу, продолжать отягощать, чувствуя, что взгляд все мутнее, земля все ближе и ближе, а гравитация сильнее. Глухие всхлипывания, смешанные с прерывистым гнусавым завыванием, эхом отдавались в комнате с мостовыми растениями, а чуть далее царили пустота, одиночество и отчасти нагнетающая тишина, смешанная с тихим стрекотом сверчков. Неожиданно эту гармонию нарушили мерные приближающиеся шаги, что отдавались робким шорохом травы, а где-то сверху послышался редкий и тихий треск костра. Когда шаги усилились, Санс тут же затих. Сквозь решетку фаланг монстр разглядел оседающие на траве теплые блики, которых мог оставить только свет огня. Даже не поднимая опущенной к коленям головы, скелет понял, что никем иным, кроме как Гриллби, это не мог быть. Сверху послышался глубокий вздох. Санс едва приподнял голову, но тут же потупил и отвернулся, когда монстр начал к нему приближаться. Ему не хотелось смотреть в глаза мужчине, нет, не сейчас, не в этот момент. Все как всегда так не вовремя — стоило дать немного воли себе. Всхлипы снова затихли и стали более сдержанными, поступающие слезы тщательно вытирались и без того промокшим рукавом синей куртки. Элементаль сел рядом, положил свою горячую руку на плечи Санса и несильно притянул его к себе. Из-за этого теплого, ласкового прикосновения монстру стало еще больнее и тяжелее сдерживать слезы. Очевидно, Гриллби этими действиями дал понять, что он и есть тот, кто готов принять волну накопившейся горечи. Нет сил её сдерживать, совсем нет. Раздалось низкое скулящее мычание, что почти сразу сменилось истошным рыданием, всхлипыванием и судорогами. Санс буквально повалился другу на колени, всем телом сотрясаясь и съеживаясь в истерике. Вот уже появились темные от слез пятнышки на брюках... Гриллби, как существу, покрытому огнем, было немного больно от влаги, но он упорно старался терпеть и ничего не говорил. Элементаль лишь еще больше прижал Санса к себе обеими руками и, утешая, стал слабо хлопать его по спине.        — Тшшш, тшшш… Все хорошо… — ласковым, успокаивающим, слегка ломающимся и шипящим голосом, прошептал элементаль, наклонившись над съеженным телом. Он начал умеренно поглаживать костлявую спину, замечая, что от этого Сансу становилось немного легче. Спустя какое-то время, его рыдание окончательно сменилось негромким плачем и шмыганием. Сложно передать словами, как сильно монстру не хватало этого тепла и приятного баритона своего... возлюбленного? Или это лишь порыв чувств на фоне эмоциональности? Санс утер заплаканные щеки рукавом, поднял голову вверх и слегка расширил свою застывшую на лице улыбку, не изменяя своему усталому взгляду. Сверяя взглядом лицо Гриллбса, он словно начал что-то переосмыслять, даже не замечая, насколько задумчиво уставился на него. Элементаль, в свою очередь, сам не сводил с него взгляда так же, думая обо всем и словно желая увидеть ответ в этих глазницах, что не так много могут выразить. Санс медленно, без слов, но с большой благодарностью крепко обнял Гриллби, уткнувшись лбом в его широкую грудь. Тот улыбнулся краешками рта, так же крепко обнимая несчастного монстра в ответ, давая теплу разлиться по всем косточкам Санса и нежно окутать душу, что несколько ранее была готова зачахнуть от горя. Скелет чувствовал и слышал пламенное сердцебиение близкого ему монстра, от чего на душе становилось так трепетно и приятно… Пусть и все ещё с ноткой горечи, что, казалось, ни на секунду его не покидала. Слезы вновь хлынули из мерцающих глазниц, но на этот раз больше от счастья и желания продлить этот момент, настолько чудесный, нужный, как не противоречиво затмевать его слезами. Донельзя не хотелось, чтобы все куда-то девалось, даже если это было неизбежно.        — П-прости… — захлебываясь в новом порыве сентиментальности, пробормотал скелет, так как сразу увидел, что его друг из-за всех сил старается скрыть болевые ощущения. Элементаль тут же преобразился и сделал кривую улыбку, после чего мягко, сочувственно усмехнулся и нежно, по-супружески поцеловал монстра в макушку.        — Все в порядке. Тебя и скелетовы слезы я перетерплю, можешь не переживать. Скелет вспомнил, как когда-то давно его огненный друг уже произносил подобную фразу. Это было в тот момент, когда Санс вещал о своих страхах и кошмарах, что постоянно держали его в нескончаемой тревоге. Подобное он не доверял никому: ни брату, ни Ториэль, поскольку это была очень «больная тема». Монстр помнил, что под конец своего рассказа слова выходили из него с трудом, а голос дрожал и срывался, хотя он был до последнего уверен, что уже прожил все и осмыслил. Но в один момент Санс просто расплакался, чего не делал практически никогда. Бормоча извинения и оправдания, в смятении пытаясь спрятать свои слезы, утирал их рукавами куртки и отворачивался, до того момента как Гриллби не схватил его за запястье и не потянул на себя, чтобы заключить в теплые утешительные объятия. Санс опешил, но после недолгой паузы обнял мужчину в ответ и спустя время осознал, что та неприятная, тяжелая часть всеобщей боли словно отлегла вместе со слезами и высказанными переживаниями. Принятие. Санс знал, что так тоже иногда бывает, однако и такое тяжело принять. Скелет издал слабый сухой смешок, утер слезы и еще теснее прижался к элементалю. Монстр безмерно рад тому, что на данный момент из всех возможных существ рядом с ним оказался никто иной, как Гриллби, даже если его роль и близко не похожа на подушку для плача. С самого начала Санса привлекала некая загадочность бармена, его молчаливость, внимательность и умение быть активным слушателем. Скелету нравилось слышать тихое потрескивание; нравилось смотреть, как изменяется цвет, густота и ритм его пламени в зависимости от проявляемых эмоций. Ему нравилось ловить моменты, когда тот протирал очки салфеткой, тем самым ненадолго открывая вид на свои необычные глаза; ему нравилось, как он трепетно и бережливо относится к вещам, чего Санс никогда не делал. Его притягивали угловатые черты телосложения, фигура, прикрываемая скромным элегантным костюмом, которого тот гладит каждое утро и содержит в полной чистоте. Сансу безмерно нравился сам Гриллби, что был буквально лучиком солнца в беспросветной тьме бытия. И как скелету было удивительно, что тот действительно захотел быть с ним... душевно. Как ему было удивительно, что их чувства были чем-то, что под определенным углом являлось далеко не просто привязанностью и потребностью, нет, это нечто более светлое, чистое и бескорыстное. Даже если начиналось с простого баловства со стороны Санса, которое позже переросло в то, что оба имеют на данный момент. На данный момент скелет готов признать, что за все это время перемен ему еще не было так хорошо, как сейчас, находясь в поистине жарких объятиях бармена. Сансу не охотно думать о том, что будет дальше и как сложится судьба. Он просто хочет хоть ненадолго выбиться из происходящей вокруг суматохи, хочет приостановить время, лишь бы только чуть-чуть ощутить тепло и ласку своего утешителя.