World of Darkness: Incest

      Никлаус стоит у окна, рассматривая ночной Орлеан. Пара глотков бурбона, и вот он уже полностью расслаблен. Враги все уничтожены, друзей у него нет, а все родственники, за исключением Элайджи, покоятся в гробах. Клаус усмехается, вспомнив, как все, кто его знал, считали его главным в семье. Мол, он всегда решает, кто когда умрёт, кто из родственников окажется в гробу, и сколько лет в нём проведёт. Ирония сего заключалась в том, что он, великий и ужасный Клаус, никогда ничего не решал, но они всегда сохраняли иллюзию его власти. Они. При этой мысли на губах гибрида заиграла улыбка.       Они всегда были аккуратны, и никто из семьи ни о чём так и не догадался. Никлаус не помнит, в какой момент всё началось, кто первым переступил грань дозволенного, но знает чётко, Элайджа всегда был и будет главным в его жизни. И ничто никогда этого не изменит. Те, другие девицы, в большинстве своём были просто прикрытием или развлечением, или тем и другим одновременно. Сегодняшняя ночь одна из миллионных в их долгой жизни, для мужчины она особенная. Элайджа уехал пару месяцев назад и сегодня должен вернуться, и гибрид ждёт его возвращения как манны небесной.       Раздавшиеся на лестнице тихие шаги заставляют его на секунду отвести взгляд от ночного города. Скрип половицы, но мужчина даже не шелохнулся. В комнате темно, но для брата это не помеха. Старший приближается медленно, включать свет нет необходимости. Никлаус делает новый глоток, пока ждёт, когда Элайджа подойдёт ближе. Торопить бесполезно, в их отношениях решающее слово всегда оставалось за старшим. Иллюзия, которую они создали ещё тысячу лет назад, позволяла им сохранять всё в тайне даже от семьи.       Элайджа уже рядом, стоит за спиной, Клаус молча протягивает ему наполненный бурбоном стакан. Тот спокойно забирает его из руки младшего и, сделав глоток, отставляет на тумбочку. Пить совсем не хочется. Элайдже нужно совсем другое, и он точно знает, Никлаус возражать не будет. Ладонь старшего мягко ложится на плечо гибрида, и тот даже не думает его оттолкнуть. Клаус прикрывает глаза, как только Элайджа, избавившись от пиджака, притягивает его ближе к себе. Он кутается в объятия старшего, как щенок, жаждущий ласки.       Лёгкий поцелуй в шею не становится для Клауса неожиданностью. Скорее он ждал его, даже жаждал. Одно касание кончиком языка старшего к месту, где бьётся пульс, и мужчина, прикрыв глаза, запрокидывает голову назад. Младшему хочется коснуться брата, но сегодня, как и всегда, будет так, как пожелает Элайджа. Никлаус почти никогда не возражал, только один раз пошёл против его воли, и тот исчез на несколько лет. Несколько лет, которые гибрид провёл в одиночестве. А всё из-за того, что солгал, сказав, что избавился от остальных. Ему тогда так хотелось остаться с братом один на один, но тот урок Никлаус хорошо усвоил, и больше такой ошибки не повторит.       Никлаус полностью расслабляется, позволяя Элайдже вести. Да, он сильнее, да, у него яд оборотня, но в их тандеме главенство всегда принадлежало старшему брату, чья рука сейчас уверенно забирается младшему под футболку, и пальцы касаются обнажённой кожи. Никлаус безропотно позволяет избавить себя от неё. Им сейчас никто не может помешать, на дворе тёмная ночь, гостей они не ждут, и гибрид полностью отдаётся своим желаниям. Как же ему хочется самому прижать Элайджу к стене, впиться в губы поцелуем, избавить его от чёртовой одежды, но он сдерживается, иначе брат снова исчезнет.       Элайджа скучал. Два долгих месяца вдали от младшего были вынужденной необходимостью. Появились кое-какие сведения, и он должен был всё проверить. Зря тревожить Никлауса совсем не хотелось, и он, даже не объяснив толком причины, уехал. Поездка оказалась бессмысленной, и это удручало ещё больше. Из-за этого он был вдали от брата. Прикрыв глаза, Элайджа прижимает Клауса к себе и зарывается носом в его волосы. А тот стоит не шелохнувшись, боится спугнуть, испортить момент.       — Мне не следовало уезжать. Извини, — тихо шепчет он брату в шею, и пусть Элайджа сейчас не видит лица Никлауса, но он уверен — тот улыбается. Старший улыбается сам, когда тёплая ладонь младшего накрывает его руку, лежащую сейчас на его животе. Недолго думая, Клаус сцепляет свои пальцы с пальцами брата, давая тем самым понять, что извинения приняты. Впрочем, он в своё время сам натворил немало бед, а эта поездка... что же, он уверен, у брата была веская причина для неё.       Никлаус тёплый, вампиры редко когда бывают такими, разве что, когда напьются крови. И Элайдже это нравится. Нравится чувствовать тёплое, даже горячее, тело рядом с собой. Нравится слышать, как бьётся сердце брата, нравится чувствовать его дыхание на своей коже. Нравится то, что он такой живой. А ведь раньше всё было иначе. Раньше, до того, как младший уничтожил проклятье, наложенное на него Эстер, его Клаус тоже был, как все вампиры — холодным.       Элайджа кутается в это тепло. А Никлаус не отталкивает, хоть и чувствует, как холод, исходящий от брата, слегка обжигает его горячую кожу. Плевать, он уже привык. В первые месяцы после активации волчьей сущности было сложно им обоим, но сейчас они привыкли. Элайджа резко разворачивает Никлауса к себе и, чуть надавив, толкает брата. Тот даже не рыпается, когда его спина больно ударяется о стену.       Клаус не успевает отреагировать, как Элайджа оказывается близко, между ними всего лишь пара миллиметров. Они на секунду встречаются взглядами, и гибрид чувствует, что, как и всегда, тонет в его глазах. Секундная заминка, и вот Никлаус с трудом удерживает себя в вертикальном положении. Поцелуй выходит требовательным, даже скорее настойчивым, впрочем, с Элайджей так всегда. После разлуки он обычно неудержим, нежность будет потом. Сейчас же Никлаус чувствует, как щеки касаются прохладные пальцы.       Элайджа на секунду отстраняется и не вмешивается, когда, вцепившись в его галстук, Клаус развязывает тугой узел и стаскивает его. Небрежным движением отбрасывает шёлковую ленту в сторону. Он даже не смотрит, куда та приземляется, всё это неважно. Важно лишь то, что сейчас Элайджа здесь, рядом с ним. Всё это время старший держит зрительный контакт. Схватившись за ворот рубашки, Никлаус подтаскивает брата ближе и уже сам целует.       Не прерывая поцелуй, Клаус проводит большими пальцами по воротнику рубашки, а через секунду ладони скользят ниже. Ему надоело ждать, и оторванные пуговицы с громким стуком падают на пол. Раздавшийся тихий смешок Элайджи только подталкивает Никлауса к дальнейшим действиям. Запустив пальцы под ткань рубашки, младший касается кончиками пальцев прохладной кожи. Он ведёт ладонями вверх по торсу, по плечам, запуская их под рубашку, попутно избавляясь от ненужной сейчас вещи. Впрочем, Элайджа тоже не бездействует — проведя подушечками пальцев по древней татуировке, «а ведь Никлаус сделал её на спор», — мелькает случайная мысль, древний поднимает взгляд. Боже, как же он скучал. В глазах младшего столько тепла, что Элайджа не сдерживается и, подтянув брата ближе, снова целует. Дыхание обоих неровное, а от поцелуев и взглядов так приятно где-то внутри сознания. Они снова вместе и это самое главное.       Элайджа прекращает поцелуй лишь для того, чтобы проведя пальцами по торсу Никлауса, коснувшись пояса джинсов, запустить их под ремень и расстегнуть пряжку. Держа зрительный контакт, Элайджа не медля избавляется от ремня и, ухватившись за пояс джинс, делает шаг назад. Клаус, как привязанный, следует за ним. Старший не останавливается, пока не оказывается возле кровати.       Сделав шаг в сторону, Элайджа мягко толкает брата на постель, и тот, не сопротивляясь, приземляется на неё. Спустя миг он оказывается рядом. Наклоняется для поцелуя, касается горячей кожи, ведь оборотни такие горячие. И Элайдже это нравится. Нравится чувствовать эту разницу между ними, нравится ощущать, как ток бежит по его телу от каждого прикосновения, каждого касания, каждого поцелуя. Они как лёд и пламя, такие разные по отдельности, такие обжигающие, такие губительные друг без друга. Но когда они вместе, кажется, для них нет ничего невозможного, кажется, нет никаких запретов и правил. И только огонь Никлауса может растопить лёд, в который превратилось сердце Элайджи.       Никлаус дрожит. Каждое прикосновение ледяных пальцев Элайджи — это почти больно, но при этом так приятно. Это как глоток прохладной, родниковой воды в жаркий июльский полдень — приносит облегчение и боль одновременно. Он сам тянется к брату за новой порцией поцелуев и ласк. Сам подставляет шею, грудь. Он готов на всё, лишь бы их единение продлилось как можно дольше. В такие моменты Клаусу плевать на всех и вся. На прошлые обиды и разочарования. На родственников, которые, скорее всего, не поймут их, если узнают. Ему не плевать только на Элайджу, который с ним здесь и сейчас, и не имеет значения, что в его жизни, впрочем, как и в жизни самого Никлауса, были другие. Важно только, что сегодня он здесь с ним. Важно, что никто другой им сейчас, кроме них самих, не нужен.       Холодные касания о горячую кожу, о горячую плоть лишь ещё больше разжигают огонь страсти между ними. Одежда, ставшая лишней, исчезает с тел. Элайджа накрывает тело брата своим, он не спешит, но и не медлит. Касания губ шеи, руками — тела, они путаются в этом и в своих эмоциях. Единственное, что существует точно, это желание и любовь. Становится то жарко, то холодно, а кровать встречает их движения лёгким скрипом. Им так свободно и хорошо вместе, что плевать на мысленные запреты. Никлаус сладко стонет, и оставляет на ключице брата легкий укус. А тот целует в ответ. Вкус губ так приятен. Наконец-то, между ними нет расстояния, преград, одежды. Они единое целое.       Два месяца практически без сна из-за тревог и предположений, утомительный перелёт и жаркий секс привели к тому, что Элайджа засыпает практически сразу же, как только голова касается подушки. Никлаус ещё какое-то время держится, хоть глаза и слипаются от дикого желания закрыть их. Ему нравится наблюдать за спящим братом, в такие моменты он напоминает себя прежнего. Как будто не было всех этих лет, как будто не было обращения и всего того, через что им пришлось пройти. В конце концов, усталость берёт своё, он хоть и бессмертный, но всё-таки живой, и Клаус вслед за братом отправляется в царство Морфея. Завтра будет новый день и новая возможность для них побыть наедине, а сегодня им нужен отдых. И он позволяет своим глазам закрыться и засыпает под размеренное дыхание Элайджи, спящего рядом.