Wine chateau

На кухне гаснет свет, яркая комната вмиг превращается в тускло освещённую. Весь лишний шум исчезает. Еле различимый силуэт, находящийся у окна, вдруг вздрагивает — его обладателя, наблюдавшего за прохожими и играющими каплями дождя, зовут по имени. Чанёль поворачивается в пол-оборота и, сложив руки на груди, смотрит на младшего, что сидит на обеденном столе, закинув ногу на ногу. Старший отстранённо усмехается, делая шаг на встречу О. Его шаги неспешные, вальяжные. Вскоре он достигает свою цель — стул, который стоял в тени, когда пространство перед ним освещал всего лишь один блекло горящий светильник. Глаза Сехуна следуют чётко за старшим, который не спеша движется по просторной кухне. Младший встаёт с места, обходит стол, преодолевая расстояние в несколько секунд. О делает плавное движение рукой вверх, словно отгоняя плохие мысли от молодых мужчин, что находятся здесь в гордом одиночестве. Сехун оказывается чётко под мерклым светом лампы, от чего его силуэт выглядит ещё более желанным. Никакой музыки не звучит. Она внутри брюнета. Он прикрывает глаза, разрезая воздух второй рукой, заставляя Чанёля глубоко вздохнуть, стараясь не подавиться воздухом, раздувая лёгкие до предела. На самом деле это выглядит более чем странно, но никого это не смущает совершенно. Сехун разворачивается к хёну спиной, передёргивая плечами, создавая волну, идущую к самим бёдрам. Каждое его движение словно говорит: «Давай потанцуем? Закружимся в медленном танце. Только ты и я. Вдвоём. Мы будем отдавать себя несуществующей музыке, чувствовать ритм, тело друг друга. В этот момент не будет существовать больше ничего кроме нас двоих. Ну так что? Станцуй со мной.» Взгляд карих глаз, брошенный на Пака через плечо, нападает бесповоротно, душа загребущими ручонками. В штанах становится слишком тесно, из-за чего Чан неловко ёрзает на стуле, расставляя ноги ещё шире. Его самодовольная ухмылка и пожирающий взгляд не остаются без внимания, когда макнэ проводит руками по точёной шее. Расстояния между столом и Чанёлем, который так удобно и расслабленно устроился на стуле, достаточно, чтобы Сехун перекинул ногу, что он и делает, усаживаясь прямиком на возбуждение хёна. Его даже не смущает то, что в общежитии они совсем не одни. Это всё накатившее возбуждение, которое даже слегка пугает. — Я бы хотел помочь своему хёну, — голос звучит очень хитро, на грани с коварностью. — Только вот котёнок совсем в этом не хорош. Это всё лишь слова, смысл которых Чанёль возможно и не улавливает, даже не думает о них, потому что руки О ложатся на его плечи, а бёдра начинают двигаться, ёрзая на чужих коленях. Паку было мало Сехуна. Недостаточно, чтобы поставить точку в их вспышке притяжения, и слишком много, чтобы было возможно остановиться и успокоиться. Быстрые движения младшего намекали, что это неспроста, поэтому Чанёль откинулся на спинку стула. И как раз вовремя, чтобы поймать макнэ и обвить его талию руками, прижать к себе во вроде бы невинном объятии. Хотя едва ли эта поза со стороны смотрелась невинно. Чанёль откинул голову назад, приоткрыв рот от приятного трения. Даже более, чем приятного. Он действительно скорее слушал мурлыкающие интонации, чем разбирал слова, поэтому мог отвечать похвалой невпопад. — Детка, ты так хорош в этом. Никого другого мне не хотелось в этой позе так сильно. Помнишь, как в твой первый раз, прямо на коленках у хёна? Он убрал одну руку с чужой спины, чтобы погладить щёку младшего и пощекотать его за ухом. Его бёдра неосознанно плавно двигались, вжимаясь в Сехуна. — Знаешь, Сехунни, хён снова сделает это с тобой. Раздену и усажу к себе на коленки, а моя кошечка потренируется в приватных танцах, как тебе идея? Сказать, что у младшего рвёт крышу — ничего не сказать. Он так давно ждал чего-то подобного, желал своего хёна всеми фибрами своего тела, и поэтому он не мог разочаровать его в выборе. Пока красноволосый говорит, О утыкается носом в его шею, втягивая лёгкий аромат одеколона, и заставляет запрокинуть голову. Кончик носа скользит по загорелой коже вверх, до чувствительного местечка за ушком, а затем проворный язык проходится по кромке уха, заставляя табуны мурашек ходить по всему телу своего хёна. — Я всё помню, Чанёль-хён, — шепчет младший прямо ухо, вжимаясь бёдрами сильнее и совершая плавный толчок навстречу сидящему. Сехун уткнулся в шею старшему и щекотно вдыхал, будто не мог насытиться. Пак не был уверен в своей неотразимости сейчас: он был самым обычным, типичным хёном посреди не самого тяжелого рабочего дня, поэтому пристальное внимание льстило. И заставляло открывать больше доступа к шее, подставляясь под легкие прикосновения. Он часто облизывал губы и тяжело дышал, хотя все стоны смог проглотить и остался беззвучным. Даже когда влажное коснулось его уха и захотелось не мужественно задрожать. Он перевел мутный взгляд на О и коснулся его губ практически непорочно. Только не стал углублять поцелуй, вместо этого вылизывая губы младшего короткими дразнящими движениями. — Правильно, Сехунни. Ты должен помнить, что хён делает с тобой и как тебе это нравится. Даже сейчас… Вопрос «хорошо ли младшему сейчас» так и не прозвучал, ведь ответ был очевиден. Чан сжал ладонями чужое тело и заставил Сехуна притиснуться вплотную. Повести бёдрами по кругу, чуть приподняться и снова вжаться в возбуждение старшего, под аккомпанемент судорожного вдоха. Еще и еще раз, пока у Чанёля не закружилась голова от необходимости вдохнуть свежего воздуха и наконец дойти до кульминации. Ведомый лишь одним пошлым и эгоистичным желанием, он беспорядочно терся о младшего и гладил его горячую спину, запустив руки под футболку, но всё никак не мог дойти до пика. Сехун чувствовал, как старший сдерживает стоны, а его грудная клетка начинает ходить ходуном, от его незатейливых ласк. Чанёль дарит лёгкий поцелуй непокорному Сехуну, что продолжает ёрзать на коленях красноволосого. Проворный язык Пака вылизывает алые губы Се, когда тот приоткрывает их, дабы испустить глухой стон так, чтобы никто лишний не услышал их. — Мне нравилось больше, когда мой хён был внутри, — мурлыкнув пошлость на ухо хёна, О прикусил тонкую кожицу прямо под мочкой, заставляя старшего содрогнуться. Сехун чувствует, как Чанёль еле сдерживается, стараясь не перейти на грубость, но его крепкая хватка на боках младшего заставляет того довольно улыбаться. Макнэ был уверен, что его хёну нравится такая игра, ведь сейчас он находился на грани экстаза, а они даже не раздеты. — Неужели моему хёну так нравится тереться об меня… — шепот брюнета томный, провоцирующий, а его толчки навстречу всё более жесткие и точные. Пусть другие не слышали стона младшего, не видели его томного взгляда и не чувствовали его веса на своих коленях — у Пак Чанёля было всё это. — Да, детка, — тихо прохрипел старший, то ли просто от удовольствия, то ли отвечая на реплику. Его пальцы не медля скользнули ниже и сжались на ягодицах младшего. Тех самых, что принесли Чану наслаждение раньше, когда он овладел невинным Сехуном впервые, не уступив эту честь никому. — Это незабываемо, Сехунни. Ты был такой болезненно узкий… Хотя бёдра старшего подрагивали от нетерпения, его пальцы оставались нежными и властными. Плавно оглаживали и жестко сжимали, пока Чанёль кусал свои губы, чтобы не наброситься с укусами на Сехуна. — А сейчас ты ведешь себя так… — он вздохнул почти восхищенно, а прищурился хищно и хитро, — хёну хочется растянуть тебя как доступную девку. Старший усмехнулся, показывая, что пошутил, но слова были не далеки от правды. Только объясниться цензурно Пак не мог в любом случае — дыхания на новую речь уже не хватило. А макнэ вошел в такой раж, что получалось только мысленно выть на одной ноте, вскидывая бёдра навстречу. Скрипнул стул, и хён резко вжался в младшего, почти дрожа и хватая ртом воздух. — Но… я же лучше девки, — О влажно облизывается. Ох, этот язык сводит с ума тысячи фанаток, когда младшенький демонстрирует его на концертах, облизывая пальцы, как самая распутная девица. — Мне так нравится заведённый хён, — шепчет Се, выгибаясь кошкой. Пальцы Чана заставляют его постанывать, но так тихо, чтобы никто не услышал. — Таким я тебя ещё не видел, но готов сделать всё что пожелаешь, чтобы видеть это почаще. В штанах невероятно тесно, практически до боли. Сехун не остановится, пока старший этого не захочет. Держась одной рукой за плечи красноволосого, а другой пробираясь под его футболку, О блядски улыбается, когда пальцы скользят по проступившему прессу и задевают соски. Брюнет ощущает эту мелкую дрожь старшего, и то, как он хватает ртом воздух. О решает поиздеваться подольше, затягивая того в поцелуй, не давая возможности нормально вздохнуть и заставляя голову кружиться от лёгкой нехватки воздуха. — Несравнимо лучше, Сехунни, — репер был не в том состоянии, чтобы ерничать и лгать сейчас. Не когда был на грани от бесстыдных движений младшего. Не когда младший мог наказать его бездействием или от обиды соскочить с коленей старшего. Сделай так Сехун, Пак точно не сдержался бы и уложил его грудью на стол, грубо сдернув штаны. Не подумав и о скорой тренировке или одногруппниках за стенкой, желая только поиметь своего милого провокатора. Но младший пока послушно баловал его, выгибался под уже не холодными ладонями и не останавливался. — Тогда делай это чаще, детка. Покажи свою развратность и заставь хёна сойти с ума. Он тихо выдыхал в поцелуй, жмурясь от вкуса макнэ и от его пальцев на чувствительной коже. И наконец, кусая чужие губы и несдержанно вылизывая рот младшего. От непрерывных движений возбуждение уже дошло до предела, и красноволосый почти отключился от действительности, запуская ладони под бельё танцора и оставляя следы от давления своих пальцев. Он тихо рыкнул, перестав контролировать себя и вскидывая бёдра раз за разом. Это лишь Чанёль так думал, — что О решил его побаловать, раз не пытает бездействием. На самом деле внутренняя чертовщина макнэ шептала ему дождаться подходящего момента. И этот момент настал именно тогда, когда хён потерял контроль над собой, запуская руки в штаны младшего, с силой сжимая его ягодицы. О нужна всего доля секунды, чтобы остановиться и встать на ноги, нависая над красноволосым и не давая тому коснуться себя пахом. В глазах плещется желание и скачут черти. — Мой хён такой ненасытный, — мурлычет танцор, совершая некую волну телом, обтираясь о Пака, прижимаясь носом к его щеке. — Но его можно ведь и подразнить, так? В доказательство своих слов, он выгибается в пояснице, оттопыривая пятую точку, которую всё ещё продолжают терзать ловкие пальцы репера. В один момент Чанёль почувствовал себя, как в невесомости. Он не ощущал больше чужой вес на своих коленях, не мог толком сделать вдох, а собственное тело предало его, заставляя сгорать от неудовлетворенности. Хотелось застонать в отчаянии или зарычать и показать Сехуну на практике, что бывает с непослушными котятами. Показать, что он сможет в порыве уложить младшего на кухонный стол и не остановит свою пошлую месть даже от появления остальных. — Решил бросить хёна на полпути? Рисковый котёнок. Голос звучал тихо и подчиняюще, но Чан не казался разозленным, пусть и как следует шлепнул О. Скорее он выглядел взвинченным от желания поскорее кончить, когда наверняка придется быстро разбираться с этой проблемой самому. — Хён ненасытный, ты прав. И хён накажет тебя, мой непослушный провокатор. Он смотрел горящим взглядом, грубо лапая младшего в ответ на его дразнящую жестокость. И потянулся к его уху, прикусывая края, влажно ведя языком по контуру и втягивая губами мочку. Сехуну хочется захихикать от обескураженного вида хёна, что широко раскрыл свои огромные глаза с непонимающим возмущением. Мышцы лица напряжены, в глазах плещется желание, а этот властный голос… Господи, Сехуну хочется заскулить, падая к ногам своего хёна, выполняя все его самые сумасшедшие и потаённые желания. Пусть хоть на цепь сажает. Брюнет шипит, когда укус за ухо оказывается и впрямь жестким, таким же, как и пальцы на его попе, боках. Макнэ откровенно нравилось, он просто плавился в чужих руках. Но он же не тиран, он не может бросить своего хёна в таком состоянии. Поэтому, младший выбирается из объятий Пака и сползает на пол, становясь на колени. Благо, Сехун находится в таком положение, при котором может остаться незамеченным, если кто-то заглянет за дверь комнаты. Первое, что может выбить из старшего дух — это взгляд котёнка, который смотрит так преданно, сидя между его расставленными в стороны ногами, на коленях. Язык влажно и широко проходится прямо по жесткой ткани чёрных джинс, что скрывают напряжённый до предела стояк. О ухмыляется своим действиям, не сводя глаз со своего ненаглядного. Се подхватывает руку старшего, сразу же затягивая один палец в свой рот. Чанёль старался взять как можно больше, прежде чем Сехун в смущении сбежит, списав всё на нехватку времени. Поэтому самые приятные сейчас на ощупь части чужого тела были измяты, а краснеющее ушко — искусано и обласкано горячим дыханием. Будь Чан совсем юным и неопытным, ему хватило бы этого для бурной вспышки удовольствия, но теперь такие жаркие касания лишь щекотали нервы и бесили фактом, что он не мог пойти дальше. В паху ныло уже до боли. Поэтому, когда младший на секунду отстранился, репер был готов бежать к окну, чтобы немного сбить жар прохладным уличным воздухом, а потом снова бежать, но под душ. И даже не под холодный, ведь такое напряжение тяжело утихомирить, не замерзнув. Но ему не пришлось пользоваться собственной рукой за хлипкой дверью ванной. Отчаянный котёнок Сехунни вызвал восхищенный вздох, когда опустился перед ним на пол. Проведя языком по натянутой ткани — тихий довольный рык. И удачно, что джинсы были черными, ведь влажный след останется незамеченным даже со стороны. — Сехунни, ты восхитительный. От горячего плена его рта темнело в глазах, и Пак задвигал им, плавно обводя чужие губы и поигрывая с языком. А потом, не отрывая взгляда от О, вытянул палец и впустил его в свой рот, пробуя на вкус. И ухмыляясь напряженно, когда пальцы другой руки вплелись в волосы младшего, настойчиво погладили и немного надавили. — Что же еще придумает моя любимая кошечка? Хён в нетерпении, Сехунни, ты ещё можешь загладить свою вину. От слов похвалы Сехун блаженно прикрывает глаза и мурчит так, что Чан наверняка чувствует эту вибрацию. Только вот во рту стало пусто, после того, как прыткий язычок наигрался с пальцем хёна, после того, как острые зубки заставили бледную кожу краснеть. О выдыхает, выдавая своё возбуждение, и тянется к ширинке старшего, что с характерным звуком поддаётся натиску танцора. Пуговица также покидает свое пригретое местечко в джинсовой петле, давая возможность возбуждению вырваться наружу. Макнэ тянет джинсы на себя, позволяя освободиться напряжённому возбуждению. Именно то, что хотел Сехун. Налившийся кровью член, с вздувшимися венками, истекающий естественной смазкой и покрасневшей головкой. Бельё Пака придётся менять однозначно. — Кажется, это уже зависимость, хён, — грязнее и пошлее этой фразы мог быть только вид того, как острый язык скользит по самой верхушке, с удовольствием слизывая вкус хёна. Макнэ снова удивил его, решив заглаживать вину в буквальном смысле. Иначе, зачем ему расстегивать болезненно мешающиеся джинсы и лезть под белье? Чанёль облизнулся в предвкушении, глядя вниз, на собственную напряженную до предела плоть и ненадолго замершего О. То ли младший любовался, то ли морально готовился к продолжению, и старший решил остановиться на первом варианте. — Хён такой благодаря тебе. Нравится? Грудную клетку тут же сдавило от еле сдерживаемого стона. Пальцы грубовато сжали чужие волосы, и Сехун вполне мог мстительно отстраниться за такую жестокость, но Чан не обратил на это внимания. Он был слишком занят тем, что беззвучно стонал, запрокинув голову. И любой вошедший на кухню, даже не видя младшенького на коленях, понял бы пошлость происходящего здесь. Казалось, что вся кровь устремилась вниз, хотя большего возбуждения сейчас Чанёль представить не мог. А капля смазки сорвалась прямо на горячий язык Сехуна, давая распробовать хёна в полной мере. — Скоро хён тоже будет зависим от твоего язычка на своем члене, Сехунни. Пак заставил свои губы едва дрогнуть в поощрительной улыбке. Но ожидание казалось слишком долгим, поэтому старший настойчиво подтолкнул Сехуна ниже, пока головка его ствола не вжалась в приоткрытые губы. Теперь его почти трясло от жаркого дыхания на чувствительной коже, а пальцы опустились на основание шеи младшего, чтобы не причинить ему боль в порыве страсти. — Очень, — мурлычет О и совсем не лукавит. Сехун теряет голову. На вкус хён не менее прекрасен, и танцор думает, может ли мужчине нравится такой вкус по определению или нет. Но из мыслей его вырывают жёстко сжатые волосы, от чего тот ойкает, но при этом неосознанно и возбуждённо совершает волну телом. Он чувствует, как старший глотает стоны, но уже знает, чем доставит себе удовольствие, раз не может слышать такие желанные звуки. Чанёль притягивает младшего за волосы ближе к своему паху, немо подсказывая, что нужно заняться делом. Горячее дыхание обжигает не менее горячую возбуждённую плоть, после чего розовые губки прикасаются к возбуждению, моментально пачкаясь и становясь блестящими. Они дразняще скользят по кругу, а после вновь разрешают язычку скользнуть по уретре. — Смотри на меня, хён, — тон младшего твёрд ровно на столько, чтобы репер собрался с силами и взглянул на это чудо. О решает не издеваться над старшим, вбирая в рот лишь головку, обводя её языком и посасывая, словно излюбленный чупа-чупс. Тяжело было держать глаза открытыми, а взгляд устремленным вниз, но Пак внимательно наблюдал за младшим. Он просто не мог пропустить момент, когда губы Сехуна заблестят от смазки и приоткроются, понемногу впуская внутрь твердое и возбужденное. Казалось, что Се будет медлительным и робким, делая пошлости при свете дня, что его щеки окрасятся красным, когда он будет смотреть вверх, на своего хёна. Но Чанёлю пришлось выдохнуть пораженно от чужой решительности, ведь макнэ не стал томить его ожиданием. И после уверенного взгляда и просьбы об очевидном принялся за дело. — Хён смотрит только на тебя, — пообещал он, то легко сжимая пальцы на шее младшего, то наглаживая его плечо. — Какой же ты красивый сейчас. Исчезающий между мягких губ кончик плоти гипнотизировал его, манил раз за разом наблюдать, как красная головка будет мазать по губам и касаться языка. Ему даже не нужно было насиловать чужой рот и смотреть, как будут смыкаться вокруг его размера истерзанные губы. Хватало и нынешней картинки, чтобы чувствовать дрожь во всём теле, до кончиков пальцев. Но теперь он полностью отдался во власть младшего, мечтая о его великодушии, хотя не переставая подначивать и хвалить Сехуна. — Я выброшу из дома все леденцы, Сехунни, чтобы ты мог сосать только у хёна. Чан хмыкнул и всё же прикрыл глаза ненадолго, понемногу ловя искры удовольствия под веками, пусть и не достигнув пика. Сехуну кажется, что он готов с позором спустить прямо в свои штаны от одного лишь взгляда хёна. Он словно облизывает Сехуна, откусывает от него по кусочку. А Се совершенно не против. Он с головы до ног принадлежит этому молодому мужчине, и, как было сказано, он будет согласен даже на поводок. Слишком долго он ждал этого, а теперь не намерен отступать ни на шаг. Тёмноволосый мычит, не вынимая плоть изо рта, посылая по всему телу волну удовольствия. Как же хочется содрать с себя эту мешающую ткань и усесться на хёна сверху, вновь ощутить это чувство наполненности. Оказывается, к этому можно быстро пристраститься. Словно наркотик. — У нас нет столько времени, чтобы каждый раз, как я захочу что-нибудь пососать, улучаться подальше. Но я готов поиграться со своим хёном, когда тот пожелает, — говорит О, вынимая член изо рта. Его голос чуть сел от возбуждения, добавляя бархатную хрипотцу, и от этого плоть Пака вздрагивает в руке младшего. — Я же сказал, что бы ты смотрел на меня, хён, — замечая закрытые веки Чанёля, Сехун резко сжимает ладонь у основания возбуждённой плоти, притупляя приятные ощущения. От тихого звука удовольствие резко отозвалось в теле, как от удара по гитарной струне. Внутри всё резонировало, а тепло нарастало в грудной клетке и ниже пояса, поэтому морально Чан уже приготовился извиняться перед младшим. За то, что не удержался и испачкал его рот и немного лицо, например. — Пусть не каждый раз, но ты будешь томиться этим желанием. И набрасываться на хёна изредка, чтобы взять в рот. Чанёль казался деловитым и самодовольным, плывя по течению удовольствия под заботой Сехуна. Но его возбуждение оказалось неприятно сдавленным, отчего старший едва не простонал в голос возмущенно. — Что за… Сехунни, не останавливайся! Он велел тихим шепотом, слегка потянув непослушную кошечку за волосы, и только потом догадался раскрыть глаза. О не выглядел нарочно дразнящим, пусть его руки и творили сейчас вероломное, не давая старшему получить дозу экстаза. И Чан решил по-своему, кладя одну ладонь поверх пальцев макнэ, принуждая его немного расслабить хватку под нежными поглаживаниями и задвигать рукой поскорее. Теперь он пристально смотрел прямо в глаза танцора, ожидая обещанное продолжение, нашептывая ему еле слышное. — Еще немного, позволь мне… Ты ведь сам хочешь снова попробовать вкус хёна. Мой Сехунни, хён будет смотреть только на тебя. Рука Пака давно похолодела от напряжения, что наверняка чувствовалось на своём возбуждении. О облизывается, когда его вновь тянут за волосы и одними губами тот шепчет «Заставь меня», но вопреки своим словам, начинает двигать рукой вместе с хёном. Этот животный взгляд, что так хотел получить Се, прожигает в младшем дыру, он дрожит от возбуждения. Разум Сехуна уже давно затуманен. Сейчас остаётся поддаваться на провокации собственных желаний. Рот брюнета вновь распахивается, вбирая в себя, наконец, больше, чем только головку. Пальцы парней слегка сталкиваются с губами младшего, от чего тот закрывает глаза, разрывая зрительный контакт, но продолжая ощущать на себе чужой взгляд. Он отстраняет руку Пака с возбуждения, вбирая его практически до основания. Сехуна вовсе не пришлось заставлять, пусть он и твердил обратное. Младший послушно подарил ему сперва ласку рукой, и уже этого хватило для тихого рычания. Котёнок играл с ним, но в итоге всё равно оставался послушным, отдаваясь на растерзание хёна. И только он будет в ответе за красные и припухшие губы младшенького, которые не скроешь перед остальными. Но, пока ему позволялось погружаться в глубину горячего рта, Чанёль был благодарен и не думал о последствиях. Потемневшие окончательно глаза следили за губами, что коснулись их сплетенных пальцев — потрясающая до дрожи картина, которая никак не хотела связываться воедино с жаркой волной, накатывающей на его возбуждение. Эти два удовольствия — видеть Сехуна и чувствовать его — существовали отдельно и только удваивали чувствительность Пака. А Чан у пика наслаждения становился немного эгоистичен и груб. Но ведь Сехун и старался доставить удовольствие старшему, а не себе. Поэтому едва ли был против, когда холодные пальцы прошлись по основанию шеи младшего, запутались в его растрепанных уже волосах и легли на затылок. А затем настойчиво надавили под довольно громкий и сладкий вздох старшего, когда он несдержанно толкнулся бедрами навстречу. Он погладил чужие волосы, подумав, что Сехуну всё же может быть больно и страшно, но не дал ему шанса отстраниться, снова подаваясь вперед и удерживая чужую голову. — Сможешь выдержать такого хёна, Сехунни? Просто почувствуй, как глубоко хён в тебе. Он смотрел неотрывно, усиливая свой экстаз и не желая отстраняться до тех пор, пока не увидит слезы на глазах младшего, когда продолжать будет жестоко и опасно. Пальцы Пака скользят по плечу, чувствительной шее, путаются в волосах, и рука надавливает на затылок. От этих действий у Сехуна дрожат колени, а бёдра беспомощно вертятся, словно стараются обо что-то обтереться. Сладкий вздох Чанёля заставляет младшего на секунду оторваться от своего занятия, выпуская член изо рта. — Тебе правда нравится, хён? — О невинно хлопает глазами, облизывая и без того мокрые губы. Решив не отлынивать от своего занятия, плоть вновь пропадает в таком горячем рту. На самом деле в Сехуне шепчет латентный мазохист, который так стонет от грубого натяжения волос, что самому О приходится скулить, как последняя шавка. Кажется, что макнэ родился с этим умением, ведь нельзя научиться за один-два раза, это талант. Хватка становится неожиданно сильной, а глубокий толчок в глубь рта заставляет зажмуриться, но не отступить ни на миллиметр. Он немо кивает, отвечая на вопрос хёна, когда очередной толчок получается более жёстким и бесцеремонным. На глазах и впрямь выступают еле заметные слёзы, но по младшему понятно, что это только последствие раздраженных рецепторов. Ведь сам Се мелко дрожит и мурчит, выгибаясь в пояснице кошкой. Даже в такой момент, когда его жестко трахают в рот, он умудряется оставаться невероятно красивым. Чан ласкал взглядом не только красные губы и юркий язык младшего — весь он сейчас был достоин оказаться произведением искусства. Современного и крайне откровенного искусства. Бедра покачивались и манили шлепнуть по ним, будто О от удовольствия размахивал ментальным хвостом. Репер так и представлял себе младшего в той же покорной позе, но с игрушкой в одном чувствительном сейчас месте. Тогда Сехун не только ерзал бы, но и скулил, и мяукал в голос, — старший был уверен. А пока в его распоряжении были влажные ласки и тихие вопросы. Сначала старший лишь усмехнулся, решив подождать с похвалой. Только крепко ухватив танцора и размашисто толкнувшись в его рот, он подал голос. — Нравится. Ты мне нравишься таким, Сехунни — даже грязной текущей кошечкой, но только моей. Хён бы поцеловал тебя в награду, но твой рот немного занят… Красноволосый щурился, но не закрывал глаз, как и обещал. И заметно притормозил, оценив повлажневшие от асфиксии глаза младшего. Сехун и теперь был загляденье как хорош. И будто призывал сломать все заслоны морали и отдаться безумию, как сам О отдается своему хёну. Но старший пошел по другому пути. С трудом сдержал свои порывы продолжить также грубо, позволил ошарашенному младшему перевести дыхание, а затем и вовсе больно потянул его за волосы, заставив выпустить плоть изо рта с пошлым звуком, да так и остался держать в крепкой хватке. Только лишь затем, чтобы собственной рукой быстро задвигать на славно смазанном члене, ловя каждую вспышку эмоций Сехуна. Особенно когда он понял, что хочет вытворить с ним хён, и для чего сейчас держит его около себя. Младший вспоминает, как ласково растягивал его хён, а потом с силой врывался в его обмякшее тельце. Если бы не их напряжённая работа, Се бы обязательно попросил старшего оставить на себе побольше отметин, в виде засосов, синяков и царапин, граничащих с кровоподтёками. Сехун хочет получить малюсенькие синячки на боках от невообразимых пальцев Чанёля, когда тот будет грубо брать его сзади. И он даже не будет против, если тот не будет сдерживать себя в ругательствах. Жёсткие толчки и нехватка воздуха заставляют Сехуна скулить в голос, от чего собственная кожа покрывается мурашками, в тот момент, как руки жадно тянутся вверх, пробираясь под футболку репера. Он шарит по гладкой коже, словно хочет раствориться в ней. Макнэ смаргивает влажность с глаз, а затем беззлобно шипит, когда его оттягивают за волосы от еле-еле терпящего ствола. В его фантазиях он мог бы позволить старшему также жестоко поднять его на ноги, если тот пожелает. Но сейчас Пак просто крепко удерживал его за разлохмаченные волосы, в это время собственноручно берясь за свою проблемку. О понимает, чего хочет его хён. В его воспалённой фантазии он наверняка не раз представлял младшего с россыпью белёсых капель на невероятно красивом лице. Сейчас же, Сехун смотрит прямо в глаза старшего, облизывая испачканные смазкой и вязкой слюной губы, и послушно открывает рот, вытаскивая язык по-собачьи. Сехун становился громче, касался руками торса, что щекотало нервы скорее неожиданностью, чем особой чувствительностью. Впрочем, Паку было хорошо от всего, что с ним творил младший, без акцента на деталях. За исключением его потрясающих талантов и работы ртом, разумеется, это удовольствие заполняло его полностью и именно его дополняли другие мелочи. Блестящие не только от слез глаза О, его сосредоточенное и мечтательное одновременно выражение лица, собственная хватка на его волосах. И, конечно же, последние секунды скользящий в горячей тесноте ствол. Чанёль сжал своё возбуждение почти отчаянно, и заглянул в покорные и сытые глаза Сехуна. Не спрашивая разрешения на свой каприз, а удостоверяясь, что младший тоже хочет этого. И он видел согласие, в широко раскрытых глазах и не сомкнутых уже испачканных губах. В дыхании, которое казалось легким даже после такого марафона. И высунутом языке, в попытке поймать от хёна больше награды. — Ты выглядишь идеально, мой Сехунни. Но хён собирается украсить тебя ещё немного. Держись своими умелыми пальчиками за мои колени и не смей сразу бежать умываться, понял? Пак терзал свою плоть быстро и уверенно, гонимый одним желанием закончить всё поскорее. И вид на всё согласного Сехуна поставил в этом точку. Старшего накрыло экстазом резко и почти до боли, он не мог остановить движений и бесконечно долго беззвучно стонал. И всё это благодаря его макнэ, на лицо которого падали белесые капли, в воображении рэпера казавшиеся чуть ли не жемчужными нитями. Он выплеснулся на чужие губы, немного попадая в глубину рта, расчеркнул линию по раскрасневшейся щеке и закончил штрихами на чужом языке. Под тихий и уже настоящий стон, он залюбовался своим творением, глядя с восхищением, какого Сехун прежде не видел у старшего. И коснулся чувствительным кончиком плоти языка младшего, размазывая остатки своего безумства и предлагая в первую очередь позаботиться о чистоте хёна. — Жаль, что я не могу сохранить такой снимок, Сехунни. Он прохрипел это и расплылся в теплой и довольной улыбке, гладя младшего по волосам. Сехун ещё не знал, что будет делать со своим возбуждением, потому что в штанах становилось откровенно больно, но это лишь распаляло младшего. Он в нетерпении ёрзал на месте, то ли стараясь потереться о что-нибудь пахом, то ли насадиться на воображаемую плоть. Его мелко потряхивало, из-за чего хватка в волосах причиняла приятный дискомфорт. Сехуну хотелось, что бы в следующий раз хён обязательно наказывал его, удерживая за хрупкую шею. До хрипа, до невозможности вздохнуть малейшей порции воздуха. Тёмноволосый не сводит глаз со своего благоверного, когда тот яро измывается над своим возбуждением, и лишь нечитаемо ухмыляется, на секунду пряча язык. Его глаза блестят желанием. Ещё никогда в жизни О не желал так сильно кого-то. — Понял, мой хён, — мурлыкнул младший, ослепительно улыбаясь. — Я хочу попробовать тебя на вкус ещё раз. Ты такой сладкий. Мой любимый. Слова звучали слишком томно, растягиваясь сладкой патокой в воздухе, прежде чем уловить их слухом. В этом весь О Сехун. Ласковая кошечка с тёмными желаниями. Как только Чанёля накрывает с головой оргазм, он беззвучно стонет, давясь звуками, закатывая глаза от удовольствия и кусая губы. Макнэ ёрзает ещё быстрее на своём месте, восхищённо смотря на репера. Из его грешных губ срывается что-то наподобие «Боже, хён~», после чего хён сразу награждает его, пачкая своей спермой красивое лицо. О слизывает все с губ, до последний капли, при этом не морщась, словно ему и впрямь нравится. Послушно принимая в себя головку расслабленной плоти, он старательно её посасывает, будто Чан мог что-то утаить от него, не отдав до последней капли. Если Сехун хотел этого, Чанёль мог стать и его божеством, которое наказывает и награждает по своему усмотрению. Старший и сейчас имел над ним власть, почти неограниченную, которой пользовался без зазрения совести. Испачканный и настрадавшийся макнэ облизывался так, будто его озолотили, и старший счел нужным лишний раз провести чересчур чувствительной головкой по чужим губам. Физически это было немного больно, но морально возносило его выше и выше. Как и позже, когда Чанёль с довольной ухмылкой вытащил член из влажного плена, чтобы потереть почти опавшее возбуждение о его щёку. Размазывая нетронутые до тех пор капли и вновь пачкая себя и Сехуна, будто это делало их ещё ближе. — Запомни, Сехунни — такое личико так и манит хёна. Ты так честно ловил удовольствие, когда хён имел тебя, правда? Потянув Се за волосы вновь, старший развернул его голову чуть в стороны, любуясь на поблескивающие светлые росчерки на коже. Он неосознанно облизывал губы от впечатляющей картины под названием «Сехун без остатка принадлежит Пак Чанёлю», но не вышел из роли хозяина, потянув О к своему паху и приказывая. — Приведи хёна в порядок. И не стоило напоминать, чтобы младший был ласковым и аккуратным, но быстрым, пряча плоть под ткань и застегивая джинсы. Пак отчетливо видел, что танцор всё ещё не удовлетворен, его напряжение чувствовалось в каждом не плавном движении. Особенно по сравнению с расслабленным старшим. — Неужели моему котёнку не хватает удовольствия хёна, чтобы испачкаться? Чанёль проворчал это, гладя чужие волосы вместо жесткой хватки. А потом подмигнул младшему, пальцами приподнимая его лицо за подбородок. — На твоем месте, я бы давно запустил руки в своё белье, Сехунни. Хён не выпустит тебя из-за стола, пока ты не кончишь для меня. Ты ведь не хочешь танцевать в таком виде? Пак не останавливается на том, что немо просит облизать там, где грязно, он еще и делает грязным Сехуна, при этом пачкая себя вновь. Горячая плоть скользит по щеке мокрым следом, оставляя широкий влажный мазок на скуле младшего. Ему интересно, как же он выглядит сейчас со стороны, правда ли, что это можно считать красивым. Чанёль крутит им как хочет, потому что Сехуну это нравится, даже в простом движении старшего, как тот поворачивает его голову, разглядывая словно кусок мяса, он улавливает своё восхищение. — Правда, мой хён, — прерывисто шепчет О, так как из глаз уже искры сыплются от неудовлетворения. Снова грубая хватка за волосы и О хнычет от новой волны удовольствия. Он внимательно выполняет указания хёна, вновь вылизывая обмякшую плоть, а после помогает старшему застегнуть штаны. Брюнет смотрит прямо в глаза напротив, когда старший придерживает его лицо за подбородок. Он очень хочет поцеловать этого мужчину, только вот не собирается этого делать, так как это может ему не понравиться. — А можно? — словно просто для галочки спрашивает Се, усаживаясь на зудящую задницу, облокачиваясь спиной о ножку стола. Пуговица покидает свою петельку, а молния издаёт характерный для неё звук. — Тогда смотри на меня не отрываясь, хён. Я буду играться для тебя. Старший внимательно следил за жестами Сехуна, и тот оказался достоин оваций. Не говоря ни слова против, не ерзая от собственного возбуждения, он снова пустил в ход влажный язык, пусть хён и не говорил об этом открытым текстом, а затем аккуратно поправил чужую одежду. Если бы Чан не сбросил напряжение только что, у него точно стояло бы до боли. Поэтому младший заслужил пару ласковых прикосновений к перепачканной щеке и красным губам. — Можно, Сехунни. Ты ведь раньше ублажал себя, представляя хёна? Теперь я перед тобой, покажи мне всё. Он откинулся на спинку многострадального стула, расслабленно и лениво на первый взгляд рассматривая младшего. Как он упал на пол, больше не нуждаясь в неудобной позе на коленях. Как расстегнул мешающуюся одежду и пообещал поиграть с собой для хёна. С росчерками на лице и безумным напряжением, которое дождалось своего часа. — Моя кошечка выглядит так, будто хозяин забыл доласкать её и бросил. Но ты ведь и рад покрасоваться перед хозяином. Сехун для него совсем не выглядел использованным или слишком развратным, скорее действительно не удовлетворенным до конца, но старший собирался это исправить, пусть и без помощи своих рук, не касаясь макнэ. Зато трогать себя он не стеснялся, желая подстегнуть младшего. Положил ладонь на свой пах и слегка сжал пальцы, будто собирался снова возбудиться. Но то была игра, и это читалось в хитрой и поощряющей улыбке. В какой-то момент Сехуну хочется закричать, ударить Чанёля по лицу и предъявить тому, какое он имеет право быть таким сексуальным? Но обидеть своего хёна он не может, поэтому просто рыкает, сжимая свою плоть в руке. Пальцы умело обхватывают возбуждение, что наконец высвободилось из тканевого плена, позволяя помочь себе, испачкав еще и руки. О закусывает губу, когда удовольствие вновь раскатывается по всему телу мелкими разрядами тока. Его взгляд направлен только на репера, что сидит напротив и ненавязчиво ласкает себя. От такого вида снова возбудиться совсем не сложно. Растрёпанные волосы, блестящие глаза, испачканное лицо, раскрасневшиеся щеки, раздвинутые сексуальные ноги, истерзанные приоткрытые губы — все это сливается в одну великолепную картину. — Ласкай меня взглядом, хён, — просит его котёнок, который так старательно пытается сейчас ублажает себя. Пак сперва сконцентрировался именно на появившемся из-под одежды члене младшего. Увеличившемся в размере от прилива крови и притягательно твердом, как он полагал. Старший неосознанно облизнулся, а потом повторил этот жест специально, медленно и со вкусом, чтобы Сехун наверняка обратил внимание на его показательное выступление. Ладонь младшего сжималась у основания и постепенно двигалась вверх, точно заставляя тепло расходиться по всему телу. И эта покрасневшая головка, выглядывающая из ритмично движущегося кулака, приманивала взгляд. Так откровенно и бесстыдно, но ради удовольствия обоих, а не только макнэ. Чан сыто глядел на это действо, повел взглядом выше и выдержал зрительный контакт с О. Ухмыльнувшись от того, что его собственная плоть дернулась под ладонью, выдавая новую порцию возбуждения. — У хёна едва не встал снова, Сехунни. От моей горячей кошечки у моих ног. Тебе стоит закончить с этим быстрее, иначе хён снова захочет поразвлечься и уложить тебя грудью на стол. Ему пришлось сжать пальцы на своем колене, чтобы не потянуться к младшему или не начать ласкать себя сквозь джинсы. Но было занятие и приятнее. Послушать Сехуна и взглядом касаться его красных губ, приоткрытых от жара, румянца на щеках и скулах, но вовсе не от смущения, а от удовольствия. Удовольствия удовлетворять себя под взглядом старшего. Чанёль громко хмыкнул и вперил взгляд в подтеки на лице младшего, которые, скорее всего, начали неприятно стягивать кожу, но выглядели лучшим украшением для О. И снова старший увлекся движениями руки, быстрыми и отчаянными, будто подгонял Сехуна поскорее показать ему самый прекрасный момент. Свое самое откровенное лицо в момент наслаждения, когда за ним наблюдают безотрывно. Чан подумал о том, что младшему нравилось демонстрировать себя во всей красе. И как он мог бы выгибаться на чужом горячем члене, лишь бы его хён смотрел и гордился им. А репер был горд своей кошечкой, так талантливо подчиняющейся ему, несмотря на опасность быть застуканными или усталость на предстоящей тренировке. Во взгляде Пака сверкало полное одобрение и обожание. Грудь Сехуна вздымается от глубоких и рваных вдохов и выдохов, а рука не сбивается с ритма, заставляя склизкие звуки разрезать воздух словно ножом масло. Танцор улетает далеко, в страну удовольствия, но он совсем не забывает о своём хёне, совершенно по-блядски улыбаясь на его слова. — Моему хёну нравится? Тебе нравится смотреть, как я играю с собой? — голос звучит уверено, совсем отличаясь от разнеженного образа младшего. — Посмотри какой я твёрдый и мокрый. Это всё из-за тебя, мой любимый хён. Словно в подтверждение своих слов о любви, Се не прекращая движений рукой, цепляет несколько щедрых капель семени, проводя пальцем по своей щеке. — Мне очень нравится твой вкус, — Се демонстративно высовывает язык, слизывая сперму Чана, а затем вовсе берёт в рот весь палец, жадно причмокивая. Его совсем не смущает такое откровенное поведение, но это только с хёном. — Я готов на всё, мой хён. — мурлычет младший. Чанёль нарочно старался абстрагироваться от всех звуков, чтобы его не накрыло восторгом раньше, чем Сехуна. Ведь все сладкие вздохи сквозь приоткрытые губы, влажное скольжение кожи о кожу и голос младшего сразу превратили эту сцену в высококлассное домашнее порно специально для Пака. А ухмылка младшего не оставила ни шанса. Старший согласно хмыкнул, как ему могло не нравиться, когда его макнэ так старался? — Ты мокрый, потому что хочешь быть моей течной кошечкой, Сехунни. Будь у хёна достаточно смазки, я бы вливал её в тебя утром, чтобы ты ходил так весь день. Пак улыбнулся пошлой шутке, представив себе такое безобразие. Как младший боялся бы вытекающей смазки, которая непременно пачкала бы одежду. Зато О всегда был бы готов к приключениям для своей лакомой части. — Может быть, нам стоит записать это на камеру, только скрывая твоё лицо? Такое представление… Любой стёр бы руки до мозолей, моя кошечка. И Пак в первую очередь излился бы при просмотре того видео. И сейчас его плоть совершенно уместно не опадала, пусть большим усилием воли не крепла снова. — Неужели на всё готов? А если хён предложит держать тебя за волосы, чтобы ты смотрел прямо на дверь кухни, а любой вошедший мог сразу увидеть тебя? Пока хён будет грубо трахать тебя сзади. Моему Сехунни понравится, если он прилюдно станет девочкой хёна? — Хёна~а, я же испачкаюсь. Сехун на секунду притормаживает движение рукой, а сам надувает губки и смотрит на красноволосого исподлобья, совсем по-детски. О Сехуна нужно запретить законом. Он слишком совершенен для этого мира. В одну секунду его невинное лицо искажает голодная ухмылка. Он вновь облизывается, закусывает губу и возобновляет движение рукой. Тихий смешок на то, что Чан хотел запечатлеть этот момент не только в памяти, но и на плёнке. Это и впрямь было бы очень интересно, только вот без лица младшего было бы уже совсем не так, ведь все его эмоции были коронным номером этого бесстыдства. — Неужели ты готов делиться с кем-то моим оргазмом? — в глазах блестит нечто похожее на дьявольщину. — Он только для тебя, милый. Всё бы ничего, если бы старший не начал предлагать ему некоторые исходы из его предложения полностью принадлежать Паку. Парня словно разрядом тока ударяет. Перед глазами встаёт картина, как Сехун лежит голой грудью на столе, а Чанёль умело берёт его, выбивая дух из изящного тела младшего. Натяжение волос будет заставлять парня скулить, беспомощно подаваясь бёдрами назад, насаживаясь сильнее, в тот момент, как на кухне окажется ещё какой-нибудь мембер. И дай бог, если это будет не Сухо или Кёнсу. Хотя, лидер скорее всего переживёт, а вот за жизнь ДиО-хёна придётся побороться, ведь его психическая устойчивость куда слабее, чем у остальных. А вот побыть девочкой для Чанёля было бы довольно интересно. Кружевные чулочки, возможно даже трусики, красивое платье, а может даже то самое, горничной, которое когда-то примерял репер. Ему даже парик не нужен, если конечно хён не потребует. Но да, он готов на все. О от таких мыслей становится совсем плохо. Он глухо стонет и довольно резко перемещается к ногам Пака, притягивая того к себе за шею, заставляя наклониться, страстно и жадно целуя, не останавливая движение рукой. Удовольствие накрывает его слишком резко и беспощадно, от чего Сехунни не удерживается и довольно громко вскрикивает, разрывая поцелуй всего на секунду. — Испачкаешься, — заверил он свою невинно дующуюся кошечку. — Из тебя будет течь и хлюпать при каждом шаге. И ты будешь постоянно думать о хёне, который сделал это с тобой. Пак был так убедителен, будто собирался начать уже завтра. А, быть может, сперва он опробовал бы смазку самым подходящим образом, изливаясь внутрь чужого тела. Так, чтобы стыда стало больше, до постоянного лихорадочного румянца и блеска глаз. — Хён не собирается делиться тобой, Сехунни, о нет. Но хён готов показать всем, что мне стоит завидовать. Пусть кусают локти и стирают ладони от самоудовлетворения, пока я буду любить тебя в любом смысле. Чанёль уже не знал, за что зацепиться взглядом. Сехун от его слов сходил с ума, и старший следовал за ним, тяжело дыша и кусая губы от невозможности застонать. Ведь О так и не возмутился на его предложения, подтверждая самые смелые мечты. Танцор не против, даже если Чан раскроет их отношения таким образом. О не против смелого и рискованного, пока хён страстно желает его. Макнэ не против сидеть у его ног и отдаваться без остатка в любой момент жизни, и Чанёля затопило обожанием к младшему. Владеть таким котёнком было великолепно, и старший чувствовал эйфорию не слабее, чем когда кончал на чужое лицо. Он сам подался навстречу О, будто знал наперед его желание. Поцеловал жёстко, на грани с болью, но с невиданным ранее напором. И выпил чужой стон и вскрик, любуясь искренним лицом Сехуна на пике удовольствия. — Детка, ты правда принадлежишь хёну, если даже кончаешь по моему желанию. Он говорил первое, что пришло на ум, лишь бы Сехун слушал его голос. Он догадывался, что младший от этого впадет в долгую нирвану. А сам времени даром не терял, беспорядочно целуя лицо младшего, а потом не без труда поднимая его на ноги. На дрожащие и подгибающиеся ноги, поэтому старший крепко держал за талию и почти на себе дотащил его до раковины, мурлыча что-то на ухо. Для того, чтобы нарочито небрежно помочь Сехуну умыться, смочить свою ладонь и опустить её вниз, обхватывая чувствительную испачканную плоть. Больше размазывая белёсое по ней, чем помогая вытереть следы, раз за разом проходясь по длине, словно стараясь не дать ей потерять твердость. — Сехунни, может мне усадить тебя на стул у входа в таком виде? Вымотанного и запачканного, совсем затраханного, ммм? Ты даже встать не сможешь или застегнуть штаны, и всем покажешь, чем ты занимался на глазах у своего хёна. Как стыдно, младшенький. Он прикусил чужое ухо, почти вжимаясь в О со спины, закрывая его собой от двери и посторонних глаз. Удерживая его поперек груди и настойчиво наглаживая головку члена, пока макнэ не заскулит и не попросит прекратить. Брюнет слепо верит своему хёну, отдаваясь в его руки, словно игрушка. Это заставляет его собачонкой виться у ног своего хозяина, позволяя тащить себя за тугой ошейник. О был влюблён в губы Чанёля. Он был готов целовать их, кусать, чтобы те кровоточили, становились ещё аппетитнее и желаннее, хотя казалось, что желаннее некуда. От слов Пака Сехун готов на стену лезть. В каждом его слове отчётливо слышалось: «Я хочу слышать твои стоны и хриплый голос, выкрикивающий моё имя. Я хочу знать насколько сильно тебе хорошо, поэтому не сдерживай себя, сладкий.» У Сехуна слишком мягкое тело, оно так и манит, будто умоляет, чтобы хён вонзил в него свои зубы, впился пальцами, сделал больно, а потом заласкал до исступления. Прозрачные капли былой страсти стекают по ладони, когда Чан решает помочь младшему, поднимая того на ноги. Стоять и впрямь сложно, но он умудряется добраться до раковины, опираясь о неё, сжимая длинными пальцами столешницу. Мокрая ладонь касается пульсирующего ствола, заставляя младшего задрожать, прижимаясь спиной к старшему и запрокидывая голову тому на плечо. Он чувствует неровное дыхание репера, когда тот кусает его, невероятно интимно сопя прямо в ушко. Сехун теряется всего лишь на секунду, но сразу же берёт ситуацию в свои руки, слегка подаваясь назад, потираясь ягодицами о пах Чанёля. — Чанёль-хён, я кажется придумал хореографию к новой песне…