Хуже скуки зверя нет

Жрецы Вечного Огня твердят, что души умерших попадают в рай или ад в зависимости от того, добрые или злые дела творили люди при жизни. Друиды считают, что после смерти дух перерождается и вновь сходит на землю. Нильфгаардский культ склоняется к мысли, что никакого загробного мира нет и после кончины тела некая абстрактная субстанция, составляющая внутреннее Я человека, безвозвратно растворяется в лучах Великого Солнца. [1] Витольд твердо знал — пиздят все они. Возможно, так «повезло» только ему, но после торжественного захоронения в семейном склепе молодой фон Эверек с удивлением обнаружил себя в почти живой форме. Правда, бесплотной и ни на что не годной в материальном мире, но ведь и не мертвой в том смысле, о котором твердят жрецы! Поначалу Витольда это обрадовало. Но спустя всего несколько дней (недельмесяцевлет — счет времени он потерял почти сразу) он готов был лезть на стену от абсолютной всепоглощающей скуки. Ну разве ж дело это, когда не можешь глотнуть старого-доброго пива и расквасить пару-тройку рож под фальшивое завывание лютни в придорожном трактире? Ни тебе бабу пощупать, ни побалагурить с приятелями, ни мечом помахать. Фон Эверек попробовал как-то снять с резной подставки свой клинок, который Ольгерд оставил в склепе возле саркофага, но ничего не вышло. Рука проходила сквозь рукоять как нож через масло. Больше мужчина не пытался. А смысл? Расстройство одно. Предки древнего рода фон Эвереков встретили Витольда вовсе не хлебом-солью, а тычками, пинками и оскорблениями, где «тварь пропащая» и «гнида безусая» были самыми безобидными. По мнению многочисленных прадедов и прабабок, он был виноват уже в том, что посмел умереть и оставить Ольгерда в одиночестве пыхтеть над приумножением славы клана. Попытки убедить их, что происшествие имело самые случайные корни, успеха не принесли. Разругавшись в пух и прах с родственничками, Витольд демонстративно перестал их замечать. Склеп — далеко не самое романтичное место, и посетители являлись нечасто. Собственно, один только. Ольгерд. Приходил он часто — по крайней мере, на взгляд духа, которому и вечность — лишь миг. Когда фон Эверек являлся в темноту усыпальницы, такой яркий, такой настоящий, когда разжигал огонь в большой жаровне в центре круглой комнаты, в такие моменты Витольд снова чувствовал себя почти живым. Что брат не видит, не слышит и не чувствует его присутствия — это призрак понял в первый же раз. Но от привычки не избавиться: стоило только старшему фон Эвереку спуститься во мрак склепа, Витольд с широкой ухмылкой на лице делал шаг в его сторону и ударял ладонью по ладони старшего. И на какое-то мгновение чудилось, что вот сейчас брат точно ответит. Засмеется хрипло, обнимет, прижмет к своей широкой груди. И все снова будет как прежде. Разбой, гулянки до утра, заверения в вечном… Витольд не знал, зачем брат приходит в обитель мертвых. Сначала — не знал. А потом услышал целиком историю, которую Ольгерд рассказывал тяжелым каменным гробам с костями предков. Всю, от начала и до последнего момента. Вместе с ним Витольд переживал собственную смерть, постепенное отстранение Ирис, уход от жены. Вместе с ним он вновь погружался в пьяные дебоши, призванные отвлечь от холода каменного сердца. Вместе с ним хохотал над веселыми случаями, достаточно редкими, чтобы оценить их в полной мере. А потом Ольгерд вдруг перестал приходить. Больше не стучали его сапоги по осыпающимся ступеням, не вспыхивал огонь в жаровне, освещая пламенно-рыжий чуб, не было больше рассказов, умиротворяющего тона его голоса. Вновь наступила тишина, съедающая минуту за минутой и день за днем. Витольд возненавидел тишину. И потому появление этого странного ведьмака показалось ему громом небесным среди глубокого безмолвия. Геральт (так звали пришельца) явился от Ольгерда с чудным заданием — развеселить Витольда. И тем более было удивление младшего фон Эверека, что какими-то чарами — не иначе — ведьмаку удалось призвать духа в материальный мир. Потом был день, который Витольд, наверное, будет помнить всегда, пока существует его сознание. День, когда бестелесному призраку дали первую и последнюю возможность вновь почувствовать себя человеком. Живым человеком. И дух не терял времени. Хотя поначалу, надо признаться, он был по самые уши полон скепсиса. Еще бы, деревенская свадьба — это совсем не то, чего хотелось истосковавшемуся по развлечениям Витольду. Но он быстро нашел себе потеху, которая с лихвой потеснила простенькие игры сельчан. Потеху звали Шани, и она была категорически против авантюры, затеянной ведьмаком. Тем интереснее было завоевывать ее внимание, находясь в теле Геральта. Витольд развернулся на полную. Обыграл в гвинт тройку нервных низушков, достал из пруда башмачок девушки в дурацкой игре, получил пастуший приз и даже провел свое первое ведьмачье расследование! Он был уверен, что девушка все-таки сдастся перед его неукротимым обаянием… Но Шани все равно не смотрела на Витольда. Потому что она смотрела на Геральта. И хотя фон Эверек и ведьмак сейчас делили одно тело, дух отлично чувствовал, что девушку тянет вовсе не к нему, а к беловолосому мутанту с кашей в голове. Про кашу Витольд знал точно — во время вселения он не только контролировал тело, но и улавливал отголоски мыслей и эмоций настоящего ведьмака. А там… Ой-ей-ей. Как и все представители своей профессии, Геральт был удивительно нечуток к женскому полу. Он просто не знал, что с ними делать. И Витольд решил помочь дураку. Исключительно по доброте душевной. И так увлекся, что не заметил, как наступила полночь и истек срок его договора с ведьмаком. Чертов ОʼДим! Витольд думал, что уже никогда не испытает боли, но ошибался. Зеркало без зазрения совести вышвырнул его из тела Геральта и отправил обратно во мрак и сырость родового склепа. Младшему фон Эвереку пришлось несколько дней приходить в себя после этой шоковой терапии. Кажется, теперь он понимал причину ненависти Ольгерда к этому странному человеку. ОʼДим вызывал странное, необъяснимое чувство страха. А Витольд не любил, когда его пугали. Не будь он мертвым, ох и устроил бы он вместе с братом взбучку этому дурному Зеркалу. Устроил бы… Коли не было б так страшно. И вот уже Витольд морально приготовился вновь коротать вечность среди занудных родственничков и упущенных возможностей, как в склеп снова нагрянули гости. Дед Эрнест, тот еще брюзга, растворяясь в воздухе пробурчал нечто вроде «проходной двор», но больше никто не сказал ни слова. Ведь посетителем был не Ольгерд и даже не шальной расхититель гробниц. Держа перед собой факел, по ступеням осторожно спускалась Шани. Цыкнув на все еще ругающихся предков, Витольд с удивлением следил за девушкой. В голове проносились мысли: «Зачем она пришла?», «Ольгерд загадал новое желание?» Испуганно оглядевшись, медичка разожгла жаровню. Вспыхнувшее пламя осветило большой пятачок среди комнаты. Подсвечивая себе факелом, Шани медленно направилась мимо ниш, в которых покоились каменные саркофаги, читая имена. Нужное оказалось последним. Она остановилась у гроба Витольда. — Ну привет. Фраза разбилась о тишину стеклянными осколками. Молодой фон Эверек с недоверием уставился на девушку. Она говорит… с ним? — Вот, значит, куда ты пропал. — Ты меня видишь? — вздрогнул Витольд, проявляясь слева от Шани. — Правда видишь? — Геральт рассказал мне, что ты здесь, — продолжала медичка, не обращая внимания на призрака. — Что твоя душа находится в этом склепе. И что, хотя я не могу увидеть или почувствовать твоего присутствия, ты слышишь меня. — Ох, ведьмак, сукин сын! — с хохотом присвистнул Витольд, прихлопывая себя по бедрам. — Хитрожопый лис. Рассказал, ну надо же! И что дальше? Пришла в любви признаваться и в штаны мне лезть? Уж извини, но я немного не в форме теперь, раньше надо было спохватываться, мазелька. — Если это так, ты, наверное, сейчас опять говоришь всякие пошлости, — поморщилась Шани, от своего факела поджигая два других, висящих на стенах слева и справа от ниши. — Красавица, как можно? — распахнул объятия Витольд, забывая, что девушка не может его услышать. — От одного твоего взгляда я готов пасть к твоим прелестным ножкам и умереть второй раз. — Здесь так тихо, — прошептала Шани, настороженно оглядываясь по сторонам. — Хоть я и медичка, и приходилось мне мертвых видеть, но все равно испытываю необъяснимый страх перед склепами и могилами. — О, смерть не так страшна, как рисуют ее идиоты из храмов, — фыркнул Витольд, присаживаясь на край каменной основы жаровни. — Уж мне-то поверь, я знаю. Все дело в точке зрения. Пока живой — думаешь, что все по плечу. А как сдохнешь — болтаешься здесь, как… дерьмо в проруби. — Он помрачнел, скрещивая руки на груди. — Если после смерти в это вот состояние попадает каждый, я понимаю, отчего люди так носятся с идеей вечной жизни. — Я пришла извиниться. — Голос Шани вывел фон Эверека из задумчивости. Пока призрак погружался в свои мысли, девушка села напротив саркофага прямо на голый пол, подстелив свою куртку. Витольд наклонил голову, разглядывая медичку. Не зная, сколько на самом деле прошло времени, он пришел к выводу, что немного. Ведь люди сильно меняются со временем, а Шани не изменилась совсем. Ну, ему так казалось. — Погоди… Что?! — внезапно дошел до него смысл сказанного. — Я не должна была так вести себя тогда, на свадьбе, — говорила девушка, не отводя глаз от таблички с именем. — Просто… Было очень странно видеть Геральта и знать, что это не он. Слышать его голос и понимать, что такого он бы никогда не сказал. Все это очень сбивало с толку. — Шани, — прохрипел Витольд, материализуясь за ее спиной и обнимая за плечи. Прозрачные ладони прошли сквозь тело, но фон Эверек не заметил этого. — Не смей извиняться, красавица. Не за это. — Я была против всей этой затеи, — продолжала медичка, подтягивая колени к груди и обнимая их руками. — Считала ее глупой, опасной. Безумной. — Не поверишь, но я думал так же, — хмыкнул Витольд, садясь рядом с ней на пол. — Но скука — она сильнее. Я не сдержался. — Но когда пришло время расставаться, — протянула Шани, — мне… стало грустно. Дух хотел ответить, но девушка еще не закончила. — Ты неплохой парень, Витольд, — улыбнулась она, чуть наклоняя голову набок. — Очень жаль, что у нас не выдалось возможности узнать друг друга лучше, пока ты еще… был жив. В призрачной груди нет и не может быть сердца, но мужчина явственно почувствовал, как непокорный орган ликующе бьется о ребра. Он смог. Он добился признания. Хоть и сам не понял, как такое случилось. — Я должна была сказать это еще тогда, но не сказала. Спасибо за приятный вечер, Витольд. — Шани встала, отряхнула и надела куртку. Подошла к саркофагу и положила на него маленький букет полевых ромашек. [2] Цветы уже чуть пожухли, но все равно источали свой по-деревенски простой аромат. — Надеюсь, твоя душа обрела покой. — Наклонившись, девушка запечатлела долгий поцелуй на табличке с именем. И, кинув последний взгляд на каменный гроб, покинула мрачный и сырой семейный склеп фон Эвереков, чтобы продолжить жить среди живых. А Витольд ошеломленно касался своей щеки, которая — он мог поклясться — продолжала хранить тепло мягких губ Шани.