***
На последнем вечернем занятии мы с Беном впервые за долгое время разделяемся, выбирая разные лекции: он идёт на организацию и ведение разведки, я — на экстремальную медицину. Занятие, на которое прихожу я, ведёт отец близнецов. Ваня и Даня почти на него не похожи, унаследовав тёмные прямые волосы, медово-карие глаза и многочисленные родинки от своей матери. Но когда Валентин надевает очки в чёрной прямоугольной оправе, встаёт у стола, опершись бедром на его угол, складывает руки на груди и принимается за рассказ, я не могу отказать себе в видении перед собой одного из его сыновей, того, который умеет использовать ресурсы своего мозга на все максимально возможные проценты. — Травматический шок классифицируется в зависимости от причин его появления, — Валентин разворачивается к маркерной доске и быстро вырисовывает перечень из четырёх пунктов. Почерк у него Данин: округлый, обрывистый, местами абсолютно нечитаемый. — Возникающий вследствие механической травмы, вследствие операции, вследствие внутренних и наружных кровотечений и смешанный травматический шок. Валентин носит грязно-жёлтый твидовый пиджак и красные брюки в серую клетку. У него русые вьющиеся волосы и привычка выкручивать пуговицы на рубашке. — По степеням травматический шок тоже подразделяется на четыре степени: лёгкую, среднюю, тяжёлую и агонию. Валентин много рассказывает, жестикулируя руками. Ученики любят его: никто не перебивает, если только этого не требует само задание лекции, слушают внимательно, а некоторые — даже с открытым ртом. Я сама стараюсь не отставать — спешно конспектирую всё, что слышу, едва ли улавливая саму суть. По крайней мере, по записям у меня потом будет возможность наверстать упущенное. — Кто-нибудь назовёт мне основные симптомы эректильной фазы? — Валентин бросает вопрос в толпу, и толпа отвечает ему поднятыми руками. Но Валентин выбирает меня: — Слава? Я лихорадочно пробегаю глазами по написанным строчкам. Это должно быть просто, но слова рассыпаются на звуки, стоит мне только захотеть их произнести. — Э-э-э, — протягиваю я нервно. — Подумай о том, что именно для этой фазы травматического шока слово «шок» будет уместнее всего, — подсказывает Валентин. Он не напирает, но явно не уступит, пока не получит от меня верный ответ. Шок. Шок похож на тревогу. Тревога — на панику. А в этом я эксперт поневоле. — Тахикардия, — говорю я. — Учащённое дыхание, дрожь в руках. Холодный пот. Тревога. Паника. — Хорошо, — кивает Валентин. Но его выдаёт беспокойство в глазах. Я быстро провожу ладонями по лицу, чтобы убрать остаток того, что во мне смутило Валентина. Не только Валентин смотрит на меня. Сидящая рядом защитница, та самая, которая приехала с Беном, когда у нас с Таем были разборки, громко кашляет, привлекая моё внимание. Теперь я знаю, что её зовут Лейла, и она метиска. Я не решаюсь предположить, сколько в её крови разных видов, но выглядит девушка поражающе волшебно со своими белыми волосами, смуглой кожей и глазами с полупрозрачными зрачками и радужками. — Ты напряжена, — говорит Лейла. — Так и есть. — Ну ты, это, — Лейла долго глядит на свою руку, прежде чем всё-таки протянуть её и похлопать меня по плечу. — Не кисни. Не знаю даже, как реагировать на такую сомнительную поддержку, а потому лишь выдавливаю: — Вот уж спасибо. Лейла, похоже, не улавливает иронию. Кивает, довольная своим выполненным товарищеским долгом. Больше к разговору мы не возвращаемся, и это не может не радовать, как и то, что Валентин больше не обращается ко мне с вопросами. К концу полуторачасовой лекции я исписываю порядка семи листов и уже перестаю чувствовать некоторые пальцы, когда Лейла снова кашляет. Чего мне ждать от неё в этот раз? — Вы с Андреем встречаетесь? — Ч-что? — Вы много времени проводите вместе, — Лейла пожимает плечами. Валентин увлечён разговором с двумя стражами за партой у окна, а потому совсем не обращает на нас внимание. Я пользуюсь этим, чтобы откашляться. — Мы просто друзья. К тому же, Андрей встречается с Полиной. — Видимо, вы достаточно близки. — Задумавшись на мгновение, я всё-таки киваю. — Он был очень взволнован, когда мы ехали на вызов, которым оказалась ваша с сыном Амадеуса перепалка. — Он что-то говорил? — я принимаю правила этой игры, хоть и чувствую, что вероятность пожалеть слишком высока; как говорится, любопытство сгубило кошку. — Он всю дорогу причитал, — поправляет Лейла. — Без умолку. О том, что в следующий раз он скорее тебя к кровати привяжет, нежели отпустит одну даже в конец коридора до туалета. Я хмыкаю. Без труда представляю, как эти слова слетают с языка Бена. — Он говорит такое разве что только Марку, — продолжает размышлять Лейла. — Но они, в отличие от вас, лучшие друзья со школы. Наконец я понимаю — это не праздное любопытство, а личная заинтересованность. И решаю перейти из защиты в нападение: — А тебе какое дело? Лейла ничего ответить не успевает, потому что по помещению разлетается сигнал, оповещающий о конце лекции. Она быстро хватает тетрадь, на ходу засовывая её в сумку, и одной из первых покидает кабинет. Я хочу последовать её примеру, но находится ещё кое-кто, кто хочет поговорить со мной, не считаясь с моим желанием. — Слава, задержись, пожалуйста, — просит Валентин. Пока он прощается с другими ребятами, я перебираю в голове его теоретические вопросы, чтобы набросать хоть какие-то ответы, а иначе нас снова ждёт повторение ситуации на лекции: я буду страшно тупить, а он выжидающе сверлить меня взглядом. — Как у тебя дела? — Валентин присаживается на место Лейлы. — Лучше всех. — Мигрени не беспокоят? — Да нет. — Спишь хорошо? — Как обычно. — Я слышал о твоей неудаче на занятиях у Антона, — Валентин поджимает губы. — Такое бывает даже с самыми лучшими, так что не принимай близко к сердцу и даже не думай ставить крест на своей дальнейшей судьбе. Попахивает сеансом с психотерапевтом. Что мне следует сделать? Кивнуть и согласиться, чтобы меня оставили в покое? — Я поняла, — киваю я. — Вот и молодец, — Валентин взъерошивает мои волосы. — А теперь беги. И передай отцу, что я нашёл его адресную книгу. Чтобы обойтись без дальнейших нравоучений, быстро хватаю свои вещи и пулей лечу на выход. Стоит только мне шагнуть за порог кабинета, как сталкиваюсь с Беном. — Сюрприз, — объявляет он, подхватывая меня под локоть. — Тебя так с натягом можно назвать. — Я не про себя, вообще-то, — Бен тычет пальцем мне в бок. — Но для сведения: от такого сюрприза, как я, никто обычно не отказывается. — Готова быть первой. — Короче, у меня есть сюрприз. Сейчас я тебе кое-кого покажу. Бен так странно произносит это и с таким заговорщицким огоньком в глазах глядит на меня из-под бровей, что я перестаю пытаться придумать ещё парочку глупых шуток и просто следую за ним. — Лейла сегодня задавала мне странные вопросы на твой счёт, — говорю я по дороге. — Так конечно, я ведь ей нравлюсь, — бросает Бен небрежно. — И ты так спокойно об этом говоришь? — Ну а что? Я уже привык к тому, что нравлюсь всем. Бен ведёт меня в общую гостиную. Первая, кто виднеется мне ещё на подходе через настежь распахнутую дверь — Анита. У неё на коленях лежит планшет, в котором она печатает, иногда поднимая голову и обращаясь к кому-то в другом углу комнаты. Я притормаживаю. Мы с Беном переглядываемся. Он кивает, отвечая на мой немой вопрос: «Этот гость — и есть сюрприз?» «Да». Я прохожу в гостиную. Мужчина, стоящий вполоборота к Аните, с любопытством разглядывает фотографии, расставленные на камине. На мужчине синие джинсы и синяя рубашка, и этот цвет оттеняет его глаза, делая их ещё более яркими — не алыми, а огненными, как языки пламени, что коптят деревяшки в камине. Когда наши взгляды встречаются, меня прибивает намертво к полу, тогда как мужчина лишь выпрямляется и оглядывает меня с головы до ног. Мы явно незнакомы. Секунды тянутся, а он так и не зовёт меня по имени. Зато его с моих губ не срывается только благодаря нечеловеческому усилию. — Хорошо, Лукас, теперь поставь подпись внизу и можешь быть свободен до следующего месяца, — сообщает Анита. Лукас подходит к ней, бегло, даже не глядя, чиркает на сенсоре указательным пальцем. — Вот и прекрасно! Когда сестрица заглянет? — Планировала завтра утром, — отрезает Лукас. И я буквально не могу пошевелить и веком, чтобы моргнуть. Лукас жив, и он, как вижу я, совсем не изменился. Но что он делает здесь, в Дуброве? — Хорошо, — Анита прижимает планшет к груди. — Передавай маме привет! — Обязательно. Лукас не произносит больше никаких прощальных слов. Он суёт ладони в карманы джинсов, а когда проходит мимо меня, лишь дарит один последний изучающий, но беглый взгляд. Я же не отвожу свой до тех самых пор, пока его спина не пропадает в коридоре. — Это был Лукас, сын Доурины? — я интересуюсь за очевидную истину, но мне нужно подтверждение третьего лица. — Он самый, — отвечает Анита. — Парень который год ходит отмечаться в один и тот же день, в одно и то же время. Это вызывает восхищение и подозрение одновременно, ей Богу! По нему уже часы сверять можно. Анита ещё что-то говорит об этом, но я не слушаю — оборачиваюсь через плечо на Бена, продолжающего прижиматься спиной к двери, которую он закрыл за Лукасом. — Он жив, — не удержавшись, вслух произношу я. Бен кивает. — Конечно, жив, — говорит Анита. — Что с ним будет, парень ведь в университете преподаёт? Умереть он может разве что от скуки. — А сестра? — когда Анита проходит мимо меня, я хватаю её за халат, останавливая. — О которой из сестёр ты спрашивала? Анита вопросительно приподнимает бровь, глядя на зажатую у меня в пальцах белую ткань. Виновато вжав голову в плечи, я распрямляю ладонь. — Ну не о Шиго же, — отвечает Анита с осторожностью, словно боится, что её последующие слова могут только снова спровоцировать мою не совсем адекватную реакцию. — Добровольцам отмечаться не надо. Я о Лане. А остальные дети Доурины живут в Огненных землях вместе с матерью, и всё, что я о них знаю — это то, что их там около шести, включая приёмных. — Среди них есть парнишка по имени Зоул? — не унимаюсь я. Раз уж мы коснулись темы этого семейства, мне необходимо узнать все подробности. — Нет, — Анита явно удивлена моему вопросу. — Потому что Зоул родился и живёт в Дуброве вместе со своим родным отцом. Наша Лена к нему ещё репетитором по каким-то школьным предметам ходит, ты что, забыла? Я трясу головой. — Да, наверное. — Тебе бы выспаться, Слав, — Анита дарит мне снисходительную улыбку. — Усталость ещё никогда в истории не оказывала положительный эффект на продуктивность. Бен учтиво открывает Аните дверь, выпуская её из гостиной. Я плетусь к дивану. Падаю, проваливаясь в мягкую кожаную подушку, откидываюсь на спинку, прикрываю глаза. Касаюсь пальцами своих щёк. Они горят и пульсируют; организм от полученной информации явно в шоке не меньше разума. — Я так боялась, что больше не увижу Лукаса живым, — выдыхаю я. — Он ведь спас меня там, в Огненных землях. — Ну, как видишь, парень здоров и счастлив, — половицы скрипят, когда Бен шагает по гостиной. — Ладно, с последним я, может, и перегнул, потому что по его лицу и тогда не было понятно, что у него творится в душе... — И отец Зоула тоже жив, — продолжаю я, не давая Бену договорить. — Это ведь хорошо, — где-то рядом со мной продавливается диванная подушка. — Разве нет? — Да, но… — я открываю глаза. Бен сидит, забравшись на диван прямо в ботинках, и внимательно меня разглядывает. — Ты не думаешь, что слишком много тех, кто должен был не дожить до настоящего момента, сделали это? — До того, как ты волну начала нагонять — нет. Или это твой способ радоваться чужому спасению? — Я не радуюсь, — вскакиваю на ноги, но не знаю, зачем. Просто хочется себя куда-то деть, чем-то занять, чтобы избавиться от вновь заполонивших голову ненужных домыслов. — Я сужу рационально. — Давай ты завяжешь так делать, потому что это нагоняет на меня тоску! — Бен вертится на месте, следя за моими передвижениями по комнате. — Бен! — я хочу просто акцентировать внимание на своих словах, но с губ почему-то срывается крик. — Если они выжили, ты не думаешь, что история захочет взять реванш и отыграться на ком-то другом? Сначала Бен в ответ мне лишь фыркает. Потом, чем продолжительнее становится пауза, тем сильнее меняется его реакция. Под конец, когда я готова разразиться тирадой, объясняющей мою правоту, его уже не узнать. — Вот ты мастер испортить сюрприз, блин, — тихо сообщает Бен. Тихо и, как мне кажется, немного расстроенно. — Я просто напоминаю, что бдительность терять нельзя. На одну хорошую минуту может приходиться двадцать плохих. — Да знаю я. — Ну вот… Снова молчание. В этот раз — нестерпимее обычного. Оно буквально колет нас обоих миллионами игл, и хочется что-то сказать, чтобы его нарушить, но не знаешь, что, а потому остаётся лишь смотреть в разные стороны, размышляя каждый о своём. Я достаю из кармана телефон. На экране горит непрочитанное сообщение, сигнал о приходе которого я не слышала: «Он снова нажрался. Поможешь?». Номер обозначен в контактах буквой «Ш» с огненным смайликом на конце, и если бы я не успела изучить свой телефон и не обнаружила бы, что у здешней Славы была странная привычка записывать некоторых только по первой букве имени, я бы подумала, что она просто не очень любит этого абонента. — Бен, — зову я, приманивая его к себе движением свободной от телефона ладони. — Глянь-ка. Бен подходит ближе, я демонстрирую ему сообщение. — От кого это? — Я знаю только одного моего знакомого, чьё имя может начинаться на эту букву. Бен на секунду хмурится. Вместе с тем, как приходит прозрение, морщины на его лбу разглаживаются. — Шиго? — Ага. — И о ком она, как думаешь? — Понятия не имею. Единственный способ узнать — ответить на сообщение согласием. Это я и делаю, быстро набирая: «Куда подойти?». «Центральный бар на Московской». — Я знаю, где это, — Бен чешет подбородок ногтем большого пальца. Это действо привлекает моё внимание, и я замечаю, что кое-кто давно не брился. — Я там восемнадцатилетние отмечал. — Московская — это вроде где-то недалеко, — я пытаюсь вспомнить, была ли когда-нибудь на этой улице. — Я пойду с тобой. — Не, лучше просто сориентируй. Бен удивлённо приподнимает брови. — В каком месте моего предложения ты вопрос услышала? Бен направляется к двери. В этот же момент, она распахивается сама, и гостиную заполняют стражи. Они не обращают на нас никакого внимания, увлечённые своими разговорами. Среди них я вылавливаю и Марью. Она радостно машет и, бросив своих друзей, выбирает направиться ко мне. Я вскакиваю, успевая бросить: «Увидимся позже» раньше, чем Марья открывает рот, чтобы поздороваться, обхожу её и нагоняю Бена в дверях. — Ладно, — вздыхая, сообщаю я. — Но знай: это лишь потому, что у меня нет другого выбора. — Выбор есть всегда, коротышка, — Бен, метафорически подкидывая дровишек в костёр, а фактически выводя меня из себя, цокает языком. — И сейчас ты сделала самый верный. — О котором уже жалею. Пошли, — я киваю в сторону лестницы. — Как ты там говорил? Шементом!***
Ещё нет и шести часов, а потому на улице достаточно светло, чтобы увидеть ждущую нас знакомую фигуру уже на подходе к нужному кварталу. Я не ошиблась — это Шиго. Укутавшись в бесформенный то ли плед, то ли парку, она стоит, обхватив себя за корпус, и выглядывает людей на противоположной стороне дороги. В нашу сторону она поворачивается, только когда я зову её по имени. Первое, что она делает, когда мы подходим ближе — критическим взглядом осматривает Бена. — А этот чего припёрся? — спрашивает Шиго с явной неприязнью. — Алкоголикам на помощь, — фыркает Бен. Отталкивает Шиго в сторону и проходит внутрь бара, исчезая за массивной железной дверью. Шиго косо поглядывает на меня в ожидании объяснений. — Я его с собой не звала, — мои попытки оправдаться встречаются колким взглядом и руками, теперь уже упёртыми в бока. — Вот в чём я не сомневаюсь, так это в том, что он сам пришёл, — Шиго качает головой. — Ладно, у нас и без этого проблем — выше крыши. Саша совсем расклеился, — Шиго со вздохом запускает пальцы в волосы. Цветовые сигналы проезжающих мимо машин яркими вспышками отражаются в её красных глазах. — Когда я крайний раз просила его оторвать губы от горлышка, в ход шла уже вторая бутылка виски. Не знаю, как он вообще до сих пор находится в сознании. Пожимаю плечами, не давая никакого конкретного ответа. Шиго воспринимает это как призыв к действию, а потому следует за недавно исчезнувшим Беном, потянув за дверную ручку в виде карточной пики. Шаг — и мы погружаемся в атмосферу туманную, шумную и душную. Вспышками бледно-зелёного по кирпичным стенам здесь разбросаны лампочки, чьи тщетные попытки осветить поглощающий всё вокруг кальянный дым просто смехотворны. Шиго указывает рукой куда-то вперёд, и за барной стойкой я с трудом, но замечаю знакомую спину Бена и ещё одну, выше и худее, в жёлтой футболке. Незнакомец поворачивает голову, чтобы что-то сказать Бену. Я не узнаю заросший густой щетиной профиль и нос с горбинкой. — Ни слова о Климене, — предупреждающе говорит Шиго, останавливая меня вытянутой в сторону рукой, когда я хочу сделать первый шаг в нужном направлении. Климена.… Где-то я уже слышала это имя. Не дожидаясь моей реакции на свои слова, Шиго идёт к барной стойке. Присаживается на табурет слева от парня в толстовке, окидывает его грустным взглядом, что-то говорит бармену. Одновременно с этим парень в толстовке роняет голову на сложенные руки. Я осторожно подхожу ближе. Сидящие за столиками, которые я огибаю, бросают на меня любопытные взгляды. Не все из них, — или, если быть честной, меньшинство, — люди. Остальных выдают черты лица, цветные волосы, кожа и глаза. Так же меня выдаёт форма; они знают, что я страж, а потому, несмотря на то, что пришли сюда отдохнуть, теперь напряжены. — Им тут что, мёдом намазано? — громко, чтобы я слышала, интересуется женщина с белыми глазами. Я пропускаю её слова мимо ушей и присоединяюсь к друзьям, размещаясь на табуретке рядом с Беном. — Напомни, сколько времени прошло? — спрашивает Бен у Шиго, высматривая её поверх кудрявой головы парня, лицо которого мне пока недоступно. — Два с половиной месяца, — на секунду задумавшись, отвечает Шиго. — Плюс, минус. — И как у него ещё шары не отвалились, каждодневно их заливать? — У человека горе, — напоминаю я Бену, хотя пока не совсем понимаю, какое. — Не суди, если… Договорить я не успеваю. Парень в толстовке поднимает курчавую голову, и я узнаю в нём Сашу. Тот, кто однажды подарил мне самую широкую и самую лучезарную улыбку из всех существующих, сейчас выглядит мрачнее и серее любой осенней тучи. — Оп-па, — протягивает Саша, и даже по этому короткому обращению я уже могу сказать, что он запредельно пьян. — А ты чего? — В сторону Шиго он поворачивается резко, едва не соскальзывая с табуретки. — Чего она здесь? — Брось, — отмахивается Шиго. — Не Слава — причина всех твоих бед, а вот это, — Шиго пытается выхватить бутылку из рук Саши, но он даже в пьяном состоянии оказывается проворнее её, когда дело касается того, что он с таким упоением прижимает к груди. — Не играй со мной, парень! — Уведи её, — Саша указывает горлышком бутылки на меня. — Она слишком счастлива… Меня это бесит. — Это как-то обидно даже, — от удивления непроизвольно перехожу на шёпот, который, как я и планировала, до Саши не доходит. Но зато Бен прекрасно меня слышит. — Ты ведь с Клименой не была знакома, да? — так же шёпотом спрашивает он. Я качаю головой. — А я был. И не знаю, что на счёт здешней, но та была страшной сукой. Ей не нравилось буквально всё, что делал Саша. Ладно, бренчание на гитаре для карликов — оно всех бесило, но она была мастером докопаться до таких мелочей, что я бы на месте Саши убил её уже давно. Я оглядываю Сашу. Не знаю, все ли два с половиной месяца он пьёт по факту, но выглядит парень именно так: помятая грязная футболка, густая щетина, спутанные в колтун волосы и такой страшный запах перегара вперемешку с потом, что я, сидя через Бена от него, могу думать лишь о том, как бы удержать в себе обед. — Почему они расстались? — спрашиваю я. Бен пожимает плечами. — Понятия не имею. Но есть предположение, что инициатива была за Клименой. Хватаясь пальцами за край барной стойки, я отклоняюсь назад, чтобы взглянуть на Шиго. Не думаю, что они с Сашей были знакомы в прошлом настоящем до того момента, как мы были вынуждены оказаться в Огненных землях, а здесь они, похоже, близки. Феникс смотрит на отчаявшегося человека перед собой с обеспокоенностью и заботой. Они приятели? Друзья? Или нечто большее? — Я отскочу на минутку, — сообщает Бен, спрыгивая с табуретки. Пока он поправляет задёрнувшуюся куртку, я спрашиваю: — Куда? — Всё тебе расскажи, да покажи, — Бен последний раз проводит ладонью по складке на ткани, разглаживая её. А когда поднимает на меня взгляд, ловит такую порцию недовольства, что сразу добавляет: — Боже, глазища-то выпучила! В туалет мне надо! Или я уже и отлить без вашего, госпожа, разрешения не могу? Я фыркаю, радуясь лишь тому, что плохое освещение в баре умело скрывает мои покрасневшие щёки. Бен ретируется, оставляя меня с безутешным Сашей, совершающим попытки выклянчить у бармена ещё бутылку чего-нибудь крепкого с собой, и Шиго, эти самые попытки пресекающей. Эти двое, — едва ли трое с Сашиной неспособностью составить предложение, где больше трёх слов, — вступают в настоящую перепалку. Я не знаю, как на неё реагировать, но точно понимаю — меня сюда позвали не для того, чтобы я сидела и за всем этим наблюдала со стороны — Надо вывести его отсюда, — говорит Шиго, переключая внимание с бармена на меня. Я согласно киваю, готовая подставить своё плечо. Шиго берёт Сашу под руки, я подхожу ближе, помогая ей распределить между нами вес моего сослуживца и её друга. Саша совершает жалкие попытки сопротивления, но в конце концов лишь расслабляется, повисая на наших шеях. Мы выводим Сашу на улицу. Есть надежда, что вечерняя прохлада хоть немного его отрезвит. — Вы на машине? — спрашивает Шиго. — Да, только ключи не у меня, а у Бена, — отвечаю я. — У Бена? Недопонимание на лице Шиго бьёт током. Только поддерживание Саши в вертикальном положении не даёт мне накрыть рот ладонью от осознания того, что именно я только что произнесла. — Я сказала «не у меня, блин», — неумело вру я. Шиго бы не поверила, не будь у неё более важных проблем. Поэтому она лишь кивает и просит меня поторопить того, у кого ключи. Я высвобождаюсь от Сашиного веса, перенося его на Шиго, но прежде, чем лететь обратно в бар, снимаю с себя куртку и накидываю её на почти бессознательного, но явно замёрзшего, — это в футболке-то, да в конце октября! — Сашу, чьи голые руки уже успели покрыться мурашками размером с горошины. Возвращаться в задымлённое горькими кальянами и пропахшее кислыми парами дешёвого алкоголя помещение в одиночку немного странно. На мне больше нет форменной куртки, и теперь даже те, кто смотрел искоса и с презрением, теперь не обращают на меня никакого внимания. Я быстро обхожу барную стойку, вспоминая, в какую сторону направился Бен. Дверь со схематическим изображением мужчины — перевёрнутым основанием вверх треугольником — оказывается закрытой. Я стучу по ней несколько раз, но не слышу, отвечают ли мне с той стороны. — Мне кажется, тебе нужна другая дверь, красавица. Тяжёлая, влажная ладонь ложится мне на талию, умудряясь задрать кофту и коснуться обнажённой кожи. Резко оборачиваюсь и одновременно с этим делаю несколько больших шагов в сторону в попытке выставить перед собой преграду в виде пустующего столика. — Ну куда же ты убегаешь? — лицо мужчины расплывается в едкой улыбке. — Давай лучше познакомимся. Я с трудом сглатываю, но отрезаю с уверенностью: — Нет. — Посидим немного, выпьем, — мужчина напирает. Я даю заднюю, надеясь лишь на то, что не натолкнусь спиной на стену слишком рано. — А то, что мы с Мишкой сидим вдвоём, без женского общества? Никакого удовольствия! — Я здесь не одна, — говорю я. — И вообще уже ухожу. — Что ты пьёшь? — не унимается незнакомец. — Закажем тебе какой-нибудь коктейль… Или сразу что покрепче, чтобы разговор завязался? — Эй! — Дверь туалета хлопает слишком громко. — Девушка же сказала, что уже уходит. Бен произносит всё это зло, со скрежетом. Будь я этим громилой, испугалась бы. Правда, если бы только не видела своего внезапно возникшего соперника: хоть и крепкого, но невысокого, в бейсбольной кепке и ядовито-зелёных найковских кроссовках. — Тебе чего, малец? — мужчина едва сдерживается, чтобы не рассмеяться. — Не маловат ли ты, чтобы уроки в баре прогуливать? Бен изображает подобие улыбки. А через мгновение у него в руках возникает пистолет, направленный дулом прямо в лицо ублюдку. — Прости, я не расслышал, — говорит Бен сквозь зубы. — Повторишь в вот этот мой слуховой аппарат? Мужчина, насколько я могу судить при плохом освещении, бледнеет. Переводя внимательный и теперь уже испуганный, — (зато быстро протрезвевший), — взгляд с дула на меня, он, кажется, всё понимает: — Стражи? В ответ Бен смеётся. — Хочешь новость? Ещё и оперативники! Ну, и как ты теперь себя чувствуешь? Мужчина, больше не глядя на меня, ретируется в сторону мелкими шагами. Бен продолжает держать его на мушке. — Извините, — бурчит мужчина. — Ошибочка вышла. — Ошибочка вышла, когда твоя мамаша передумала делать аборт, — свободной рукой Бен манит меня к себе. — Радуйся, что сегодня я добрый. Но обещаю, при следующей встрече я подарю тебе свинцовое ожерелье. Когда Бен замолкает, я осознаю, что громкость музыки в баре убавили до минимума. Бармен глядит на нас с опаской, и не он один. А те, кто внимания не обращают, видимо, просто привыкли к подобным зрелищам в этом заведении. — Ты в порядке? — спрашивает Бен, пряча пистолет. — Да, — киваю я, подходя к нему. Ложь. Просто я уже устала отмечать каждое своё переживание на бесконечно длинной шкале, не имеющей максимального рубежа. — От тебя пахнет табаком, — сообщаю я. Затем замечаю сигарету, заткнутую за его ухо. — Ты в туалет курить ходил? — Ну, я совместил приятное с полезным, — Бен направляется к выходу, я следую за ним. — И вообще, поблагодарила бы за спасение, что ли. А то я скоро с тебя за это деньги начну брать, не впервой же. Так хоть зарабатывать начну. — Спасибо. — Ой, и вот не надо только говорить, что ты бы справилась сама, потому что… Погоди, — Бен тормозит меня вытянутой в сторону рукой, в которую я врезаюсь. — Что ты сказала сейчас? — Я сказала спасибо, — говорю устало. — И больше повторять не собираюсь, так что тебе лучше запомнить эти слова на всю оставшуюся. Поражённый моей благодарностью Бен даже рот приоткрывает от удивления. Я жду издевательств или чего-то вроде хватания за сердце и изображения приступа, но вместо этого уже спустя секунду Бен хмурит брови и произносит: — Знатно же ты испугалась, должно быть. И где твоя куртка, кстати? Там во внутреннем кармане должно быть оружие — все защитники его там таскают, на вот такой вот всякий случай. — Я отдала её Саше, чтобы он не окоченел, пока они с Шиго ждут нас с ключами от машины. Бен хлопает себя по карманам. — Ключи, ключи, — приговаривает он. — Точно. Ладно, коротышка, — вытащив из заднего кармана штанов единственный ключ на кольце, без брелка, Бен кивает на дверь. — Пошли, пока ещё чего не случилось. Шиго и Саша ждут нас у джипа. Видимо, Шиго надоело держать своего друга на весу, потому что мы с Беном застаём его сидящим на земле и прислонившимся к колесу. Моя куртка на нём застёгнута до самого горла; её ворот натянут на подбородок и губы. По тому, как низко опущена голова Саши, я понимаю, что он задремал. — Чего вы так долго? — возмущается Шиго. Её громкое обращение заставляет Сашу вздрогнуть. — В туалете здоровенная очередь была, — бросает Бен раньше, чем я хочу рассказать Шиго правду. Бен подходит к дверце водителя, попутно легонько пиная Сашу по кроссовку. Открывает машину, забирается на водительское сиденье. Мы с Шиго помогаем Саше разместиться на заднем. Шиго остаётся там с Сашей, я занимаю пассажирское рядом с Беном. — В штаб? — интересуюсь я, глядя на Шиго через зеркало заднего вида. Она ловит мой взгляд и отвечает коротким кивком, вместе с этим укладывая Сашину голову себе на плечо. Её запястье оголяется, и я вижу печать добровольца на внутренней его стороне. Выравниваюсь. Смотрю на дорогу, куда выезжает Бен. От бара до штаба ехать пятнадцать минут, но сейчас медленно наступает вечер и вместе с ним — конец рабочего дня. Машины заполняют главную дорогу быстро, и уже спустя ровно одну песню, проигрываемую Беновым плеером через порт в динамики джипа, мы встаём в пробку. «Может, оно и к лучшему», — думаю я. Саша немного вздремнёт, Шиго успокоится, а я попытаюсь сделать то, чего не делала уже давно — вычеркнуть из памяти последние события. Из всей информации, из всех пережитых моментов и эмоций, именно это запоминать нет ни нужды, ни пользы.***
В комнате «Омеги» Саша живёт один. Полагаю, что все остальные оперативники предпочитают свои родные дома. Но не это меня смущает больше, а то, что Сашу до сих пор не выгнали как из команды, так из штаба — с таким-то запахом перегара на весь коридор и целыми пирамидами из пустых бутылок. — Мне нужно переговорить с Анитой, — выдыхает Шиго. Она только что тащила Сашу до четвёртого этажа и теперь пыталась восстановить дыхание. Я предлагала ей свою помощь, но она стойко отказывалась, аргументируя странной, но явной истиной: «Он — мой друг. Моя обязанность и моя ноша». — Проследите за ним? — Без проблем, — отвечаю я. — О, может, ты заодно передашь кое-что Марку? — Бен шарит по карманам штанов. — Он с другими миротворцами должен был после обеда засесть у неё в лаборантской. — Я, по-твоему, похожа на курьера? Бен строит жалостливую мину, но даже это не помогает против каменного выражения лица Шиго. — Идите оба, — предлагаю я. — Мы с Сашей справимся без вас. Шиго глядит на Сашу, развалившегося на кровати в едва ли сознательном состоянии, потом на меня. — Не давай ему пить, — наказывает Шиго перед уходом. — У него по всей комнате заначки спрятаны. — Есть, босс, — декларирую я, в шутку прикладывая руку к голове. Когда Шиго и Бен оставляют нас с Сашей одних, я подхожу к письменному и поднимаю в руки предмет, который углядела уже давно — укулеле, теперь подпирающую пустой книжный пенал. Инструмент покрыт слоем пыли; не знаю, когда его в последний раз брали в руки, но точно не в этом месяце. — Ты больше не играешь? — интересуюсь я после того, как несколько раз подряд залпом чихаю от раздражающей слизистую пыли. — На этой трещалке бренчал счастливый и довольный жизнью парень. Он умер, когда Климена меня бросила. Тот, кто остался после него, и пальцем к инструменту не притронется. Я протираю струны натянутым на ладонь рукавом кофты. Мне становится грустно и противно. Я обещала себе перестать думать о том, что всё происходящее — только лишь моя вина, но когда последствия внесённых изменений снова бьют в спину, ставят палки, роняют к ногам раненых, ущемлённых, побитых, когда-то бывших солнцем и ставших затмением, я не могу, просто не могу позволить себе забыться. — Мне так жаль, Саш, — произношу я. — Всем жаль, — отвечает Саша. Хлопок. Стук. Щелчок. Все эти звуки, хотя я стою к Саше спиной, в моей голове выдают определённую картину, и она лишь подтверждается, когда я поворачиваюсь и вижу в Сашиных руках бутылку с алкоголем. — Ты любил её? Вместо ответа Саша указывает на свою прикроватную тумбочку. Я подхожу ближе. — Открыть? — уточняю. — Ага. — И что там? — Ты сама всё поймёшь. Я осторожно опускаю укулеле на пол, приседаю напротив тумбочки. Дверца открывается со скрипом, и с тем же звуком в мгновение, как я нахожу то, что должна была сразу отметить, моё сердце меняет спокойные удары на быстрые и лихорадочные. Коробочка для кольца. Я протягиваю руку, но так и не могу взять её. — Я хотел сделать ей предложение, но она меня опередила, предложив нам расстаться, — Саша грустно смеётся. — Сказала, что я слишком давлю на неё, ограничиваю её свободу. Что я слишком многого жду от наших отношений, тогда как ей хочется просто хорошо проводить время. Это звучит одновременно как что-то, что лично я могла и не могла бы понять одновременно. В таких историях никогда нет правильной стороны, есть лишь две противоположные, где каждый придерживается того, что чувствует и видит, не пробуя поставить себя на место другого. А я могу. И я представляю себя на месте Саши: разбитую вдребезги от предательства любимого человека, давно перешедшую черту самообладания и утонувшую в пучине отчаяния и непонимания, как жить дальше. Это больно. Затем меняюсь местами с Клименой. На что похожа жизнь того, кто в одно мгновение понял, что тот, кого он когда-то считал любимым, теперь для него ничего не значил? Сосущая пустота. Непонимание. Попытки разобраться приводят к ещё большей путанице. В конце концов, ты просто опускаешь руки и отпускаешь уже не своего человека в надежде на то, что это избавит от мучений вас обоих. Это тоже больно. Я не могу быть объективным слушателем, как не могу быть и тем, кто сможет дать дельный совет. Поэтому я просто молча закрываю тумбу, ставлю укулеле на место и выхожу из комнаты, оставляя Сашу наедине с мыслями и алкоголем, вопреки просьбе Шиго. Но прежде, чем за мной закрывается дверь, в спину мне доносится: — Тебе стоит беречь своего, этого… Власа. Сама знаешь поговорку про хранить, потерять и плакать.***
Привыкнув считать, что единственными Ниниными гостями являемся мы с Беном, очень удивляюсь, когда, перешагивая порог медкорпуса, обнаруживаю возле её кровати Шиго. Феникс балансирует на двух задних ножках стула, упираясь кроссовками в каркас кровати, и листает какую-то книгу. — Подумала, что, раз уж всё равно сегодня пришлось здесь появиться, навещу её, — произносит Шиго, не дожидаясь моего вопроса. — Кто принёс цветы, не знаешь? — Я. — О, — Шиго выдыхает с нескрываемым облегчением. — Ладно. Она закрывает книгу, но оставляет её у себя на коленях. Взглядом, внимательным и изучающим, провожает меня до стула напротив. — Как дела? — спрашивает, стоит мне только присесть. — Нормально, — отвечаю я. — У тебя? — Тоже. — Круто. Шиго утвердительно кивает. Повисает пауза, обозначающая конец обмена дежурными фразами. Ведь я на деле мало что о ней знаю; даже о той девушке, которая не побоялась шагнуть в чужой мир вслед за своей подругой. — Что ты здесь делаешь? — вырывается у меня. Надеюсь, не прозвучало как претензия. Просто именно этот вопрос первым приходит на ум, когда я думаю снова завести разговор. — Слушай, я представляю, на что всё это похоже, но я здесь исключительно с дружеским визитом. Шиго опускает ноги на пол, с громким стуком ставя стул на все четыре ножки. Книга соскальзывает с её колен, раскрываясь на страницах, заложенных тонкой полоской бордовой ткани. — В этот раз у нас точно всё, — Шиго встаёт. Я совсем позабыла, какая она высокая. — Четвёртые вторые шансы друг другу дают только глупцы. Последнюю фразу Шиго произносит с нажимом. — Я не осуждаю. — Да знаю я, — Шиго вздыхает. Проводит ладонью по волосам, пытаясь пригладить вихры, которых нет. — Просто Нина — твоя подруга, и я знаю, как ты о ней заботишься. Подруга.… Сколько себя помню, смысла в этом простом слове для меня всегда было больше обычного. Язык не поворачивался называть друзьями одноклассников или знакомых, с которыми меня связывало лишь общее времяпрепровождение. За всю прошлую жизнь у меня было всего три друга: Кирилл, Даня и Лия. В этом настоящем, похоже, список вмещает в себя явно больше трёх имён. Но ценен ли он настолько же? После всего, через что мы прошли, смогу ли я встать между смертью и Ниной, Беном или Ваней, не задумываясь о том, что ценой такого противостояния будет моя собственная жизнь? — Всё, что происходит между вами — не моё дело, — говорю я. — Происходило, — поправляет Шиго. — Никакого настоящего и никакого будущего. — И всё-таки ты здесь, — я киваю на Нину. — А не дома. Шиго облизывает губы. Моё замечание явно кажется ей справедливым: вместо ожидаемого возмущения на её лице появляется что-то, отдалённо напоминающее вину. — Когда она очнётся, не вздумай ей об этом рассказать, — говорит Шиго. Немного угрожающе, я даже чуть пугаюсь. Но затем Шиго демонстрирует мне беглую улыбку. — Иначе поймёт, что снова выиграла, и будет хвастаться. — Выиграла? — Ну да, — Шиго смотрит на Нину неотрывно. Улыбка, которая до этого предназначалась мне, меняется на что-то более нежное, мягкое и тёплое. Всё это мне хорошо знакомо. Кто-то в этой комнате влюблён. Похоже, даже несмотря на собственные внутренние противоречия. И этот кто-то точно не я. — Как поговаривал мой отец: не всегда тот, кто выигрывает, является победителем. — И как это понимать? — Не знаю. Папаша не так умён, каким пытается казаться. Интересно, Шиго представляет, насколько она неправа? Того, кто перенёс троих людей в прошлое, нельзя назвать просто умным, или талантливым, или хотя бы даже мастером своего дела. Если уж быть совсем откровенной даже перед собой, не знай я Эдзе лично и не имей представления, что он за ведьмак, я бы его боялась. Разве что-то, кроме устрашения, может вызывать сила, близкая к безграничной? — Твой отец! — восклицаю я громче, чем предполагалось. Шиго вздрагивает от неожиданности. — Что? — Твой отец! — повторяю я. В голове столько мыслей сразу, что выхватить одну для объяснения Шиго, как бы я не хотела, у меня не получится. Нужен тот, кто поймёт, когда я начну тараторить без остановки, стараясь не упустить ничего и охватить всё сразу. Нужен Бен. — Мне пора, — я вскакиваю со стула. Шиго, растерянная моей резкой сменой поведения, продолжает стоять на месте и глядеть на меня с опаской. — Ты гений, Шиго! Как и твой папа! Спасибо тебе! — Не за что? — вопросительно отвечает Шиго. К выходу я направляюсь спиной, одновременно нащупывая в кармане телефон и продолжая что-то нелепое говорить Шиго, то ли извинения, то ли благодарности, но больше что-то несвязное и непонятное, потому что в этот же момент стараюсь не упустить нить тянущихся мыслей. — Просто иди уже, — обрывая меня на полуслове, отмахивается Шиго. Я салютую ей оттопыренным в кулаке большим пальцем. Шиго присаживается обратно на свой стул, поднимает книгу, размещает её у себя на коленках, но не опускает взгляд к строчкам. Нет. Для огненных глаз Шиго есть более притягательный маяк, с каждым днём становящийся всё тусклее. И сейчас, кажется, у меня появилась идея, как нам снова сделать его совершенным источником света.***
— Эдзе? — брови Бена ползут вверх. — Этот псих ненормальный? — Верховный ведьмак одного из сильнейших ковенов, — добавляю я. — Если он смог переместить нас в прошлое, вылечить Нину ему труда не составит. — Жив ли он вообще сейчас? Что сказала Шиго? — Ничего, потому что я не спрашивала. Но она, упоминая его, говорила в настоящем времени. — Да уж, люблю ситуации, где что не факт — то стопроцентная уверенность. И где нам его искать? Опять в архиве ковыряться? — Нет, — я перестаю вертеть в ладони телефон и теперь демонстрирую Бену экран с сообщением, отправленным после того, как мы с ним созвонились. — Думаю, пришло время просить о помощи. На дисплее: «Через час у меня. Это срочно». Адресат: «Филонов». На фотографии контакта парень в синем свитере с книжкой на голове. — Собираешься рассказать ему? — с нескрываемым удивлением уточняет Бен. Он напрягается всем телом. В одно мгновение моя комната наполняется разряженным воздухом, и я решаю открыть окно, чтобы проветрить помещение, а заодно и закипающие головы. — Ты поступил правильно, рассказав Марку, — говорю я. — Я ничего ему не рассказывал, — напоминает Бен. — А мог бы… — Ага, и тогда бы ты меня прям на месте прибила. — Я была неправа. — Слушай, коротышка, хватит, — произносит Бен, а затем издаёт странный звук, то ли шипение, то ли свист. — Серьёзно, то ты меня благодаришь, то признаёшь свою вину… Меня это начинает напрягать. Что за фаза у луны сегодня такая, что ты, словно оборотень, так сильно поменялась? — Я всё переосмыслила, — признаюсь я. — Кое-что поняла. — Например? — Не всегда тот, кто выигрывает, является победителем. — Это что вообще значит? — Понятия не имею, — я качаю головой. Дверь в мою комнату приоткрыта, поэтому я вижу, как Артур проходит в кухню. — Я просто устала уже. — От чего? — От всего, Бен, — я подлетаю к двери, но закрываю её не хлопком, а осторожным толчком. — От людей, которых я не знаю, от прошлого, которого у меня больше не будет… От чужих проблем, от своих вопросов, от того, что я — не я, ты — не Бен, а Нина и вовсе почти мертва. — Это неправда, — произносит Бен. Но он не настаивает. Мне бы, наверное, хотелось этого, но мы оба знаем, что смысла во вранье нет, когда всё, что есть вокруг нас — это сплошная недоговорённость длинною больше, чем десятилетие. — Я хочу снова контролировать свою жизнь. Шаркающие шаги по ту сторону. Артур вернулся в свою комнату. — Мы обхитрили Христофа, — я развожу руками. Он понимает, я уверена, что я имею в виду под этим жестом. — Мы выиграли. Вот только победа ли это? Мелкая дрожь касается пальцев, поднимается к плечам, поселяется в голосе и показывается наружу вместе с последней фразой. Я не чувствую слёз, но отчётливо ощущаю холод вдоль позвоночника. Панические атаки опасны тем, что ты никогда не знаешь точное время их прибытия. В один момент одна из них просто сцепляет свои тонкие костлявые пальцы на твоей шее, и всё, о чём ты можешь думать — это желанный конец. — Мне всё равно. Три коротких слова, объединённых во фразу, едва дотягивающую до полноценного предложения, бьют наотмашь. Паника уходит на второй план, не успевая окончательно заключить меня в свои удушающие объятья. Не понимаю, как реагировать на то, что услышала. Бен должен всегда быть рядом, потому что только он знает, каково мне сейчас. Но то, что он говорит — это не похоже на поддержку или взаимопомощь. — Прости? — переспрашиваю я. — Тебе всё равно? — И тебе должно быть, — тем же стальным тоном произносит Бен. — А как иначе? Да, мы выиграли, но чтобы выжить, нужно что-то большее, чем просто слоняться вокруг и надеяться на удачу. — Бен делает шаг ко мне. Моя комната слишком мала по площади, чтобы этот шаг остался незамеченным. — Быть защитником — значит быть воином. Недостаточно победить в одной битве — тебе, Слава, придётся сражаться с собой и окружающим миром каждый грёбаный день. — Бен облизывает губы, отводит взгляд в сторону. — Таковы правила, и не я их придумал. Поражает старание, с которым Бен пытается не казаться умным. Поражает и удивляет. Раньше все мои знакомые больше предпочитали демонстрировать любое своё превосходство напоказ, будь то глупые факты, почерпнутые из кроссворда, или реальные знания, полученные во время самостоятельного обучения. А Бен… Он говорит умные слова, но преподносит их так, словно это наитупейшая ерунда, не требующая ни внимания, ни понимания. — Как скоро Ваня придёт? — Бенов голос возвращает меня из раздумий. — Минут через десять. — Отлично. Тогда я могу у тебя кое-что спросить… Могу же? Мы ж, типа, друзья. Бен чуть наклоняется, напирает. Я выставляю руку вперёд, упираясь кулаком ему в плечо. — Можешь, но дай дружбану немного свободы, а то это всё начинает выглядеть странно. Осознав мои слова, Бен передёргивает плечами и делает шаг в сторону кровати. Я приоткрываю дверь, выглядываю в коридор. Комната Артура снова заперта — он явно не заинтересован в том, чтобы подслушивать. — Что ты решила насчёт Власа? — спрашивает Бен, когда я присаживаюсь на кровать рядом с ним, но на расстоянии достаточном для того, чтобы соблюсти некие негласные границы. — Насчёт Власа? — переспрашиваю я. — В смысле? — Ты дашь ему шанс, или что? — К чему такие вопросы вообще? — Я просто не хочу быть гавнюком в одиночестве, знаешь ли. Бен хлопает себя по груди, видать, рефлекторно, ведь его форменная куртка висит в коридоре. Тогда он пулей мчится туда, а обратно возвращается шагом неуверенным, немного дёрганным. И что-то всё время подбрасывает в воздухе… квадратное и синее. Сегодня с таким предметом я уже сталкивалась. — Это всё, конечно, мило, — произношу я. — Но я сейчас не готова связывать себя узами брака... — Смешно до истерики просто, — Бен скалится, зажимая коробочку для ювелирного украшения в кулаке. — Здесь не кольцо, Слава Богу, но проблемы мои это не уменьшает. Бен подкидывает коробочку в воздухе, я ловлю её и сразу открываю. — Ключ? — я осторожно подцепляю двумя пальцами аккуратное узорное золотое украшение в виде старинного ключа. — Там ещё записка под бархатом. Пока я разглядываю украшение, Бен забирает у меня коробочку. Вытаскивает из-под подкладки сложенную в квадрат бумажку. — «Это ключ от моего сердца. Береги его. Я люблю тебя. Навсегда твоя, Поля», — зачитывает Бен. — Ключ от моего сердца? — я протягиваю Бену украшение. — Как пошло, вульгарно и… — Мило, — перебивает Бен. — Да, мило, — соглашаюсь я, теперь уже не кривя сердцем. — И как человек, который носит это, — я отодвигаю край кофты и демонстрирую Бену свой кулон со знаком зодиака, являющийся частью нашего дружеского соглашения с Кириллом, — заявляю, что подарки такого рода обычно значат очень много для дарящего. — Для того, кто получает, тоже. — Бен спешно прячет ключ в бархатную коробочку. — Слишком большая ответственность. — Коробочка снова отправляется в карман куртки, и пока Бена нет в комнате, я быстро проверяю, нет ли сообщения от Вани. Ничего. Но я уверена, что он придёт. — И ты хочешь скинуть на меня ответственность за принятие своего решения? — мой вопрос летит Бену прямо в лицо, стоит ему только снова показаться в дверном проёме. — Может, если я увижу собственными глазами, что сложное и на первый взгляд плохое решение не всегда ведёт к неправильному исходу, я был бы чуть смелее. Бен считает, что наши ситуации похожи, но он забывает учесть одну главную исходную: в прошлом настоящем ему уже везло быть любимым, хоть и не долго. В отличие от меня. — Боюсь, ничем тебе помочь не смогу, — произношу я. — В смысле? — Бен, я решила дать Власу шанс. Бен долго смотрит на меня в упор. Моя комната отделяется от остальной квартиры, и несмотря на то, что я слышу, как кто-то звонит в дверь, как её открывают, как Артур с кем-то здоровается, это долетает до меня словно издалека: со дна колодца или другого конца тоннеля. Всё потому, что в моей комнате сидят два человека, одного из которых, по его мнению, только что предали. Именно это сейчас думает Бен. Может, это остаточный эффект от той связи, которая была между нами, когда мы отправились в прошлое, а может всё дело в том, что в последнее время я стала слишком хорошо его понимать, но сейчас я хорошо читаю его эмоции, и шанс ошибки стремится к минимуму. Пустой, расфокусированный, затуманенный взгляд. Сильно сжатая челюсть. Дёрганное движение, которым Бен зачем-то хлопает себя по козырьку кепки. Теперь он будет меня ненавидеть. — И чего ты планируешь этим добиться? — спрашивает Бен. — Мучить парня до тех пор, пока сердечко не ёкнет в ответ? В конце он усмехается. Поднимается с кровати. Встаёт у письменного стола, и, готовясь к приходу Вани, даже снова принимает расслабленное выражение. Это похоже на издевательство. — Я чувствую что-то к нему, — защищаюсь я, но так слабо, что сама себе не верю. — Уже? — брови Бена ползут вверх и исчезают за отросшей чёлкой. — Быстро ты. — Это было и раньше, Бен, — с нажимом настаиваю я. — Между нами было что-то, что помогло мне его понять и принять ряд решений, которые… — Которые, раз уж на то пошло, привели нас сюда, — Бен щёлкает пальцами. — В мир, кстати, тебе до дрожи ненавистный. И что? Удачно всё срослось, по твоему мнению? — По моему мнению, это не твоё дело. Бен чуть дёргает головой, демонстрируя мне всё своё неодобрение. Завязывается немая перепалка, где он выпячивает челюсть и долго выдыхает, а я скрещиваю руки на груди и едва сдерживаюсь, чтобы не кинуть в Бена тапком. — Слава, тут гости! — доносится из коридора. Дверь в комнату открывается сразу же. В щели появляются две одинаковые головы. — Здарова! — декларирует Даня. Когда на своё приветствие, излишне пропитанное энтузиазмом, он не получает ответа, его улыбка сползает с губ. — Братец, тут нас, похоже, не ждали. Близнецы заваливаются в комнату, где и без их присутствия, благодаря заряженной атмосфере, почти не осталось места. — Мы по приглашению, — напоминает Ваня, имея в виду моё сообщение. Он ставит сумку мне в ноги, опирая её на прикроватную тумбочку, тогда как Даня, свободный от любого багажа, с разбегу прыгает на кровать позади меня. — Так что за срочность, и, главное, важность, что ты даже точки в сообщении поставила? — Меня это прям напугало, если честно, — подаёт голос Даня. — Точки… Кто сейчас вообще их использует? — Грамотные и адекватные люди? — уточняю я, оборачиваясь на Даню через плечо. Ответом мне служит его пренебрежительно наморщенный нос. — Давайте к делу, — Ваня останавливается рядом с Беном. Глядит то на него, то на меня. — Что у вас произошло? — Ничего, — я встаю, отхожу к окну. Так мне видны все ребята сразу, и не приходится вертеться на месте. — Просто есть разговор. — Хорошо, — осторожно произносит Ваня, кивая. — Давайте. — Только прежде мне нужно, чтобы вы дали два обещания: выслушать до конца и не рубить с плеча. Ваня и Даня переглядываются. За эту секунду, я уверена, они мысленно успели обсудить больше, чем это возможно было бы сделать вслух. — Ты знаешь условие, — Даня ёрзает в моей кровати, собирая под собой до этого ровно постеленный плед. Теперь он сидит со скрещёнными ногами. — Мы не даём обещаний, которые не можем выполнить. — Если вы меня любите, у вас просто не будет другого выхода. Мне не стоило этого говорить. Лица близнецов меняются до неузнаваемости, и я с опозданием, но понимаю, почему: в этом настоящем мы втроём слишком близки, чтобы не воспринимать подобные слова всерьёз. — Вот теперь я действительно напуган, — тихо сообщает Даня. — Ты начнёшь или я? — спрашиваю у Бена. Но он всё ещё зол, а потому лишь отрицательно качает головой, прощается с близнецами и уходит. Когда пустеет его место рядом с Ваней, я вижу на столешнице предмет, которого там раньше не было. Бен всё-таки решил послушать маму и вернуть пружинку девочке со шрамом на руке.