***
Оказавшись на этаже с камерами, я теряюсь, пытаясь выискать среди синего неонового света и полумрака теней знакомое лицо. В итоге оно, это лицо, находит меня само: когда я уже прохожу мимо его камеры, Кирилл окликает меня. Подойти совсем близко к решётке ему не позволяет то, из чего она сделана — железо, а, если быть точнее, то, какое влияние оно оказывает на фейри. Поэтому Кирилл продолжает топтаться в паре шагов от неё, даже когда я подхожу ближе. — Привет, — произносит Кирилл. Он должен был исцелиться. За то время, что прошло между его избиением мной и этим самым мгновеньем, от его ран на лице должны были остаться лишь едва заметные следы, но вместо этого я вижу разбитые губы и сломанный нос, опухшие от кровоподтёков глаза, ссадины на щеках. Не всё это — моих рук дело. — Клеймо преступника, — Кирилл всё-таки подходит ближе. Осторожно просовывает левую руку между прутьев. На бледной коже внешней стороны ладони хорошо различимы чёрные полосы штрихового кода. — Не позволяет моей магии исцелить меня. Пальцы протянутой мне ладони дрожат. Даже не трогая их, я ощущаю исходящий от кожи неестественный холод. Раны и блокировка магии убивают Кирилла. — Тебя били? — В смысле, кто-то кроме тебя? — Кирилл ухмыляется. — Вместе с твоим отцом был высокий широкоплечий блондин. Пару раз он врезал мне за то, что я не ответил на заданные вопросы. — Кирилл касается кончиком языка уголка губ. — Знаешь, всё же не так больно, как получить от твоих рук. Я делаю вид, что не расслышала. Кирилл, конечно, едва ли преследует цель воззвать к моей совести, но давать ему повод хоть на мгновение уловить на моём лице тень сожаления о содеянном — то, на что я пойти не могу. — Север приходил ко мне и просил помощи, — сообщаю я. Кирилл настолько удивлён моим словам, что даже забывает об осторожности и, возвращая свою руку обратно, задевает прутья. Шипит от боли, а до меня доносится неприятный запах жареного мяса. — Что он тебе говорил? — шёпотом спрашивает Кирилл. Он хватается за своё обожжённое запястье и растирает его. Я хочу сказать, что так он делает только хуже, но вместо этого произношу: — Говорил, что ты слепо ведёшься на любое слово королевы. Ему нужны были причины, и он думал, что найдёт их у меня, потому что когда-то давно мы были лучшими друзьями. Кирилл облизывает пересохшие губы. — Были, — повторяет он. — Были, — подтверждаю я. — И что ты ему сказала? — Чтобы он спросил тебя о Вете. Как только с моих губ срывается это имя, Кирилл напрягается всем телом. Будь он струной, лопнул бы со звоном, разлетающимся по полупустым коридорам. — Он не спрашивал, — отвечает Кирилл. — Но теперь, по крайней мере, я понимаю, почему он всё время был так глубоко погружён в свои мысли. — Кирилл опускает голову вниз и смотрит на свои ноги. — Значит, я здесь, потому что ты решила принять его просьбу и помочь мне? — Всё немного вышло из-под контроля, — честно признаюсь я. — К тому же, я подумала, что если стражи и пираты объединятся, у нас будет больше шансов противостоять оборотням. — Рося, — на выдохе произносит Кирилл, и меня вдруг отбрасывает куда-то в воспоминания, которые больше напоминают игру воображения, потому что я не могу почувствовать их присутствие в своей жизни, но совершенно точно вижу их так, словно это было вчера: Кирилл также зовёт меня по имени, но при этом протягивает что-то блестящее на длинной цепочке. Я принимаю подарок, а затем беру Кирилла за руку, переплетая наши пальцы. Нам кажется, словно мы повелеваем этим миром. Тёплый ветер забирается под футболку и ерошит мои коротко стриженные волосы. Мы стоим на самом краю крыши, но я не чувствую страха, потому что знаю, что не могу позволить себе бояться. К тому же, со мной рядом мой самый лучший на свете друг… — Ты правда могла подумать, что это сработает? Пираты и стражи — вместе против общей угрозы? Я фокусирую взгляд на реальном Кирилле, стоящем передо мной. Его окровавленное лицо и взгляд побитой собственным хозяином собаки действует на меня как укол адреналина прямо в сердце. Проходит ещё секунда, и я наконец осознаю, что на самом деле натворила. — Тебя казнят, — произношу я то, что ранее сказал мне Даня. Кирилла мои слова никак не трогают. Сначала мне кажется, что он не расслышал, но потом я понимаю, что он просто понял это гораздо раньше меня и уже успел смириться. — Мне не впервой придётся умирать, — говорит Кирилл с улыбкой. — Но, полагаю, в этот раз точно в последний. Он произносит это так спокойно и умиротворённо, что непроизвольно это передаётся и мне. И каким бы диким это не могло бы показаться со стороны, но я расслабленно опускаюсь на пол, придерживаясь за прутья решётки, и усаживаюсь, скрестив ноги перед собой напротив Кирилла, когда понимаю, что больше не могу стоять. — Ты в порядке? — спрашивает Кирилл. — Да, — отвечаю я. — Да, я… в порядке, что… немного странно. Кирилл внимательно следит за мной. В коридорах повисает тишина, к которой я прислушиваюсь. Единственное, чем она прерывается — это лёгкое жужжание ламп. Спустя ещё некоторое время, проведённое в молчании, Кирилл повторяет мою позу, опускаясь на пол с трудом и попытками скрыть боль за поджатыми губами. — Когда меня не станет, тебе придётся образумить Севера и девочек, — говорит Кирилл, усаживаясь. — Я не хочу, чтобы кто-то из них стал одержим местью. — И как же мне это сделать? — Не знаю, — Кирилл пожимает плечами. Его взгляд скользит по мне и останавливается на медальоне, который я ранее повесила на шею, чтобы с ним связаться. Кирилл роется под рубашкой и достаёт на свет свой медальон. — Я оставлю сообщение, — говорит он. — Моим словам они поверят. Лифт работает бесшумно, поэтому чужое присутствие я распознаю лишь по глухим звукам чьих-то грузных шагов. — Я знал, что найду тебя здесь, — говорит Бен, подходя ближе. Они с Кириллом несколько долгих секунд неотрывно смотрят друг на друга. Понятия не имею, что они означают для каждого из парней, но Кирилл вдруг серьёзнеет и поднимается на ноги. — Что-то случилось? — спрашиваю я, глядя на Бена снизу вверх. — Дмитрий пытается выйти на связь с королевой Зимнего двора, но все каналы связи заблокированы. Вокруг Дуброва мало того, что не осталось защиты, так ещё и образовалось что-то вроде вакуума, не пропускающего ничего через себя. Евгений считает, это реакция призмы на заклинание, обращённое для её разрушения. — И? — После захвата особо опасного преступника у представительства его вида есть двенадцать часов на то, чтобы связаться со стражами и предоставить достаточно оснований для передачи его в родные края для совершения местного правосудия. В случае, если никто на связь не выходит, у стражей появляются права совершить суд на своих основаниях. — Королева на связь не вышла бы, даже если бы у неё была такая возможность, — спокойно заверяет Кирилл. — Пираты — её пешки. Она пустит нас в расход, не задумываясь, если понадобиться прикрыть путь к ней или провернуть обманный манёвр. — Ты Дмитрию об этом сказал? — спрашиваю я. Кирилл отрицательно качает головой. — Нет. Я и так слишком многое вам рассказал, подвергнув риску шанс Веты на жизнь. — На службу королеве, — поправляю я. — Она всё равно не отпустит её на свободу. — И пусть. Главное, что сестрица будет жить. Я снова слышу шаги. В этот раз к нам направляются несколько пар ног. — Пошли, — Бен хватает меня за воротник кофты и дёргает вверх, не давая сообразить. Всё, что остаётся — подняться, чтобы в итоге не быть задушенной. — Быстро! Если Дмитрий нас увидит, нам крышка! Я успеваю бросить в сторону Кирилла последний взгляд и даже непроизвольно протянуть руку, как бы говоря то, что вслух произнести не позволила мораль: «Я всё ещё забочусь о тебе и всегда буду». А потом Бен утягивает меня за поворот, и мы покидаем этаж с преступниками через другой ход, которым раньше я никогда не пользовалась. Этот путь уводит нас на улицу, где мы с Беном становимся свидетелями первого в этом году снегопада. *** — Три буквы, — говорит Бен. Он не единственный, кого я попросила отложить отдых и составить мне компанию, но при этом, что, собственно, ожидаемо, самый громкий из двух. И больше всех возмущается. — С, О и Н, — произнося каждую, Бен оттопыривает пальцы, при этом продолжая держаться остальными за руль. — Сон, Романова. Ты вообще знаешь, что это такое? — Знаю, — спокойно сообщаю я. Моё место — справа от водителя. На заднем сиденье, забравшись на него с ногами и прямо в грязных ботинках, восседает Лиза, которой понадобятся секунды и никакого оружия, чтобы, в случае чего, вступить в сражение. Поэтому-то я и взяла её с нами. — Раз уж вы потащили меня посреди ночи непонятно куда и непонятно зачем, могу я вклиниться в ваш бессмысленный разговор и задать вопрос? — спрашивает Лиза, наклоняясь вперёд. — Конечно! — облегчённо выдыхаю я. Она идёт на контакт — это хорошо. Она хоть немного разрядит обстановку, отвлекая меня от теоретической перепалки с Беном — это ещё лучше. — У Артура есть девушка? Бен давит по тормозам, отчего меня, не пристёгнутую, бросает вперёд на приборную панель. Лизе, чтобы удержаться на месте, приходится выпустить когти и вцепиться ими в края наших с Беном сидений. — Кто тебе права выдавал? — кричит Лиза. Вместе со словами с её губ срывается рычание, и, я могу поклясться, в её голубых глазах сейчас столько злобы, что перегнуться и оторвать Бену голову для неё было бы делом мало того, что плёвым, так ещё и не лишённым удовольствия. — Зачем тебе знать, есть ли кто у Артура? — спрашиваю я, когда выравниваюсь и снова могу дышать после удара грудью о бардачок. — Надо, — отвечает Лиза. — Тебе-то что? — А то, что Слава — его сестра, — вклинивается Бен. Его взгляд скользит по дырам на сиденьях, оставшихся после когтей Лизы. Я уже представляю, как он мне всю следующую вечность это припоминает. А ещё наверняка заставит заплатить за испорченную мебель из своего кармана. — О, — выдыхает Лиза и замолкает. Выпячивает подбородок, пока разглядывает меня через зеркало заднего вида. — Неловко вышло. — Ага, — соглашаюсь я. — И всё-таки свой вопрос я отменять не собираюсь. — А что насчёт Рэма? — Кого? — Рэма. Тёмненький крепкий парень… Бариста из кафе. — Тот, который меня сковородой ударил? — Лиза касается затылка. И хотя наверняка рана давно уже зажила, она морщится как от боли. — Он мне не нравится. — А зря, — напираю я. — Он добрый очень. И весёлый. Мне кажется, если тебе… — Слава, — перебивает меня Бен. — Давай-ка выйдем. — Мы и так встали посреди проезжей части, ты предлагаешь ещё и диалоги снаружи вести? — Я указываю пальцем на одну из кнопок. — Ты даже не включил аварийку. Бен с остервенением жмёт на нужную кнопку, а затем кивком указывает мне на дверь. Делать нечего. Зная Бена, он не оставит меня, пока я не сделаю так, как он хочет. Поэтому приходится накинуть куртку, которая до этого лежала на коленях, на плечи и выскользнуть на улицу. — Ну? — спрашиваю я, плотнее укутываясь в куртку. Снег ни на минуту не прекращал падать. Всё вокруг уже успело покрыться тонким слоем белых хлопьев. Бен обходит автомобиль и оказывается передо мной. — Баранки гну. Думала, я не пойму, что ты тут устроила? — Что? — Собираешься свести всех по принципу: «В первый раз прокатило, значит, и во второй сработает»? — Но Рэм и Лиза… — Если ты вдруг забыла, родители первого были категорически против их союза. Сейчас же Рэму и Лизе друг до друга параллельно. Оно и к лучшему, не кажется тебе? — Нет. — Ну да, совсем забыл, что твоё мнение у нас — единственно верное. — Чего ты взъелся на меня? — А того, что ты сама говорила — мы двигаемся дальше! — выпаливает Бен слишком эмоционально. — К тому же, как и со смертью, в подобных делах тоже есть практика: суждено — значит, сбудется. — В подобных делах? — переспрашиваю я. Бен кривит губы. — Не заставляй меня произносить вслух слово «любовь». — Ты только что это сделал, — замечаю я с улыбкой. А затем, пока Бен снова принимается меня отчитывать, всё моё внимание приковывают к себе фары приближающегося автомобиля. — Ладно, Бен, — я резко обрываю его на полуслове. — Поехали. Я тебя услышала. Я не хочу звучать беспокойно, но, вероятно, так и выходит, потому что Бен не спорит и лишь чуть выходя вперёд, перехватывает направление моего взгляда. Встречная машина, оказываясь совсем близко к нам, сворачивает на обочину. Бенова рука дёргается к кобуре, висящей под курткой. Я прищуриваюсь в попытке разглядеть водителя, но за белой пеленой снегопада едва ли могу различить даже силуэт. К счастью, выжидать не приходится. Водитель покидает свой автомобиль. Длинная фигура, запахнутая в плащ. Курчавые чёрные волосы. И, мне кажется, я уже слышу её голос, когда она произносит, подходя ближе: — Машина заглохла, детишки? — Что вы здесь делаете? — спрашиваю я. Эдзе оглядывает наш внедорожник и, — особо пристально, — Лизу, оставшуюся внутри. — Здесь — очень призрачное понятие, — протягивает Эдзе, выпрямляясь. — Тебе следует уточнить, где: в городе, на дороге, в этом мире, в этом времени, в этой вселенной… — А-а-а! — вскрикивает Бен, затыкая уши ладонями. — Заткнитесь! — И тебе доброй ночи, — довольно улыбается Эдзе. — Что вы делаете на улице посреди ночи? — повторяю я, корректируя вопрос. — На другом конце города есть круглосуточная кафешка, где подают отвратного вида и нулевой пищевой ценности двойной бургер с говяжьей котлетой. — Эдзе делает паузу. — Так как у меня впереди целая вечность, чтобы сжечь эту тысячу калорий, я могу позволить себе ночные перекусы. — Ясно, — протягиваю я. Эдзе никогда не перестанет удивлять меня. — Тогда нам придётся составить вам компанию, потому что мы направлялись именно к вам. — Вот чёрт, — разочаровано произносит Эдзе. — Как же так выходит, что я всё время попадаю не в то место и не в том времени? — Не знаю. Но иногда мне кажется, что вы только прикидываетесь незнающим. Эдзе ведёт бровью. — Благодарю за комплимент. Ладно. Я слишком голоден, чтобы продолжать этот прекрасный дорожный разговор, к тому же у меня на хвосте последние пару километров сидел жёлтый седан, поэтому давайте-ка поторопимся. Эдзе хлопает в ладони, подгоняя нас вернуться внутрь внедорожника. Вместе с этим он возвращается в свой автомобиль и почти сразу срывается с места, показывая нам дорогу. Бен разворачивает внедорожник на пустой дороге, совсем позабыв про любые правила. — Куда мы направляемся? — интересуется Лиза. — На поздний ужин с дьяволом, — ворчит Бен.***
— Отлично! Я как раз проголодалась. Бен продолжает что-то бубнить себе под нос. Наш короткий разговор на дороге явно не проходит бесследно, правда я всё ещё не понимаю, почему его могла так взбесить эта ситуация. Я делаю вид, словно поведение Бена совершенно меня не беспокоит, хотя не могу перестать искать ему объяснение даже тогда, когда мы прибываем на пункт назначения, и Бен останавливает машину точно позади машины Эдзе, едва не въезжая тому в багажник. — Осторожней, — предупреждающе произношу я. Бен игнорирует это. Выключает двигатель и покидает салон, ничего не сказав ни мне, ни Лизе. — У этого парня проблемы с контролем своих эмоций, — говорит Лиза тоном врача, ставящего диагноз умирающему пациенту. — Я тебе это как оборотень говорю. — Знаю, — обречённо вздыхаю я. — А у кого нынче нет таких проблем?***
Уже в кафе, которым на деле оказывается обычная придорожная забегаловка, где не то, что бы есть, даже в туалет ходить опасно, Эдзе, как и говорил, заказывает себе премерзкого вида бургер, разваливающийся прямо на тарелке. Под наши взгляды, полные отвращения, он сдабривает блюдо кетчупом и горчицей и принимается поедать его с нескрываемым удовольствием. — Это отвратительно, — заявляет Бен, сидящий по мою левую руку. — Настолько, что мне тоже захотелось попробовать. Он подзывает рыжеволосую официантку, делает заказ. Та записывает его и ещё раз спрашивает у нас с Лизой, не решили ли мы тоже изменить свой категоричный отказ. — Несмотря на то, что я страшно проголодалась, умирать так рано я не планирую, — отрезает Лиза, откидываясь на спинку сиденья. — Поэтому нет. — А мне бы кофе, — сдаюсь я. — И что-нибудь из десертов. — Есть яблочный штрудель, рогалик с маком и шоколадное овсяное печенье, — отчеканивает официантка, не сводя с меня пристального взгляда. — Давайте рогалик. — Не советую, он на витрине уже вторую неделю лежит. — Тогда штрудель? — У нас плохо работает духовка, штрудель будет холодным. — Печенье? — Отличный выбор. Скоро принесу. Официантка уходит к раздаче, успевая по дороге перехватить ещё пару заказов от таких же неспящих полуночников, как мы. Я съезжаю по скрипучему кожаному сиденью. — Прекрасное кафе, — иронично подмечаю я. Эдзе кивает, не отрываясь от поедания бургера. — Так, а вы, значит, о чём-то хотели поговорить, верно? — говорит он, прикрывая рот. — Не догадываетесь, о чём? — уточняю я. Эдзе на секунду замирает, так и не облизав большой палец от следов кетчупа. — Вероятно, это не модные советы, и, на что я очень надеюсь, не вопрос о ваших взрослеющих молодых организмах. У меня слишком много детей для того, кто может дать хороший совет по поводу контрацепции. Я накрываю лицо ладонями. Как никогда раньше, идея попросить помощи у Эдзе кажется мне глупейшим поступком. — Мы хотели узнать у вас, что вы знаете о гнори и перитонах, — говорит Бен, приходя мне на помощь. Когда я снова гляжу на Эдзе, то вижу, что он умудрился запачкать манжет в горчице. — Не то, чтобы кроме вас у нас нет никакого иного источника информации, но… — Но все мы знаем, что из ныне существующих и из тех, кто вас, стражей, не ненавидит всеми фибрами своей души, именно я — кладезь мудрости, — заканчивает за меня Эдзе. К счастью, официантка приносит мой кофе. Я сразу хватаюсь за кружку, которая оказывается нереально горячей, и, несмотря на дискомфорт, делаю несколько глотков залпом. Горло и язык горят, но зато я отвлекаюсь от мысли плюнуть на всё и вернуться в штаб. Тем временем, Бену принесли его бургер, выглядящий, как мне кажется, даже ещё хуже, чем тот, что на тарелке у Эдзе. Поэтому пока Бен увлекается едой, а Лиза, как единственная из нас, кто совсем не заинтересован в беседе, сидит молча и складывает из салфеток и зубочисток какие-то непонятные фигуры, я снова остаюсь единственной, кто может вести переговоры. Чёрт. Нужно было прихватить с собой кого-нибудь из миротворцев. Я открываю рот, чтобы совершить ещё одну попытку поговорить, когда Эдзе вдруг перебивает меня: — Гнори — колонизаторы, — Эдзе перестаёт жевать. С выражением удовлетворения на лице, он отодвигает от себя остатки еды и берётся за стакан с газировкой. — Им всё равно, в какой мир они попали и что за существа его населяют. Сам факт захвата территорий и их опустошение — вот единственная преследуемся ими цель. — А перитоны? — сразу спрашиваю я, пока Эдзе не решил, что с него болтовни хватит. — Домашние питомцы, не более того, — Эдзе зубами прикусывает трубочку, прежде чем вытянуть из неё газировку, и это кажется мне странной привычкой. — Представь, если бы вы, люди, вместо кошки держали дома, скажем, африканского буйвола. Я задумываюсь над услышанным, пытаясь сопоставить слова Эдзе с тем, что я видела собственными глазами. Значит, эти ужасающие существа находятся в подчинении у других, не менее ужасающих. — Что ещё вы знаете? — спрашиваю я. — Гнори используют нечто вроде гипноза, чтобы парализовать свою жертву. Они заставляют свою цель остановиться, и даже секундной паузы хватает, чтобы в игру вошли перитоны, пикирующие на бедолагу и поражающие его своими рогами. Затем — делёжка добычи: гнори достаётся кровь, а перитонам — обескровленное тело. — Эдзе принюхивается к содержимому своего стакана. — Точнее, сердце и мозг. Они предпочитают именно эти деликатесы. Поэтому, как говорил Влас, гнори называют собирателями душ, а перитонов — их вместилищами! Эдзе брезгливо оглядывает сидящего напротив него Бена, хотя ещё буквально несколько мгновений назад он сам сидел и поедал бургер именно с таким же выражением на лице. — Тебя, что, лет сто не кормили? — спрашивает Эдзе, морщась. — Не боишься заработать несварение, так набрасываясь на еду? Бен не утруждает себя ответом, продолжая жевать. Эдзе вновь переключается на меня. — Зачем ты таскаешь его с собой, если больше пользы принёс бы даже глухонемой калека? — Я не буду отвечать на этот вопрос, — спокойно произношу я. — Лучше скажите, как нам остановить гнори и перитонов? — Никак, — Эдзе качает головой. — Неужели, нет способа убить их? — Почему? Конечно, есть. Только тебе стоит определиться: ты хочешь остановить их или уничтожить? Есть разница, дорогуша. За помощью я обращаюсь сначала к Бену, глядя на него несколько долгих секунд, затем к Лизе. Вторая реагирует быстрее: — Насколько они вообще опасны? — спрашивает она. — В смысле, на фоне всего происходящего. Ведь ещё и война с оборотнями в самом разгаре! — Гнори и перитоны не будут принимать ничью сторону в этом противостоянии — это я вам с уверенностью заявляю. Им есть дело только до себе подобных и до своих желудков. — Мило, — Лиза кивает головой. — Тогда предлагаю уничтожить их. — Я согласен, — подаёт голос Бен. — В конце концов, они-то не собираются нас жалеть. — Убить перитона легко, — сообщает Эдзе. — Достаточно ранить его в оба сердца. — Оба? —Да, их у них два. Если визуально разделить их грудь на три части, то между первой и второй и между второй и третьей и будут находиться сердца. — Ясно, — протягиваю я. Бен рядом со мной достаёт телефон и что-то быстро печатает. — А что с гнори? — Те уязвимы лишь во время кормёжки. В любое другое время вы можете выпустить в них хоть всю обойму — пули превратятся в прах, едва только коснутся их кожи. — А что насчёт этого? — Лиза раскрывает кулак, растопыривая пальцы. На их концах красуются когти. — Я бы не советовал, — Эдзе совсем не восхищён силой Лизы. — Потому что эффект одинаковый и для ножей, и для пуль, и для когтей. Эдзе говорит о гнори, и что-то меняется в тоне его голоса. Мне кажется, это не первая его с ними встреча. То, как он рассказывает о них, говорит о более близком контакте, чем можно подумать. — Когда-то ранее вы уже имели с ними дело? — спрашиваю я осторожно. Но Эдзе, вопреки моим ожиданиям, не воспринимает слова в штыки. — Да, — спокойно подтверждает он. — До твоей мамы, до Огненных земель, до Христофа — задолго до всего этого я жил в мире, который целый месяц умирал на моих глазах после пришествия перитонов и гнори. Мне бы пожалеть Эдзе, потому что эта история скрывает в себе явно больше душещипательных подробностей, возможно, изменивших его навсегда и сделавших его тем, кто он есть, но в моей голове не перестают звучать конкретная часть сказанных Эдзе слова. — Не совсем поняла, — говорю я. — Что значит «до моей мамы»? Глаза Эдзе округляются. Понимая, что именно он сказал, тот быстро щёлкает пальцами, подзывая официантку. — Мне пора, — бросает Эдзе. Достаёт из кармана плаща деньги, причём по количеству и номиналу явно больше, чем нужно. Выходит из-за стола и бегом пускается на выход. Я — за ним. — Эдзе, стойте! Что значит «до моей мамы»? На улице я оказываюсь на мгновение позже ведьмака, но и этого хватает, чтобы Эдзе и след простыл. А мой вопрос так и повисает на пустынной парковке быстро гаснущим эхом.***
По возвращению в штаб, мы расходимся по комнатам. Время — почти четыре часа утра. Парни спят, поэтому я заранее раздеваюсь до нижнего белья ещё в коридоре, а когда прохожу в комнату, не включаю свет и передвигаюсь лишь благодаря тусклому лунному свету, льющемуся из не зашторенного окна. Моё место — матрас рядом со спальным мешком Артура. Я внезапно понимаю, как сильно устала, и всё, на что меня хватает — это рухнуть в подушку лицом. Мне хватит и секунды, чтобы задремать, но я слышу, как кто-то рядом начинает ворочаться, и готовлюсь к вопросам. — Где ты была? — шёпотом спрашивает Артур. — Как обычно, искала информацию, — отвечаю я. — Я что-то пропустила? — Не совсем. — Когда я переворачиваюсь на спину, вижу, что Артур смотрит на меня. В лунном свете его глаза блестят серебром. — Принято решение насчёт Кирилла. — И? — Завтра его казнят. Новость ожидаема, и всё же когда Артур произносит это, я чувствую боль в животе, как от прямого удара. — Как это произойдёт? — спрашиваю, справившись с эмоциями. — Как обычно — смертельная инъекция. По крайней мере, это гуманно. И гораздо лучше, чем картины, которые лезли мне в голову, вроде повешения или сжигания заживо. — Ты в порядке? Спальный мешок шелестит, когда Артур достаёт наружу свою руку и, протягивая её в сторону, кладёт ладонь на одну из моих, которые я сложила на животе. «Порядка больше не существует», — думаю я. — Ты знаешь, что может связывать маму и Миллуони? — Миллуони? Того ведьмака, с которым ты заключила сделку, чтобы спасти Нину? — Ага. — Понятия не имею. — Вот и я тоже. Но сегодня он случайно прокололся, дав мне понять, что там что-то есть. — Интересно, — Артур хмыкает. — Спросим у неё? — Думаю, если бы это было что-то важное, она бы нам рассказала. Она или… отец. — А что, если он не знает? — Чёрт, — протягиваю я, хмыкая. — Об этом я не подумала. Артур слегка дёргает пальцами, словно набивая какую-то мелодию, а затем убирает руку обратно в спальник. — Завтра будет трудный день, — говорит Артур. — Хочу, чтобы ты знала, что если тебе понадобится поддержка, необязательно идти к дяде Вале. У тебя есть я. Упоминание Валентина заставляет меня занервничать. Откуда Артур узнал об этом, если я никому не говорила? Неужели, сам Валентин рассказал? Но как же тайна встречи пациента и врача? Или же, скрыв под покрывалом дружеской беседы всё, о чём мы говорили, он решил, что это и не секрет вовсе? — Причём тут дядя Валя? — спрашиваю я. — Видел, как вы с ним вместе выходили из кабинета. Догадаться было не сложно, сопоставив всё происходящее. — Это не то, о чём ты думаешь, — я начинаю оправдываться, но понимаю, что это не приведёт ни к чему, кроме ещё более нелепых домыслов. — Я и не думаю. Просто… не забывай обо мне, ладно? — Ладно, — соглашаюсь я. А затем решаю, что будет правильным добавить ещё кое-что и говорю: — Извини. — Спокойной ночи, Слав, — произносит Артур, игнорируя мои слова. — И ещё раз с днём рождения. Я хмурюсь. День рождения. Сорванное мной же застолье сначала превратилось в разборки и поимку преступника, а потом и вовсе кануло в небытие, когда я отправилась к Эдзе за разговором. Хотела как лучше, но снова сама же всё и испортила. — Спокойной ночи. Уже меньше, чем через пять минут, я слышу размеренное сопение со стороны Артура, означающее, что парень снова уснул. Я же чувствую, что, несмотря на усталость, ещё не скоро смогу отключиться. Поэтому привстаю, чтобы достать из кармана брошенной на стул куртки телефон. Сообщений и звонков едва ли больше, чем в обычный будний день. Славу из Дуброва, при всех её очевидных плюсах, мало кто стремится поздравить с днём рождения. На дисплее мигает лишь одно сообщение. Я открываю его, и имя отправителя, значащееся в самом тексте, так как его номер не сохранён в контактах, не вызывает у меня ничего, кроме удивления. «Совсем забыл», — пишет Эдзе. Без смайликов, скобок и прочей ерунды, только странные двоеточия в конце предложений. — «У тебя же сегодня праздник. Однако такое чувство, что ты сама об этом не помнишь. Что ж, кто я такой, чтобы учить тебя жизни? А потому — поздравляю». А ниже, с разницей в две минуты, ещё одно. Пожелание. «Не делай того, чего не стал бы делать я. Не делай глупостей».