Одеяла

В казарме осенью холодно и сыро. Как-то по-особенному паршиво. Даже тренировки иногда отменяют из-за без конца льющейся с неба воды, зато уж как взамен гоняют в классе по теории… Имир думает, что лучше бы пару лишних километров вокруг корпуса навернула, но только не по такой погоде, если можно, а то сапоги увязнут в грязи по самую щиколотку. Криста носится вокруг сто четвёртого словно мамочка-наседка, стремящаяся обеспечить комфорт своим драгоценным цыплятам. Раздаёт одеяла, приносит кипяток с кухни и еду для Саши. Имир наблюдает за этим из-под лениво прищуренных глаз и только усмехается, видя, как Криста из кожи вон лезет в потугах «быть полезной». Не то чтобы у неё вот уж совсем не получалось: все были довольны и счастливы, вынимая из кармана благодарную мятую улыбку (как старую купюру) в оплату за уют и доброту, но Имир это всё казалось до жути ненатуральным и неправильным. Хотелось вскочить с кровати и заорать: «Да, прекрати ты уже! Хватит!», потому что на нервы действует до такой степени, что хочется не только словами, но и чем потяжелее в недоделанную мать Терезу зашвырнуть. К вечеру атмосфера немного сглаживается, тёплый медовый свет заливает комнату, все заняты своими делами: кто-то приводит в порядок снаряжение, кто-то болтает, кто-то меланхолично смотрит в окно на мерно рассекающие стекло косые струи. Имир относится к последним, потому что снаряжение и так в порядке, а разговоры по душам – не её конёк, без обид. Кристы нигде поблизости не видно, это напрягает, на самом деле, но не настолько, чтобы предпринимать какие-либо телодвижения. В такую погоду вообще, на самом деле, двигаться не хочется, ничего не хочется. Мышцы будто налиты свинцом, Имир чудится, будто она чувствует, как они растекаются по подоконнику, и это чувство вряд ли можно назвать приятным, но Имир нравится искать в нём какое-то извращённое удовольствие. В стекле отражается её безразличное лицо, Имир не хочется на него смотреть, поэтому она заставляет взгляд ещё больше расфокусироваться, растечься и объять в себя весь мир, на деле не показывая ничего. Шея затекает, но разминать её лень, вообще не хочется привлекать к себе внимание и смотреть на эти лица, поэтому Имир терпит и отгоняет от себя все мысли, практически улетая из реальности, и даже немного задрёмывает на холодном куске дерева у холодящего плечо даже сквозь кожаную куртку стекла. *** - Эй, Имир, ты слышишь? – кто-то ненастойчиво трясёт за плечо, но именно эта ненастойчивость раздражает до трясущихся перед глазами красных пятен. Сразу понятно, кто это, и Имир борется с желанием изо всех сил оттолкнуть тонкую руку Кристы, терзающую плечо. Затёкшие и замёрзшие мышцы не слушаются и болят, плечо, прижатое к стеклу, превратилось в кусок льда по ощущениям. - Что тебе нужно, Криста? – раздражённо ворчит Имир, не открывая глаз и всё же сбрасывая цепкие пальцы со своего плеча. - Ну… - Криста чуть мнётся. – Я подумала, что ты замёрзнешь здесь, да и не очень удобно, наверное, спать в такой позе. Пойдём, я отведу тебя в кровать? - Я и сама смогу дойти. Имир всё же со вздохом отгоняет остатки сна, не обращая внимания на дрожь в теле и списывая темноту в глазах с головокружением на темноту в комнате, спрыгивает с подоконника, делает пару шагов и плюхается на свою холодную кровать. Кажется, что на окне было уютнее, но Имир старается не думать ни об этом, ни о чём-либо ещё и заснуть, пока дрёма до конца не выветрилась из затуманенного мозга. Она даже не отталкивает руки Кристы, заботливо укутывающей её в одеяло. Уснуть не получается. Имир старается не двигаться, внушает себе, что сейчас заснёт, представляет, как сон туманной дымкой окутывает мозг и тянет её в небытие, в потоки собственного сознания. Сквозь этот туман отчётливо прорывается раздражающий клацающий звук, противный до зубовного скрежета. Имир вырывает из недосна судорожный выдох и едва слышное копошение за спиной, чуть погодя она понимает, что клацает не что иное как зубы замёрзшей Кристы, раздавшей все одеяла ребятам. Имир мысленно закатывает глаза и со вздохом разворачивается, нагло сгребая дрожащее совсем рядом тело в охапку и затаскивая к себе поближе, под нагретое место в одеяле. Криста холодная как лягушка и дрожит, и Имир (опять же мысленно) даёт ей подзатыльник, обещая завтра отчитать за неосмотрительность, ведь заболеть во время обучения (особенно для не особо физически подготовленной Кристы) равносильно получить пинок под зад и навсегда забыть об армии. Мать Тереза даже не просыпается, только мило посапывает, расслабляясь в тёплых объятьях. Имир тоже вскоре засыпает под ровное дыхание. *** Утром Криста пугается, судорожно пытается выбраться и неловко толкает локтём в рёбра. Пытаясь ухватить ещё хоть пару мгновений спасительного сна, Имир психует и прижимает запястья Кристы к её груди, а норовящие пнуть ноги обездвиживает коленом, тело в руках напрягается и, кажется, перестаёт дышать (от страха?). Имир раздражается ещё больше, отпускает одеревеневшее существо на волю, сворачиваясь под одеялом, и Криста судорожно отползает на край кровати. Раздаётся облегчённый выдох и звонкий голос врезается в уши. - Фух, Имир, ты меня напугала, почему мы..? – Криста снова подползает ближе и ложится рядом на подушку. Понимая, что она не отстанет, Имир с сожалением прощается с последней сонливостью и открывает глаза. - Что почему? - Почему мы спали в обнимку? – брови Кристы съезжаются к переносице, и между них пролегает едва заметная морщинка. Имир хочется разгладить её пальцем, но она только протирает глаза, отводя волосы назад, и садится на постели. - Потому что иначе твои стучащие зубы перебудили бы пол-отряда, – бросает раздражённо, натягивая сапоги, всем своим видом показывая, что не собирается продолжать этот разговор, и Криста лишь вздыхает, складывая спасшее её одеяло и надевая холодную куртку. Весь день сливается в одно огромное серое пятно в такие дни. Дождь льёт как из ведра уже третий день, и это совсем не способствует поднятию настроения (если бы было ещё, что поднимать). Вечером Криста неловко мнётся у кровати, и Имир это потихоньку начинает бесить. - Что? – раздражённо и даже чуть злобно. Криста чуть отшатывается, но неуверенно начинает. - Имир, я тут подумала… - Имир раздражает то, что её всё раздражает, но, видимо, из Кристы слова придётся тянуть клещами. Как только она собирается поторопить, девушка спохватывается и продолжает: – Одеял мало и на всех не хватает и… Можно я снова посплю с тобой? Имир улыбается уголком губы. С Кристой спать было приятно: никакой тебе бессонницы и никаких кошмаров, но это не единственная причина, по которой Имир пожимает плечами в знак согласия. Ей не хочется, чтобы Криста мёрзла. *** На вторую неделю дождей надежду теряют даже самые жизнерадостные. Разговаривать не хочется, и сто четвёртый разбредается по койкам даже раньше объявления отбоя. Никакие одеяла не спасают от холода и сырости, кажется, будто вода льётся в казарму сквозь потолок. Стук капель по окнам из успокаивающего превращается в раздражающий: хочется зажимать уставшие уши руками и напевать что-нибудь дурацкое ровно настолько, чтобы не слышать этого вечного метронома. Имир дрожит под одеялом и проклинает Кристу последними словами, потому что ей срочно нужна грелка, чтобы ничего не отморозить (и не разнести от злости эту проклятую казарму). Бог, если он есть, слышит её скупые проклятия, принимая, видимо, за молитвы, и в нос забиваются светлые пряди влетевшей под одеяло и прижавшейся спиной Кристы. Девушка трясётся от холода и сжимает запястья Имир, когда та поближе подтягивает к себе. Имир хочется поскорее заснуть, но мысли никак не хотят покидать голову. Криста дышит ровно, от её волос едва уловимо пахнет копчёным мясом, которое она завернула в плащ для Саши, это заставляет улыбаться и сильнее втягивать воздух, зарываясь носом в белобрысую копну. Мерный стук капель разбавляется вздохами, храпами, стонами и несвязной речью сонного сто четвёртого. Имир кажется, будто время для неё остановилось, будто она одна во всём мире, но эти мысли постоянно пресекаются резкими выдохами Кристы. Девушка чуть ёрзает, прижимаясь ближе, и подтягивает колени к груди. Сколько они уже спят вот так вместе? С тех пор, как идёт дождь – Имир помнит, но ей сложно смириться с мыслью, что когда-нибудь этот всемирный потоп закончится, и у Кристы больше не будет нужды в её объятиях на ночь. Это несколько угнетает, на самом деле. Имир начинает думать об этом чаще, изучает Кристу, приручает, привязывается… Осознание последнего больно бьёт под рёбра, заставляя одуматься, и Имир трясёт головой в попытке отогнать непрошеные мысли. На уроках всё вылетает из второго уха так же легко, как и влетает в первое, Криста украдкой смотрит, и Имир, само собой, замечает, но ничего не говорит, лишь улыбается, когда девушка прячет взгляд. Дождь даёт курсантам небольшую передышку, и их даже выводят на занятия. Гоняют, восполняя пробелы так, что к вечеру сил не остаётся ни на что, только бы дотащить тело до кровати и броситься в её объятия. В казарме до сих пор холодно и сыро, ночью снова накрапывает дождь, и Имир с Кристой не договариваясь, даже не задумываясь, по привычке устраиваются рядом, отключаясь практически мгновенно после тяжёлой тренировки. Просыпается Имир от странного ощущения. Ей кажется, будто на неё кто-то непрерывно смотрит, и это не то чтобы неприятно – необычно. Она жмурится, разлепляя веки, и чуть отшатывается, видя затаившую дыхание Кристу перед самым носом. Девушка, смутившись, пытается отстраниться, но Имир не даёт, притягивая ближе и неожиданно с наслаждением втягивая пыльный воздух, уткнувшись носом в светлые волосы. Они какое-то время просто лежат обнявшись. Имир ничего не спрашивает, и Криста благодарна, на самом деле. - Имир… - тихо начинает девушка, не поднимая глаз, теребя завязки на чужой кофте. - Да? – немного грубым голосом отзывается та, отодвигаясь и пытаясь заглянуть в глаза. - Имир, можно я тебя поцелую? Это звучит настолько тихо, что Имир на несколько мгновений кажется, что ей послышалось. Сто четвёртый мирно почивает в своих постелях, разрезая утреннюю тишину сопением и прочим шумом. Щёки Кристы заливает румянцем, будто гуашью, когда она смело поднимает взгляд. Имир выдыхает почти со свистом, что-то в ней бесится от этого вопроса, что-то, что очень хочет дать положительный ответ, но не хочет в этом признаваться. - Почему ты спрашиваешь? – раздражённо и твёрдо, неожиданно холодно, так, что Криста едва заметно вздрагивает, снова норовя опустить взгляд, но Имир ловит её лицо пальцами. - Ну, я… - Криста непроизвольно сжимает в руке завязки и кусает губу. Внутри Имир что-то сжимается от разочарования. – Я подумала, что… Ну, вдруг ты против, и прости… Я… Просто забудь. – Она пытается отодвинуться, Имир чувствует предательскую дрожь в голосе и руках, перехваченных за запястья. - Я не это имела в виду… - Она медлит. – Я хотела сказать, что о таком обычно не спрашивают, просто целуют и всё. – Последние звуки растворяются в воздухе без следа, будто и не срывались с языка, а к щекам приливает кровь, заставляя девушку раздражённо фыркнуть внутри себя. Криста смотрит чуть потрясённо, даже забыв о смущении. Несколько секунд светлые глаза изучают россыпи веснушек на лице Имир и трепещущие веки, а потом Криста неожиданно подаётся вперёд, прижимаясь губами к губам на несколько секунд, тут же отстраняясь и заливаясь краской по самые уши. Собственные губы кажутся Имир внезапно сухими, хочется провести по ним пальцами и языком, хочется ещё раз почувствовать это краткое касание, хочется попробовать на вкус Кристу, изучить. Имир поддаётся вспыхнувшему где-то на периферии сознания желанию и тянет Кристу к себе за подбородок. Сначала повторяет её движение, потом прижимается настойчивее. Губы Кристы раскрываются навстречу, горячий воздух вырывается наружу, опаляя лицо и распаляя желание продолжать. Криста подаётся ближе, вжимаясь, почти всхлипывая от новых ощущений. Имир исследует её рот языком медленно, тягуче, как рассветное марево заливает остывшую казарму, принимая в объятия сто четвёртый, и Криста вздрагивает, сбиваясь с ритма, когда кто-то переворачивается во сне с характерным звуком. Имир отстраняется, глубоко вдыхая, не сводя взгляд с раскрасневшейся Кристы. Девушка смущённо улыбается, выбираясь из тёплых объятий и надевая куртку, сто четвёртый со стонами и гримасами скатывается с постелей. Имир и сама чувствует, как ноют отвыкшие от тренировок мышцы, потягиваясь и направляясь в душ. *** Сегодня для разнообразия даже выглядывает солнце, но холод и промозглость никуда не деваются, оставаясь на своих законных местах. Криста избегает смотреть в глаза, носится со своими птенцами в три раза усерднее и всем своим видом не даёт забыть (а Имир бы была рада) об этом порыве. Вечером весь отряд собирается в круг, рассказывает истории и пьёт притащенный с кухни Кристой травяной настой, заедая горькое варево копчёным мясом из Сашиного запаса. Имир сидит напротив, и Криста не знает, куда деть глаза, потому что равнодушное выражение лица и веснушки, рассыпанные по щекам, действуют в роли магнита. Все одеяла собраны в кучу, в кругу тепло и уютно, и Имир неожиданно не хочется, чтобы эти посиделки заканчивались (не хочется ничего решать и осмысливать). Саша и Конни кривляются, рассказывают несмешные анекдоты, над которыми безбожно хохочет добрая половина ребят. Марко смеётся заливисто и до того по-доброму, что внутри становится тепло, Микаса косит взгляд на Эрена, а Жан – на Микасу. Ани, уткнувшись носом в ароматную чашку, делает вид, что она не знает этих людей, но из круга не уходит – здесь теплее. Армин, которому, видимо, уже достаточно отвара, чуть шатается и кричит что-то о енотах. Криста заботливо подливает настойку в чашки, а Имир отдыхает от наконец-то заглушенного разговорами ребят вечного метронома; в комнате шумно, но ей слышится блаженная тишина, свобода. Отряд засыпает в общей куче под комками одеял и в обнимку с принесёнными подушками, кто во что горазд. Имир удаётся отвоевать себе одеяло и клочок свободного места. Она устраивается головой в круг, закинув ноги на чью-то кровать, и смотрит в потолок, над которым стук тяжёлых капель сменился тихим шорохом моросящего осадка. Криста, сонная и чуть захмелевшая, тушит везде свет и убирает бутылки, чтобы никто ненароком не раздавил ночью и не поранился. Имир хочется сказать, чтобы она оставила всё на завтра: не нанималась ведь, но раз Тереза снова решила играть в мамочку – пожалуйста, сколько угодно. Наконец всё стихает. Имир недовольно оглядывается по сторонам: под боком холодно – чего-то не хватает, и натыкается на неуверенный взгляд Кристы. Она сидит на коленях рядом. - Ты чего не ложишься? – спрашивает Имир сонно и как всегда раздражённо. - Я не знаю, удобно ли это… Ну… Утром… - Криста мнётся и многоточия в её голосе, кажется, можно увидеть, словно на бумаге, даже потрогать. Будто эти маленькие точки зерном сыплются с неба, погребая под собой. Имир не знает, что сказать. Как выразить, что она вовсе не жалеет, а более того, была бы не прочь повторить. - Мне холодно, - равнодушно замечает она. – Раз уж играешь в мамочку, оставайся же ей до конца и укрой птенца крылышком. Криста улыбается, пристраиваясь сбоку и тоже закидывая ноги на кровать (кажется, она принадлежит Ани, так что завтра обеим не поздоровится). Имир снова чувствует тепло и потрясающую не-пустоту, которой так не хватало, только прижимается ближе, зарываясь носом в светлые волосы. - Знаешь, - тихо произносит Криста через несколько минут молчания сонным голосом, – мне не было неприятно. Даже если это было неправильно, то мне терять уже нечего. Я правильно не умею. Имир напрягается, почти полностью вырываясь из сна, и сжимает губы от странного ощущения внутри, какой-то щемящей нежности. Криста поворачивает голову, легко тычась носом в лицо и чмокая куда-то в уголок губы, а Имир думает о том, что ей плевать на любые правила, лишь бы ещё раз почувствовать что-то подобное. Сто четвёртый сопит, храпит и ворочается во сне, а шорох мелких капель стихает, наконец погружая в блаженную тишину.