Сладость

Зажигалка в руках покачивается маятником и даже немного гипнотизирует. Рейра улыбается, дразнится, бросает вызов. Она сама не умеет правильно, но верит в то, что выглядит так, как ей хотелось бы. Син читает людей как открытые книги, жадно впитывая строчки, самые интересные оставляя в памяти. Ему нравится читать Рейру, потому что он никак не может предсказать, что увидит на следующей странице, потому что ему действительно интересно. От Рейры веет сладостью за версту: глаза похожи на липовый мёд, улыбки – на сахарные палочки. Волосы у Рейры, точно сладкая вата - чуть розоватые, воздушные и мягкие. Да и сама Рейра на неё похожа: такая же сладкая и невесомая, тающая под поцелуями и касаниями. Сину кажется, что он немного перебарщивает со сравнениями. Мозг отключается где-то между четвёртым выдохом и вторым столкновением взглядов. Руки Рейры скользят по плечам, а Сину чудится, будто её пальцы превращают его кожу в живой холст, на котором она создаёт причудливые узоры, кажется, будто сознание заливает карамельным сиропом, он вязнет в нём, липнет, словно муха в варенье, и никак не может выбраться. Не хочет выбираться. Син изучает Рейру, словно ценитель вина новый сорт. Крутит бокал в руках, смотрит на солнце, вдыхает запах. Он не торопится пробовать на вкус, но наконец, касается кончиком языка тонких голубоватых венок на запястье, ведёт выше медленно, по предплечью, плечу, через ключицы, замирает у мочки уха, ещё раз вдыхая неповторимый запах, которого вечно кажется мало в лёгких. Невесомый и неповторимый. Ведёт носом по щеке и накрывает губы - сначала легко, совсем невинно, ненастойчиво. Целовать Рейру – утопать в воздушном зефире: словно хлопьями ваты забивает все органы чувств, закупоривает все способы восприятия мира. Остаётся только Рейра и её сладость, будто медленно втягиваешь в себя засахаренную клубнику. Рейра отвечает жарко и как-то отчаянно, будто боится поработить не до конца, будто боится, что Син ей чудится, а сам Син вообще ничего не соображает, только чувствует как сбивает дыхание образ подрагивающих светлых ресниц. Сахарная вата, не иначе. Син давно не чувствовал себя таким зависимым, как сейчас. Ему кажется, будто тело его предаёт, преклоняется перед Рейрой и больше ему не повинуется. Они двигаются в комнату, не разрывая поцелуя, собирая все углы по дороге, словно сахар пересыпают тонкой струйкой в сахарницу. Сину кажется, что рядом с Рейрой он и сам становится приторно-сладким, прозрачно-леденцовым. Рейра гнётся, словно мастика в его руках, словно сливочная тянучка, цепляется пальцами крепко, что не отлепишь – жвачкой, выдыхает тяжело и горячо, будто разрезанный яблочный пирог, только-только вынутый из печи. Сину кажется, что он слетит с катушек от сравнений раньше, чем сможет выбраться из этой паутины, навечно завязнет недоеденным леденцом в сладкой вате. Он точно не помнит (сейчас он вообще ни о чём с уверенностью бы не сказал), но ещё никогда работа не поглощала его настолько. Ещё никогда он так не увлекался, что это переставало быть для него работой. Голос Рейры тонкий и мелодичный, до безумия красивый, льётся в уши тоненькой струйкой горячей нуги, застывает в мозгу причудливыми узорами, тончайшим кружевом. Сину кажется, что ещё пара мгновений, и он захлебнётся этим мёдом, увязнет в нём, словно в зыбучих песках и не сможет выбраться. Сину только кажется. Чуть ли не впервые он не знает наверняка. Каждый горячий выдох, каждый мимолётный стон, приоткрытые губы Рейры – всё впечатывается в разум отчётливо, но тут же рассыпается по комнате сахарной пудрой. Когда Рейра засыпает на его плече, Син чувствует этот горький привкус: чересчур приторно, кажется будто на зубах хрустит жжёный сахар и до того неприятно, что хочется прополоскать рот серной кислотой. Слишком много сладостей. Слишком много Рейры. Сейчас в её спящем образе нет похоти и сексуальности, только умиротворение, почти небесная ангельская красота и чуть-чуть, совсем немного, щепотка какой-то странной обречённости. Неизбежного исхода всех событий. Фатальности. Сейчас её хочется обнимать и успокаивать: на губах хрупкая и лёгкая улыбка, но брови сдвинуты к переносице, будто бы маленькая девочка пытается не заплакать. У Сина что-то внутри сжимается, он чувствует себя почти педофилом, хотя и сам прекрасно понимает, что если кто-то из них и педофил, то точно не он. Син выбирается из тёплых объятий Рейры и ему почти физически больно отдирать от себя её цепкие пальцы-жвачку. Рейра, лишившись тёплой подушки, сжимается в комок, а по постели вихрем разлетаются ошмётки сахарной ваты, теперь немного осевшей и не такой манящей. Сину кажется, что именно сейчас она ненастоящая, будто призрак той, что ещё недавно мешала работе его мозга, но Рейра жмурится во сне, хмуря брови, а после чуть улыбается, покрепче прижимая руки к груди, и Син наконец-то видит её правильно. По-настоящему пробует на вкус, не касаясь, не приближаясь, не дыша. Теперь Рейра похожа на сахарозаменитель для диабетиков. Если маленькую таблетку положить на язык – только покривишься от приторно-горчащего вкуса, но если позволить ей взметнуться вихрем и раствориться в горячем кофе – получишь поистине потрясающий вкус. Сину бы хотелось быть её личным горячим горьким кофе, но он отлично видит, что эта роль уже занята, а он сам тянет лишь на жалкую растворимую бурду, которую сам истребляет банками за неимением средств на нормальный напиток. Ещё Син думает, что Рейра такая же. Всего лишь заменитель. Он уходит и надеется больше сюда не вернуться, не попасться в липкие сети, не увязнуть заново. *** Зажигалка в руках снова покачивается маятником и даже немного гипнотизирует. Рейра снова улыбается, дразнится, бросает вызов. Она всё ещё не умеет правильно, а Син всё ещё борется с собой, но время сгущается до консистенции вязкого мёда и заливает его голову до краёв, исключая возможность проведения любых мыслительных процессов. Рейра всё ещё похожа на воздушную сладкую вату. Сладкая-сладкая-сладкая. Син помнит, что это лишь сахарозаменитель, но понимает, что чтобы раскрыться, ей нужен кипяток. Он согласен быть её растворимым кофе сколько угодно, пока ей самой не наскучит, а до тех пор можно отложить сравнения и хоть ненадолго перестать думать. Раствориться в волшебной сладости, вдохнуть её в себя и больше не выпустить из лёгких. Остаться недоеденным леденцом в сахарной вате.