Бельгийская интерлюдия

На Гермиону давило одиночество. Она уже готова была счесть за подвиг то, что она признала эту нехитрую истину, но всё-таки что-то не давало ей сойти с платформы уверенности в том, что ей никто кроме себя не нужен для собственного счастья. На этой своеобразной грани она пребывала последние полгода. Эти шесть месяцев, однако, ознаменовались для неё важным жизненным этапом, ведь она поступила преподавателем Нумерологии в далёкий и прекрасный Шармбатон, покоривший её в первую же минуту, когда она, по просьбе Флер, встречала там Габриель после окончания учебного года. Со дня великой победы прошло, ни много, ни мало почти 7 лет. Гермиона закончила Португальскую академию магии по специальности "Нумерология и её интеграция в другие науки", прошла двухгодичную практику в Парижском министерстве магии, для чего и закрепила, наконец, свои навыки французского языка. И, по распоряжению министра, была направлена преподавать в Шармбатон, где Мадам Максим и подарила ей уверенность в педагогическом таланте. Первый же день ударил ниже пояса, ведь на завтраке, в отдельной уютной зале для преподавателей, мадемуазель Грейнджер выяснила, что сидит за одним столом с разведённым и от того не менее противным Люциусом Малфоем. Надо сказать, что несмотря на весь остаточный негативизм в отношении этого человека, наша героиня не могла не признать, что с годами его внешность не то, что не ухудшилась, но и, казалось, стала лишь прекраснее. Он преподавал Тёмные искусства, будучи реабилитированным после войны по причине своей помощи Ордену Феникса. Отец её школьного врага состриг свои блондинистые "лохмы", улучшил свою физическую форму после депрессивных лет войны и несколько осовременнил свой гардероб, а потому в его присутствии просто невозможно было не смутиться. Но в первый же момент Гермиона решила показать, что "не лыком шита", ведь за её плечами египетскими пирамидами высился жизненный опыт, как ей самой казалось. И девушка просто вежливо поздоровалась и села, все свои силы направив на поглощение бельгийских вафель со взбитыми сливками. Люциус в свою очередь был настолько потрясён самим фактом её присутствия, что вообще не мог представить, что бы ему сказать, кроме пожелания доброго утра. Что ни говори, а обиды стольких лет, приправленных разными сторонами баррикад и неизменному признанию полезности друг друга общему, как оказалось, делу, были благополучно забыты. Столики педагогов были строго расписаны, и на каждом из них могло сидеть лишь по двое, а Мадам Максим не отличалась терпимостью при проявлении различных капризов, так что Люциусу и Гермионе ничего не оставалось, как наслаждаться обществом друг друга. Одно хорошо - безвыходность положения они поняли довольно рано. И так потекли дни их совместных приёмов пищи. По истечении месяца обоим надоело молчание, и плотину сдерживаемых слов прорвало, так что начался период узнавания. Узнавания друг друга с новой стороны, со стороны людей, в чьих отношениях не было никакого прошлого. Гермиона делилась своими впечатлениями о французском менталитете и, не изменяя привычке первого дня, завтракала бельгийскими вафлями со взбитыми сливками. Слушая рассказы Люциуса о первичной адаптации и современной литературе, она аккуратно резала вафлю на небольшие кусочки, открывала рот и блаженно погружала один кусочек со взбитыми сливками в рот. Сливки приятно охлаждали нёба и язык, а вафля обязательно была обжигающе горячей, и этот контраст будто бы возносил девушку на седьмое небо, в некоторый вкусовой рай. А Люциус смеялся над её бельгийской любовью. Во время обеда они обычно делились впечатлениями об уроках и учениках. Люциус в красках рассказывал о надоедливости своих изящных и игривых учениц, а Гермиона лишь иронично жалела, что пары старших курсов у них идут друг за другом, ведь после его уроков шармбатонки абсолютно не были приспособлены к изучению цифр. За ужином они смеялись над усталостью и советовали друг другу различные предсонные ритуалы. Люциус предлагал вечерний секс, а Гермиона - чашечку чая с кусочком бельгийского шоколада. Стоит ли говорить, что консенсуса они так и не достигли. В один из таких вечеров Гермиона и размышляла о своём одиночестве. Отношения с Роном завели в неоригинальный тупик, португальские красавцы оставили лишь тёплые воспоминания о чувственном сексе на берегу, а глава парижского аврората вообще был женат. Так что девушке внезапно показалось, что она никого не может завлечь, ведь даже Малфой, казалось, узнавший её настоящую, прочувствовавший сердцем её любовь к бельгийским вафлям, сливкам и шоколаду, не желал обращать на неё внимания, несмотря на все знаки, которые она подавала ему в меру своих возможностей. Девушка раздражённо отставила пустую чашку на тумбочку, взяла плитку шоколада в золотистой обёртке, отломала один кусочек и с наслаждением положила его в рот. Кусочек таял, а Гермиона смотрела на вечерний мартовский Прованс. Честно говоря, время было немного слякотным и промозглым, но прекрасное высокое небо, запах трав, горящие звёзды и шоколад во рту никого не смогли бы оставить равнодушным. Вдруг она услышала покашливание. Звук исходил откуда-то снизу, так что ей пришлось наклониться, свесившись через перила. Этажом ниже, на аналогичном балконе стоял улыбающийся Люциус. -Вот мы и встретились не за столом, - произнёс он, - не поделишься кусочком шоколада, я решил познакомиться с твоей привычкой. Гермиона рассмеялась и ответила: -Только, если поймаешь на лету,- отломав кусочек, она была готова бросить его, но за мгновение до этого движения она поняла, что Люциус воспользовался чарами левитации и схватил губами кусочек шоколада прямо из её пальцев. По всему её телу прокатилась волна чего-то непонятно приятного и волнующего. Она даже прикрыла глаза, чтобы понять природу этих ощущений. Малфой воспользовался этой заминкой и собственнически оказался на её балконе. Гермиона удивлённо вскрикнула от неожиданности и схватилась за его левое предплечье. Ткань приятной голубой рубашки, заправленной в светло-серые брюки, натянулась и взгляду девушки открылась тусклая чёрная метка. Она провела по татуировке большим пальцем. Люциус дёрнулся от этого движения и свободной рукой нежно взял Гермиону за подбородок. Она подняла глаза на него и встретилась с его взглядом. Секунды хватило Люциусу, чтобы понять, что делать дальше. Он наклонился и нежно прикоснулся своими губами к её. Гермиона широко распахнула глаза, пощекотав ресницами его переносицу, так близко было его лицо. Она приподнялась на цыпочках и правой рукой обняла его за шею. Его язык медленно, будто опасаясь отказа, проник в её рот. Аккуратно исследовав её нёбо, он прикоснулся к её языку и почувствовал ответное движение. Когда им обоим перехватило дыхание, Люциус оторвался от девушки и потянул её за собой вглубь спальни. На ней были надеты лишь тоненькие лиловый пеньюар и кружевная сорочка, а потому, когда его сильные руки заключили её талию в своё кольцо, она вдруг воспряла духом и поцеловала его сама. Её руки расстёгивали пуговицы его рубашки одну за одной, а он пытался стянуть с неё пеньюар. Неожиданно он остановился. -Подожди, - прошептал Люциус и взял с тумбочки забытый шоколад. Он положил кусочек Гермионе в рот. Она схватила его зубками и протолкнула на язык, захватив в плен и его пальцы. По телу будто бы пробежали миллионы искр. Пальцы мужчина вновь заменил губами, и уже два языка боролись за единственный кусочек шоколада. Одежда слетела на пол, оставив лишь тела, полные сладкой истомы и неясной жажды. Опрокинув девушку на кровать, Люциус нежно поцеловал её в шею, затем - в ключицу, затем - в левый сосок. Завхатив его в плен своих губ, он сжал правую грудь рукой. Гермиона еле слышно простонала, он поднял на неё глаза. Она смотрела прямо на него. Он улыбнулся. Языком он двигался по её животу, пока не достиг истинной своей цели, прикрытой лишь тоненькими кремовыми кружевными трусиками. Стянув их, он провёл пальцами по влажным складкам, скрывающимся за светло-каштановыми волосиками. Гермиона выгнулась, Люциус провёл рукой по её талии, вновь сжал грудь и, наконец, накрыл губами то вожделенное и не исследованное им место на её теле. Проникнув в неё языком, он вызвал её резкое движение. Девушка вздрогнула всем телом, будто пульсировавшим вслед за частичкой накрытой его языком. Движения стали более методичны, но не мене разнообразны. Он то откровенно лизал её, как лизал бы горизонтально положенный фруктовый лёд, то проникал в неё, то легонько дул, вызывая новые вспышки наслаждения. Она с трудом преодолевала смущение, но ничего подобного она никогда ещё не испытывала, а потому вся она дрожала, двигалась навстречу его рукам и рту. Люциус оторвался от неё и снова отломил кусочек шоколада. Он был настолько разгорячён и возбуждён, что шоколад таял в его руках. Гермиона резко поднялась и села, облизав его пальцы. Невербально призвав баллончик взбитых сливок, она покрыла поцелуями его грудь, пресс и, наконец, склонилась к прекрасному, в меру длинному и в меру толстому члену, оплетенному паутиной сосудов, только подчёркивавших его "аристократичность". Поцеловав его в вершину, она взболтала баллончик, и Люциус и оглянуться не успел, как исполнилась его мечта о замене вафли чем-то более трепетным. Полностью покрытый сливками член выглядел мило и "вкусно", так что Гермиона тут же принялась за любимое взбитое лакомство, всё добираясь до истинного деликатеса. Малфоя накрыла мелкая дрожь, когда Гермиона почти полностью погрузила его член в свой рот. Тепло её рта, холод сливок... Всё это вдруг стало таким неоыбыкновенным коктейлем, что почувствовал себя на вершине мира. Решив, что пора приступить к чему-то менее провокационному, Люциус слегка отстранил Гермиону на кровать. Она призывно улыбнулась, не ожидая от себя самой подобной раскрепощённости и широко раздвинула ноги. За них Люциус притянул её к себе и аккуратно вошёл. Их стоны слились в один, бывший будто музыкой для их ушей. Когда он вошёл в неё, у обоих было ощущение, что нет пути назад, что вот она - отправная точка их радостей. Сначала неторопливые движения становились всё быстрее, всё сильнее, всё нетерпеливее, а Гермиона кричала, требовала, чтобы он проник глубже, да он и сам был готов проникнуть в неё глубже, чем мог представить. Почувствовав приближение оргазма, он посмотрел ей в глаза, светящиеся от звёзд и высокого неба. И тогда он излился в неё, губами ловя стоны её страсти. За завтраком Люциус сказал: "Гермиона, теперь я согласен с вами. Что может быть прекраснее вафель на завтрак!" И, игриво зачерпнув сливки из пиалочки на столе указательным пальцем, он облизал его.