Бесконечна пытка тишиной

Она лежала в своей кровати, пытаясь уснуть. Уже лежала полтора часа, но мозг не желал отключаться, упорно работал, прогонял в себе сотни дней, сотни ситуаций, две тысячи несказанных (но очень важных) фраз и около сотни тысяч лишних грубых слов, что были в ее жизни. За стенкой слышался храп ее отца. Он не был громким, но не был и тихим, так что мог запросто просочится в ее комнату, привлекать к себе внимание. Приглушался он лишь шумом дождя, что лил уже второй день подряд, иногда прерывался лишь на пару часов, но возникал с новой силой. В их доме, формально, отбой в десять часов, ведь родители девушки регулярно ходили на работу (кроме выходных, когда вся семья собиралась вместе, и именно тогда они могли позволить себе лечь на два часа позже, если не на три). Но, разумеется, их дочь не ложилась «ровно в десять». Сейчас четыре часа ночи. Она посмотрела на будильник, стоящий справа на тумбе, где отображались красные цифры «4:02 am». Широко распахнула глаза, уставилась в потолок. Лунный свет, означавший полнолунию, проходил в комнату сквозь прозрачные пастельные шторы. Он позволил видеть каждый узор на потолке, на обоях, видеть каждый предмет в спальне, который отбрасывал мощную равнодушную тень. Внезапно что-то щелкнуло в груди, и ее слеза, сама того не хотя, потекла вниз, перешагнув тонкую грань глаза. Соленая вода струйкой поползла по щеке, упав со скулы на темные каштановые волосы. Она яростно вытерла слезу рукой и села. Схватилась обеими руками за голову, впивая пальцы в волосы как заколки. Тяжело вздохнула. Аккуратно начала вставать со своей кровати, пытаясь не нарушить мертвую тишину (что ей почти удалось), на носочках подошла к окну. С неба на нее глядела белая круглолицая луна. Взгляд ее был печален и смехотворен в одночасье, словно она смеялась над ее бессонницей, как и над тысячью бессонницами других людей. Девушка открыла настежь окно, чувствуя, как холод и свежесть пробирается в комнату, заставляет кожу покрываться сильными мурашками. На улице было также как и в ее комнате: светло и легко осязаемо глазами. Свет фонарей вдоль асфальтовой дорожки, что находилась недалеко от дома, казался неэффективным на фоне белой хозяйки ночи. В прочем, девушку это не интересует. Она уселась на пол, параллельно окну, принимая шкаф-купе за спинку стула. С этого места белый диск отлично просматривался. Они смотрели друг на друга, словно общались мысленно, телепатически. Словно понимали друг друга. Словно они подруги, коей у нее не было. От этой мысли она разревелась в голос, но мигом прикрыла рот рукой, всхлипывая. Слезы текли огромной волной по бледному аккуратному лицу, от них щеки девушки за считанные минуты распухли. Глаза быстро покраснели, хоть это и трудно было разглядеть даже при таком ярком лунном свете. Она рыдала и рыдала, слезы падали на руку и текли по ней вниз. Тяжко дышала, всхлипывая, пытаясь успокоиться (но многочисленные попытки заканчивались провалом). Спустя немалое количество времени ее плач превратился в реки слез, что безразлично текли по щекам в абсолютной тишине. Она потянулась на кровать за телефоном. Достала, включила его и быстро поморщилась из-за потока света. Прищурившись, открыла контакты и стремительно набрала номер. — Я не мешаю? — шепотом спросила она, как только трубку подняли. — Нет, — сказал он. Ее друг. Можно сказать, это был единственный реальный друг в жизни девушки. Он любил ее, она это знала, как и знала то, что простой дружбы между парнем и девушкой не бывает. Но ей было все равно на его чувства. Она не хотела ничего большего. — Что-то случилось? — спросил он через минуту молчания. — Я просто хотела с тобой поговорить, — произнесла она хриплым голосом, почти простонала, стараясь подавить в себе волну, подкатывавшую к горлу. — Ты плачешь? — забеспокоился он. Хоть итак знал правду. — Нет, — все же отпираясь, ответила девушка ему. — Я не могу уснуть, — сказала после паузы, когда волна прошла также неожиданно, как и появилась. — Дождь за окном надоел давным-давно. — Я тоже не могу уснуть из-за этой непогоды. — Дело не в ней… — она прекрасно знала, что он начнет задавать вопросы, ответы на которые ей не захочется давать, но, по глупости, все же произнесла эту фразу. — Так что случилось? — по ту сторону послышался шум: он присел на край своей кровати, говоря полушепотом. — Я устала. — От чего? — Я вечно придумываю себе проблемы, от которых сама же и страдаю. — Что на этот раз? — Мне кажется, что всем сейчас не до меня, — она произнесла это с паузой после каждого слова, боялась говорить это вслух, тем более, говорить это ему. — Никто не интересуется, как мои дела, чем я занимаюсь. Все заняты реальными делами, реальными друзьями, а меня будто не существует. Только боль до конца честна со мной, — тяжело вздохнула. — Ночь за ночью, день за днем — один. Всё так однотипно. — Все — это кто? — пробормотал он. — Мои интернет-друзья. Если их можно считать друзьями… — Так, стой, — это прозвучало как приказ. Она повиновалась. — А меня ты в счет уже не берешь? — девушка хмыкнула, уже зная, что он скажет эту фразу. Она не ответила. Сказать «да» означало дать ему какую-то надежду, а если сказать «нет» — огорчить его. На том конце провода прозвучало: «Что такое, милый?». — Это кто там с тобой? — она тут же ухватилась за эту нить. — Неважно, — ответил он ей. — Спи-спи, не обращай внимания, — сказал той самой, что сейчас лежала у него в кровати. Эта незнакомка не была его второй половинкой или чем-то в таком роде. Она лишь была таблеткой для него, которая приглушала боль от неразделенной любви (называть ее шлюхой было бы неправильно и слишком грубо). — Я ее знаю? — ей это было интересно, но не с целью приревновать, а просто удовлетворить любопытство. — Бев, прекрати, — отрезал он. — Я просто спросила, — тихо сказала она, не выдавая никаких эмоций. — Может, я могу чем-то тебе помочь? — все-таки спросил друг. — Я сама не знаю. Я не знаю, чего я хочу. Я не знаю, кого я хочу. Я лишь сижу в тишине и реву из-за выдуманных проблем. Тишина смеется надо мной… Мне не хватает лишь сигарет, их нет. — Ты не куришь. — Всегда можно начать. И именно сейчас я бы начала. — Ты не будешь курить, — он внезапно включил папочку и прозвучал низко и неодобрительно. Но он просто заботился о ней. — Я не позволю. — Я знаю, что не буду, — огорченно ответила Бев. — Не потому что ты мне запрещаешь, Колин, а потому что сильные не курят, успокаивая себя. Сильные находят другие методы успокоения. А я… Я попытаюсь быть сильной. — Попытайся относиться к жизни проще. Не стоит накручивать себя по мелочам, — его голос пошел на спад. — В такие моменты я правда переживаю за тебя, — произнес с заботой и любовью, которой страдает уже год. — Я сама не знаю, что на меня нашло, — она улыбнулась, растаяв от этих слов. Но Колин, к сожалению, не увидит эту улыбку. Эта улыбка не та, которую он постоянно видит, когда Бев счастлива. Эта улыбка могла посвящаться только человеку, которого любишь. — Прости, что потревожила. — Нет-нет, все нормально, — заторопился парень. — Ты всегда можешь позвонить мне среди ночи, и я никогда не буду на тебя зол из-за этого. — Я знаю, — мягко произнесла Бев. Ему хотелось улыбаться, когда ее женственность выходила наружу, хоть она и пыталась выглядеть сильной и мужественной. — Попробуй уснуть. — Хорошо. — Спокойной ночи. — Спокойной… — И, Бев, — оборвал он ее. — Что? — удивленно спросила она. — Я люблю тебя, — впервые Колин сказал ей это так открыто, прямо, без намеков. — Я знаю это, — Бев еще раз улыбнулась и положила трубку. Она провела руками по щекам, по сухим шероховатым щекам, удостоверившись, что от слез не осталось ни единого мокрого следа. Вздохнула еще раз (теперь уже не тяжко, а с огромным облегчением), с легкостью поднялась с пола, словно пушинка, и легла в свою кровать. Еще несколько раз прокрутила в голове последнюю сказанную Колином фразу. Затем уснула самым крепким и приятным сном.