Чувство юмора
20 августа 2016 г. в 13:32
За окном брезжил серый мартовский рассвет. Противно завыла сирена, возвещая о начале бомбардировки. Вальтер Шелленберг сморщился, словно от зубной боли, потер виски и встал, разминая затекшую спину. Всю ночь он сидел с документами, пил горький кофе и думал, думал, думал.
О чем мог думать весной сорок пятого года бригадефюрер, когда над головой нарастал гул летящих бомбить Берлин самолетов, а сводки новостей уже нельзя было назвать омерзительной пропагандисткой шумихой и излишней паникой? Прежде всего, Шелленберг размышлял о том, что будет с Германией после краха, а в крахе он был уверен. После этого, он думал, как бы снаряд не угодил по стене его кабинета. Но в этот раз его ум был занят мыслями куда более прозаичными, нежели размышления о Рейхе.
«Нет, значит, у меня чувства юмора? — думал Вальтер сердито и обиженно, собирая бумаги в папку и забирая их с собой. — Не умею, значит, шутить?.. И шуток не понимаю?.. Вот как, значит?.. Ну погодите…». Причиной столь странных мыслей был случайно услышанный обрывок разговора между его подчиненным Штирлицем и Мюллером. Штирлиц утверждал, что не лучшей затеей будет шутить над Шелленбергом, поскольку тот может просто не понять, что это была шутка. Мюллер поддержал штандартенфюрера, сказав, что у бригадефюрера совершенно отсутствует чувство юмора.
Шелленберга разговор задел. Он во многом хотел и на самом деле был лучшим. Так неужели он не умеет шутить и понимать шутки?.. А что самое обидное, Штирлиц сказал это не ему лично, а обсуждал у него за спиной с Мюллером! «Ну погодите… — Шелленберг усмехнулся самому себе, спускаясь в бомбоубежище. — Ну погодите… вы у меня попляшете… У меня есть чувство юмора…». План казался гениальным, как и все затеи Вальтера, и он сразу решил приступить к делу.
Уже в обед он связался с Мюллером и, к удивлению последнего, попросил срочно приехать в «Элефант».
— Я назначил встречу вам, Генрих, из-за довольно щепетильного дела, — бригадефюрер примолк, дождался, когда официант принесет кофе, и продолжил: — Дело довольно серьезное… Но для начала я хочу уточнить, справедливы ли слухи, дошедшие до меня, что Штирлиц был заподозрен вами в шпионаже?
«Он что-то прознал про нашу совместную работу, — решил Мюллер, внутренне напрягаясь. — Вынюхивает, з-з-зараза. Нужно быть осторожным!».
— Смотря от кого вы слышали такое.
— Лицо, которое не внушает мне особого доверия, — Шелленберг обворожительно улыбнулся. — Потому я и хочу проверить…
— И поэтому вы решили спросить у меня напрямик?
«Умница, думать умеешь, но в сетях уже запутался», — Шелленберг продолжил натянуто улыбаться, и эта улыбка показалась Мюллеру похожей на ту, с которой доктор смотрит на тяжело больного человека.
— Я лишь уточняю, не более того. Штирлиц недавно пропал и не отвечал на мои телефонные звонки, думаю, это был тот самый день, когда вы решили устроить ему… небольшую проверку. Я не виню вас, напротив, это очень хорошо, что вы его проверили. Дело в том, что у меня у самого завелись некоторые подозрения по его поводу. Я бы хотел, чтобы вы еще раз его прощупали. Для моего личного спокойствия. Но только так, чтобы сам Штирлиц ничего не заподозрил. Он — хитрая лиса. Лучше всего, если об этом будете знать только вы, и именно вы лично поведете дело. Вспомните молодость.
«Вот не знаешь, где найдешь, где потеряешь! — удивился Мюллер, потерев лоб. — Вот так на…».
— Результаты проверки я принесу вам лично, — этой фразой он выразил свое согласие и одновременно привел в действие одну из шестеренок придуманной Шелленбергом схемой.
— Прекрасно, — бригадефюрер кивнул ему, махом допил кофе и встал. — А теперь я спешу откланяться.
Побродив двадцать минут недалеко от «Элефанта», Шелленберг вернулся, заказал себе еще одну чашку кофе, хотя от него уже начинало тошнить, устроился за столиком в другом конце зала и принялся ждать. Если он не просчитался, Штирлиц должен был прийти через пять минут. Просчитывался Вальтер редко, поэтому штандартенфюрер действительно появился в дверях ресторана точно в назначенное время.
— Добрый день, — улыбка шефа показалась Штирлицу слишком хитрой и плутоватой, и на приветствие он ответил довольно сдержанно. — Вы удивлены, что я назначил вам встречу здесь?..
Штирлиц не был удивлен. Штирлиц был в панике. Знал бы Шелленберг, как часто Штирлиц сидел в этом ресторане и размышлял, как бы получше гнуть свою линию! Внезапное приглашение Шелленберга на встречу именно в «Элефант» в уме разведчика могло значить лишь одно: он где-то очень сильно наследил. Причем так сильно, что его собираются арестовать.
— Ну, что ж вы, Штирлиц? Садитесь… попейте кофе… У меня к вам серьезный разговор, — Шелленберг говорил мягко и приторно-сладко, но Штирлицу от этого тона стало дурно.
— Что-то случилось? — поинтересовался он, не теряя внешнего самообладания.
— Случилось, — согласился бригадефюрер, попивая кофе. — Случилось… нечто странное… Я не совсем уверен в тех сведениях, которые я получил… Поэтому хочу чтобы вы, как лучший мой сотрудник, проверили эти сведения.
«Что-то он темнит… — Штирлиц медлил и ждал продолжения фразы. — Что-то он не договаривает… Что-то это мне не нравится…». Последнее время он часто говорил «что-то», особенно в мыслях.
— Дело в том, что у меня имеются очень странные сведения про Мюллера, будто бы он является агентом русских, — Шелленберг понизил голос до шепота и подался вперед. — Мне очень нужно знать, не клевета ли это на группенфюрера. Поскольку везде в кабинетах наверняка есть прослушка, я позвал вас сюда для обсуждения столь щекотливого вопроса. Проверите так, чтобы сам он ничего не заподозрил? Возьметесь?
Отказаться было невозможно. Штирлиц, обрадованный тем, что он нигде не провалился, дал свое согласие. Еще одна шестеренка в сложном механизме пришла в движение. Штандартенфюрер ушел, а его шеф остался сидеть, допивать кофе и мысленно торжествовать. «Ну, попляшите, попляшите теперь, лиса и бульдог с пробором посередине, — Вальтер отставил чашку и встал из-за стола. — Последите друг за дружкой, а я послежу за вами…».
Спустя неделю после этого разговора Штирлиц заметил за собой слежку. Сначала он решил, что ему кажется, а эти двое просто случайно зашли с ним в одну булочную и так же случайно прошли мимо цветочного магазина, где он выбирал очередную герань. Потом он насторожился, задумался и понял, что это действительно хвост.
Полчаса он промотался по городу, пытаясь оторваться от них, но в итоге оставил машину, зашел в переулок и затаился в темном углу, где сыщики на машине его не заметили. Это было полбеды. Когда он зашел к Мюллеру, он заметил на столе свое личное дело, которое Генрих тут же прикрыл листами бумаги. Пришлось тактично сделать вид, что он не заметил. С группенфюрером разведчик начал сталкиваться везде, начиная от коридора, заканчивая площадью. Везде в толпе Штирлиц замечал его выбритый затылок, пробор посередине или чувствовал колкий взгляд. С одной стороны, ему было проще следить за Мюллером, а с другой стороны, группенфюрер словно тоже за ним следил.
Терпение Штирлица лопнуло, когда они вдруг столкнулись в библиотеке. Они устроились по разные стороны зала и читали. Точнее Мюллер, может быть, читал, а Штирлиц наблюдал за ним из-под книги. Так часто совпадения просто не могут быть. Генрих мешался ему своим присутствием. Привыкший работать незаметно и скрытно, Штирлиц просто не мог взяться за дело. Вечером он наконец-то незаметно улизнул, прихватив с собой документы на шефа гестапо.
А Мюллер действительно под него копал. К такому выводу Штирлиц пришел, когда одним вечером пришел домой и увидел около стен следы. Вчера шел дождь, а утром подморозило, и следы виднелись очень четко. «Плохо сработано, — подумал он, передернув плечами. — Надо осмотреть дом на прослушку…». Прослушки не было к величайшему удивлению разведчика. Наблюдатель будто бы просто заглянул пару раз в окно и все. Это был какой-то форменный идиотизм, и Штирлиц решил, что у него началась паранойя на почве профессионального страха.
«Черт вас обоих побрал, — он поджал губы, размышляя о Мюллере и Шелленберге. — Поехал бы и высказал все, что думаю, если бы не здравый смысл и логика… Зачем Мюллеру снова меня проверять? Ему что, заняться нечем?.. Шелленберг тоже хорош, не мог сам проверить? Зачем к этому приплетать меня?».
Подобные мысли посетили этим вечером и Мюллера. Он узнал от сотрудника архива, что его личное дело взял кто-то из СД. Этим кем-то мог быть только один человек, и Мюллер даже не стал спрашивать, как он выглядел. И без этого было ясно, что это некто в форме штандартенфюрера, обаятельный и спокойный, фамилия которого начиналась на «Штир», а заканчивалась на «лиц». Непонятно было другое: зачем же ему дело. Мюллер мучительно размышлял. «Наверное, слишком часто я появляюсь там, где появляться не следовало бы, поэтому он тоже насторожился и стал за мной наблюдать», — заключил Генрих и решил быть осторожнее.
Еще неделю длилась эта игра в кошки-мышки. Штирлиц первым начал подозревать, что что-то тут нечисто и где-то их дурят. За ним к точно такому же умозаключению пришел Мюллер, совершенно запутавшийся и понявший абсурдность просьбы Шелленберга. Именно поэтому он вызвал Штирлица и, немного подумав, выложил все как есть. Сначала Штирлиц понял, что ничего не понял, затем по привычке подумал, что это провал, а затем до него дошло, что они идиоты.
— То есть, неделю я следил за вами, а вы следили за мной, и мы оба думали, что за нами слежка?!..
— Возмутительная шутка со стороны Шеленберга! — Мюллер стукнул кулаком по столу. — Это же что-то невразумительное: заставлять двух проверенных арийцев следить друг за другом!
Снова отвратительно завыла сирена, призывая всех спускаться в бомбоубежище. Все с мрачно-сосредоточенными лицами суетливо забегали по коридору, и лишь Вальтер Шелленберг в кабинете хохотал до слез и даже не мог собрать бумаги из-за трясущихся от смеха рук. Чувство юмора у него было, и он это доказал.