Cats and Dogs / Коты и псы

Больше всего он был озадачен не тем, о чем они говорили. Он слышал истории про кошмары из детства, про оружие и кровь, про женщин и секс. Рассказы были так же бесконечны, как небо над их головами. Часто они подходили к нему, улыбаясь и почти подпрыгивая от нетерпения, чтобы рассказать о том, что на их взгляд, было ему интересно. Эван был единственным, кто не слышал ранее их историй по тысячу раз, поэтому во время остановок они соперничали за его внимание, как щенки за ласковую руку. Псы дьявола. Они были как смертоносные машины, помешанные на убийствах, но когда рядом не взрывались снаряды, вели себя как дети. Они не говорили о религии, у каждого из них был свой личный свод заповедей. И это не было популярной темой для разговора. Ему приходилось спрашивать напрямую. И даже тогда многие из них только пожимали плечами и отвечали одним словом. Католик. Еврей. Буддист. Наверное, это было что-то вроде экзистенциальной вины. Личности, которые действовали в бою, были настолько далеки от того, кем или чем они должны были быть, что осознание бога – любого бога – искалечило бы их. Христос и Будда не способствуют укреплению боевого духа. Они постоянно говорили о сексе. Если верить хотя бы в половину историй, мастурбация была самым любимым их времяпрепровождением. Единственное, о чем они не упоминали никогда, так это о том парне, который, возможно, занимался тем же самым на соседнем сидении. Онанизм на поле боя был частным делом каждого – когда ты запускал руку себе в штаны, ты не думал о парне рядом. Сфера личной жизни у каждого здесь была собственноручно созданная и непрочная как броня на машинах. Было еще кое-что особенное, о чем они не говорили. Эван умел видеть, и он проводил большую часть своего времени, просто наблюдая все вокруг него. Записывать все о людях и событиях было его чертовой работой так же, как для них взрывать всякое дерьмо. И он видел, как натягивались тончайшие нити между некоторыми людьми прежде, чем они обменивались хоть словом, и мог понимать по реакции морпехов, что поступивший приказ слишком опрометчив. Он видел как Колберт и Фик кружили в некоем подобии танца, видел притяжение между ними и их незаметные движения навстречу друг другу. Когда Колберт улыбался, Фик светился как новогодняя елка. Они всегда поддерживали зрительный контакт, будто вели беззвучные диалоги на поле боя. Иногда ему хотелось спросить напрямую. Морпехи должны были замечать то же самое, все ведь в курсе вещей такого рода. В конце концов, слово "гей" у них было любимым ругательством. И они снова и снова обсуждали прелести гейского порно и красоту сержанта Ривза. Он не спрашивал, потому что они находились в районе боевых действий, и Эван Райт не был кем-то, по ком мир бы особенно скучал. Вселенная в целом даже не икнула, если бы некие морские пехотинцы решили бы избавиться от него. Не то, чтобы он их боялся, но они были сплоченной командой, и пойти против нее было все равно, что протаранить собой стеклянную стену. Поэтому дело обстояло так: он не мог задать вопрос, и никто не собирался ему рассказывать. И вопрос терзал его постоянно, даже во время обстрела какая-то часть его гадала: так кто же они друг для друга? *** Эван завел специальный блокнот только для Колберта и Фика. Записи он шифровал - у него не было иллюзий о понятии "личное" здесь, в одном хамви с четырьмя смертоносными воинами посреди смерти и пустыни. Он улыбался без тени сарказма при мысли, что какой бы смысл не несло слово "воин", эти люди были его живым воплощением. Жесткие, умные, не чувствующие за собой вины и убивающие без раздумий. Именно поэтому он держал при себе свои размышления о сержанте и его лейтенанте. Эван мучился, что он не знал точно - тянуло ли их друг к другу просто потому, что у них было много общего, по-дружески, из платонических чувств, или они трахались на каждом привале. Фик постоянно приносил Колберту маленькие подарки, обычно практические и нужные, без всякой романтической подоплеки, но Эван не мог избавиться от ощущения, что это в своем роде ухаживания по-мужски. Он прикусил язык, когда Фик в очередной раз появился рядом с их хамви и кинул книгу Колберту на колени. Персон и Тромбли, как всегда в таких случаях, старательно смотрели в противоположном направлении. Колберт заулыбался, и Фик ответил тем же, они обменялись короткими фразами про книгу, название которой ничего не говорило Эвану. Все его внимание было сосредоточено на этих двоих, которые отлично читали язык тела друг друга. Фик вдруг поднял глаза на Эвана поверх плеча Колберта, и тот почувствовал себя под прицелом. Взгляд умных зеленых глаз пронзил его насквозь, в нем было очень много всего. В лучшем случае поверхностное "Эй, привет!" как признание его присутствия, в худшем - "Я знаю, что ты наблюдаешь". Эван понял, что попался, и кровь застыла у него в жилах. Если раньше безупречная репутация Фика и его по-мальчишески красивая внешность заставляли Эвана сомневаться, что он способен на убийство, то этот пристальный холодный взгляд убедил, что он имеет дело с еще одним опасным представителем племени воинов. Губы Фика дрогнули, будто он хотел что-то сказать, но его глаза метнулись к Колберту и назад к Эвану, и он только кивнул. Он отступил назад и постучал рукой дважды по крыше хамви, отсылая их в путь. Этот стук звучал в голове Эвана еще долгое время, даже когда пропало эхо. *** Во время боевых действий он терялся в море крови, дыма и взрывов. Большую часть времени Эван едва справлялся с эмоциями, испуганный и ошалелый, он прижимал к себе свои записи как Евангелие. Он не мог вспомнить большую часть из того, что случилось, и не узнавал половину из того, что сам написал – позже, когда их тур закончился, и наступила пора прощаться в странном спокойствии президентского дворца. Он продолжал писать в своем маленьком отдельном блокноте. Его навязчивая идея записывать каждое их движение и слово, каждый взгляд, покажется для него странным сталкерством позже, на другом конце света, когда он будет сидеть в своем уютном кабинете. Но тогда, в песках, в той машине, это было тем, что его спасало каждый день. Он продолжал занимать себя этим и забывал о трупах вокруг. Правду говорят: человеческий мозг способен на многое, и пока мозг Эвана был наполнен мыслями о возможных неуставных отношениях Колберта и Фика, у него не оставалось времени волноваться об ужасах и смертях вокруг. Когда он отыскал их в каком-то темном уголке, они не скрыли своего раздражения от его вторжения, было похоже, что они нервничают. Он хотел сказать что-то, может спросить, может заверить их, что он никогда – никогда! – не расскажет ни одной живой душе о своих странных подозрениях. Возможно, они бы все вместе посмеялись, а потом выпили. Он ничего не сказал. Есть вещи, о которых не говорят. - Я просто хотел, - начал он, неуверенный в том, что сорвется с его уст. Он по-прежнему действовал в основном на адреналине, и вдруг осознал, что больше никогда не увидит этих двоих вместе. Все, что он мог думать об их отношениях, не имело абсолютно никакого значения. Его глаза наполнились слезами по непонятной причине, и он вытер их почти сердито. - Спасибо, - сказал он, - Этот опыт был сумасшедшим и невероятным. Я просто хотел сказать вам спасибо. Тут же пришло на ум, что они ему по-настоящему нравятся, эти умные и опасные мужчины, которые, если потребовалось, отдали бы свои жизни за него. Оба храбрые и красивые, они, похоже, нашли отраду друг в друге. - Репортер, что… - Эван не позволил Колберту закончить. Он крепко обнял его и похлопал по спине, затем потянулся к Фику и сделал то же самое. Почувствовав себя успокоенным, почти физически сбрасывая напряжение последних дней и недель, Эван протянул руку для рукопожатия. - Джентльмены, - сказал он. – Было честью ездить вместе с вами.

***

Эван настроил Google Alerts* на имена их всех. Он просматривал все доступные списки пострадавших и отслеживал новости, поступавшие из Ирака. Он даже не знал, были ли они там – морпехов забрасывали и в другие горячие точки, гребаная планета так велика и американские вооруженные силы размазаны по ней. Но он все равно проверял, надеясь каждый раз, что не найдет знакомых имен среди них. Его книга не очень хорошо писалась, и он стал разбирать свои блокноты один за другим. Кроме… О некоторых тайнах никто не говорил и никто не должен был знать. Маленький блокнот лежал на его столе, непрочтенным с последнего дня в Ираке. Иногда он думал сжечь его, или похоронить на заднем дворе с небольшой церемонией. Парням бы понравилось. Он увидел их снова, еще один раз в ресторане в Лос-Анджелесе. Это было простое, ничем не примечательное место, и они могли быть просто друзьями. Без камуфляжа он с трудом их узнал, и, возможно, это были просто парни, похожие на Фика и Колберта. Фик и Колберт. Это стало подобием мантры в его голове. Он подумывал подойти – ресторан был достаточно многолюдным и не был похож на место, где белого репортера могли бы убить на месте за заданный вопрос. Но. Но. Это как кот Шредингера** – пока не заглянешь в коробку, не узнаешь правду - любовники ли они или просто хорошие друзья. Они могли пойти вместе в их общий дом и заняться страстным, агрессивным и жестким сексом, круша все вокруг. Или же они пошли бы каждый к себе домой к жене, а может к холодной бутылке пива и коту. Дурацкий проклятый кот. Пока существовали обе возможности, он мог верить, что любая из них является истинной. Он не подошел, даже несмотря на то, что убедил себя в том, что это действительно Брэд Колберт и Натаниэль Фик. Он так и не спросил. Когда Эван пришел домой тем вечером, он взял блокнот со стола, где тот пролежал почти год. Он листал страницы, вспоминая небольшие эпизоды, особенные улыбки, предназначенные только для двоих, и ему стало грустно, как будто что-то закончилось. И тогда он начал писать. *Google Alerts – бесплатный сервис Google, который позволяет отслеживать любою тему в сети Интернет. **Парадокс кота Шредингера описывает ситуацию, в которой кот в закрытой коробке должен, во всех отношениях, рассматриваться как одновременно живой и мертвый.