a way into you

      Он не понимает, как они дошли до такого. это был один из тех хороших периодов, когда ты становишься выше самоуспокоения и самообмана, опутывающих в тяжкие времена. он помог выбраться из твоего сознания, нашел путь к нему, едва задел что-то и задержался чуть дольше, чем следовало, и глубокий, мягкий тембр его голоса, когда он назвал твое имя, — ты вцепился во все это, вцепился в жизнь.       Но это неважно — и не будет позже, глубокой ночью, когда он лежит без сна, опороченный и удовлетворенный, и словно спускается с небес, интересуясь, было ли то, что (кто) сделал, верным решением. Через несколько минут Эдгар придет к (не)утешительному осознанию: все, связанное с Лавкрафтом, нельзя посчитать правильным или нет. Оно просто есть, и из этого не выйдет каких-либо последствий; нет ничего, что их связывает, и не будет ни одного доброго утра, когда Говард пробуждал бы его от душащих, точно смерть, кошмаров, и не будет ни одного из вариантов увидимся после, когда он уйдет, бесшумно, даже не бросив прощального взгляда. (И По будет чахнуть в одиночестве, сходить с ума, как раньше.)       Сейчас — сейчас он сосредоточен на БЛИЗОСТИ между ними.       Конечности их скручены, сплетены, а простыни, измятые, лежат возле тел, скользких от пота; пальцы Говарда очерчивают изгиб его рта; губы Аллана кривятся в судорожных вздохах при всяком движении. (как пойманный в сети, он думает, ощущения именно такие. чувствовал ли себя Лавкрафт когда-нибудь подобным образом?)       Говард целует так, будто ему нет до этого дела, и имеет так, будто лишь пытается заниматься любовью (или чем-то наподобие нее). Но, в конечном счете, он слишком ленив, чтобы приложить какое-либо усилие. Он двигается медленно-нежно, раскачивается, точно океанские волны, набегающие друг на друга (ты задыхаешься и глотаешь соленую воду, чувствуешь, как она наполняет легкие и выплескивается изо рта, стекает с уголка губ). Эдгар выгибается под ним, повернув голову вбок, и надеется, что будет осмеян Богом, хоть ежедневно, а Лавкрафт не заметит румянца, расцветшего на щеках, захлестнувшего волной жара шею и плечи.       Говард скользит рукою по линии позвоночника, давит, вынуждая вжаться теснее, и чуть приподнимает Аллана, меняет позу, так, чтобы бедра к бедрам и живот к животу; губы касаются его горла, пробуют на вкус кожу изгиба меж плечом и шеей, а потом зубы легонько прихватывают ее там, где отчаянно трепещет пульс, едва ли защищенный ненадежной бронею. (предвкушая трапезу, возможно? или он забавляется, смакуя ароматы страха, и благоговения, и возбуждения.)       — Открой глаза, — произносит он.       И, глядя вверх, Аллан…       …видит не ЗАГАДОЧНОЕ ЧУДОВИЩЕ — человека. Мужчину, дышащего рвано и тяжело, уязвимо, чье лицо, дотоле хранящее выражение усталой скуки, исказилось сладостной мукой, и щеки, обычно мертвенно-белые, порозовели; мужчину, чьи змеиные пряди свисают, щекочут, а губы алеют от злоупотребления поцелуями, нескончаемыми, одним за другим; дыхание перехватывает, и Лавкрафт крадет очередной томный вздох с новым слиянием губ.       — Держи их открытыми.       Смотри на меня, слышит Эдгар так и не высказанное, однако повисшее меж ними в мускусном воздухе, смешавшееся с запахами секса, зависимости и мерзкой необходимости в знании, что они полностью объединены.       Он не смыкает глаз, пока не позволяет себе быть втянутым под землю, наблюдая меркнущий свет неба, замирая где-то у чернеющей пропасти.       Он держит их открытыми, пока Лавкрафт не находит его чувствительное место (ах, чувствительное.) и надавливает, выдыхая "здесь, прямо здесь"; пальцы на ногах сгибаются, тело движется по собственной воле, и с каждой секундой наслаждение становится ярче, и с каждым потоком экстаза, прошивающего током под кожей — Аллан больше не может держать их открытыми. бледные веки смыкаются в тот момент, когда глаза закатываются, а зубы впиваются в нижнюю губу. (или Говард ее прикусывает? кто знает. кому какое дело.)       И когда они вновь открываются, По смотрит в глаза Лавкрафта, ищет в их бездонной, точно море, глубине влажный блеск, искры пламени, что влечет его, ближе и ближе; последние силы уходят на попытку отдышаться.       может быть, он (тонет).       (и пусть.)