Тишина

Под бинтами на голове у Досу — светлые волосы, его длинные рукава скрывают изрезанные и в синяках руки, под зрительно увеличивающим его одеянием — худое истощенное тело. У Досу бешеный и больной взгляд страдающего от своего ума лидера, который осознает, на что идет сам, и что ждет идущих за ним. Заку же, с виду, как будто ничего не понимает. Он всегда дерзок, нарывается на неприятности, бросается навстречу опасности, рубит словами и бьет изо всех сил, сжимая ладони в кулаки, впиваясь ногтями прямо в дыру посередине. Заку постоянно испытывает боль. Дыры в ладонях, позволяющие ему использовать его технику, облицованные железом, пропуская воздух вглубь его плоти, они смешивают магию с болью, от которой хочется кричать. Но Заку улыбается. Стискивает зубы и растягивает губы в оскале, демонстрируя смелость, уверенность, опасность: он и правда опасен не меньше Досу, что доводит свое тело до изнеможения, постоянно усиливая техники. Звук — их сила, их жизнь, но не смерть — они знают, что смерть их будет бесшумной. Досу и Заку любят Ким, они уважают ее, она часть их команды, часть их маленького островка боли, который бесшумно уйдет под воду, иначе и быть не может. Его сожжет, заметет песком, сквозь него прорастут кроны деревьев — Досу не знает, не хочет знать, представитель какой деревни их убьет. Он просто знает, что их ждет смерть. Они введены в игру Орочимару для смерти, и изменить это не в их силах. Досу это понимает, Заку тоже. Они оба не уверены до конца, что это понимает Ким, и берегут ее, как могут. Наедине же они могут демонстрировать боль — перед друг другом нет смысла крепиться. Досу насвистывает легкую мелодию, не используя магию, с помощью губ: еле слышную, расслабляющую. Заку плачет, уткнувшись в него своей растрепанной прической, и позволяет гладить свои руки, дрожа от боли. Досу ничего ему не говорит, успокаивать и то нет смысла, как и уменьшать страдания, заставлять верить в вероятность счастливого финала. Но именно это он и делает, насвистывая мелодию, что сочиняет на ходу. В ней все его чувства, вся его боль и все уважение, доверие, которое он испытывает к Заку. Тот сжимает ладонь, захватывая кисть Досу, сжимая пальцы и причиняя боль. Лидер лишь кладет вторую руку ему на спину, гладя по выпирающему хребту, по острым лопаткам и ощущая даже ребра — бывший воришка не может есть, худеет на глазах и скоро, пожалуй, нужно будет просить его сменить одеяние, подобно самому Досу, — они должны вызывать страх, а не жалость и презрение. Они сильные, они — тузы этой битвы. Так говорит Досу, прерывая свою мелодию. Говорит убедительно, хотя они оба с Заку знают, что они — шестерки. Они умрут, выполнив свои роли в битве, а она продолжится, даже не заметив их участия. Они были введены как шестеренки огромного механизма, после поломки которых тот станет еще сильнее. Но до той поры, они все еще крутятся на ветру, втаптывают других в песок, проходят сквозь огонь и воду и напевают траурные мелодии тем, кто был слабее, чем они. Заку тянется губами к губам Досу, и тот целует его очередным полным тоски и боли поцелуем. Сжимает его пальцы в ответ, напоминая болью о его роли, а потом, сдавшись, отпускает его руку, прижимает глупого воришку к себе и рвано обещает, что они выживут. Что справятся, что спасут и Ким, и самих себя. Что смогут выйти из игры, что найдут выход, что оживут и излечатся от боли, что подчинила их тела. Заку дрожит в его объятиях и даже, как будто, верит. Улыбается истинной жалкой улыбкой зашуганного голодного ребенка, которому обещали отрубить руки за украденную им еду. Он повидал столько боли, что согласиться на добровольное страдание для него было не так сложно. Не так сложно, как Досу врать сейчас, смотря в его заплаканные глаза. Они видели друг в друге силу, надежду, волю и спасение. Они видели друг в друге безмолвную решимость, которая была им обоим так необходима. Они оба ненавидели музыку, свой уникальный слух, звук — как явление. Когда их настигла смерть, последнее, что он помнили — это друг друга. Затем была только так желанная ими обоими тишина.