Судьба - вот у кого самые смешные шутки.

Я всегда был таким. По крайней мере — сколько помню себя. Родители из-за этого ненавидели меня. Они хотели, чтобы я замолчал. Навсегда. А я не мог. Когда мне было пять лет, я и моя семья попали в аварию. Папа с отцом отделались синяками да царапинами, когда я же очень «удачно» приложился головой. Это был последний день, когда родители любили меня. Никто не знал, что со мной. Психиатры все как один твердили, что у меня расчетверение личности, и я говорю так много потому, что во мне столько личностей. Но это не так. Я не знаю как это объяснить, но это точно не то, о чем думали эти недоврачи. Это что-то гораздо хуже. Дело в том, что после аварии я не могу перестать разговаривать. Вообще. Даже когда сплю. Я не могу не озвучивать свои мысли. Как только они зарождаются у меня в голове, то тут же появляются на языке. Я разговариваю даже тогда, когда сплю. Ни на секунду я никогда больше не замолкал. И я понимаю как моей семье было сложно со мной. Ежедневные походы в дурку, огромные счета за «лечение», которое я, должным счетом-то и не получил за все это время. Но и они не хотели понять меня. В возрасте одиннадцати лет папа с отцом отправили меня в школу-интернат. Говорили, что будут приезжать каждые выходные и забирать меня на каникулы. Кстати, это был последний раз, когда я их видел. Но и это еще не конец. Я заслужил огромную ненависть как и учеников, так и у учителей. Сначала я не понимал почему они меня так ненавидели. А потом дошло. Ежедневно я своими разговорами срывал все уроки и не давал нормально объяснить тему. Потому что говорил и говорил. Все время. Учеников я просто раздражал, а потом, когда я понял, что тоже их ненавижу, начались и побои. Проучившись там пять лет, меня выгнали, сославшись на то, что «Этот омега страдает от душевной травмы, поэтому он не может учится среди всех обычных детей». Я и правда страдал. Я умирал день за днем, пока меня пинали на заднем дворе или в собственной комнате, которую я делил с каким-то омегой. Я уже и позабыл как его там звали. В шестнадцать лет меня отправили в пансионат для душевнобольных. Там и случилась моя первая течка и первый половой акт. Его звали Чонин. Я думал, что в наконец-то я кому-то понравился. Наконец-то я не раздражаю. Он насиловал меня долго и упорно. Я кричал и плакал. Я говорил, что ненавижу его и просил остановиться. Он не слушал. Когда течка кончилась, он плюнул мне в лицо и ушел. Я долго плакал, а потом решил покончить жизнь самоубийством. Даже тогда я говорил. Но, это же был пансионат для душевнобольных, поэтому попытка суицида провалилась. Они заперли меня на три дня в какой-то серой комнате, где была только кровать. Я не был сумасшедшим. Я просто сходил с ума. В следующем месяце я сбежал. Первым порывом на свободе было спрыгнуть с первой же многоэтажки. В тот момент я переходил дорогу, желая поскорее уже сдохнуть. А через мгновение я остановился. На меня накатила тошнота, меня тошнило от самого себя. Я был жалким маленьким трусом. Я смотрел, как люди переходят в спешке дорогу, потому что боятся, что умрут. Они шли и даже не обращали внимание на мелкого пацана, который говорит сам с собой. Тогда я задумался: всю свою сознательную жизнь я стремился быть похожим на обычного человека. Любить и быть любимым. Я не хотел, чтобы меня ненавидели. И если бы я тогда вот так и умер, не узнав что такое любовь, я бы был самым глупым человеком на земле. Я остановился. Посмотрел на свои руки. Они дрожали, потому что эффект от лекарств уходил, а я должен был их обязательно принимать. Я смотрел на них и говорил себе, что мол, я больше не буду таким жалким, я начну жить заново. Я смогу, справлюсь. В тот день я пообещал себе что никогда больше не захочу покончить с собой. Хах, после этого обещания, я говорил о самоубийстве не один и не два раза. **** Я и правда смог. Я выкарабкался из этого дерьма и выжил. Поступил в институт и успешно окончил его. Ясное дело, учился я на дому. После того, как я стоял на дороге и размышлял о жизни, я подался в приют. Директор этого заведения был на удивление приятным человеком. Я ему рассказал о своем недуге, о том, что я не могу находиться в обществе. Он вошел в мое положение и выделил одну комнатку, куда и приходил учителя, чтобы объяснить мне свой предмет. Делать было совсем нечего, поэтому я учился. День и ночь я читал и писал. Я был далеко не дураком, но это мало кого волновало. Я жил как отшельник. Ни друзей, ни знакомых, ни семьи. Полное ничтожество. Как только мне стукнуло девятнадцать, правительство выделило мне квартиру, как сироте. Я и не жаловался. Смог поступить в приличный институт. Учился на дому. Тянулись серые и длинные дни. Обычно им не было конца. Я часто думал, какой была бы моя жизнь, если бы не та авария. Я и представить не мог. Для человека, который практически всю жизнь прожил в изоляции от общества, понятие «счастье» незнакомо. В какой-то из этих длинных дней я пошел в магазин. В холодильнике было совсем пусто, и я все-таки выполз из своей норы. Погода в Сеуле стояла ужасная. Моросил дождь, дул холодный ветер. Небо было серым. Такие дни идеально описывают меня. Я зашел в магазин и понял, что что-то не так. Я начал волноваться, поэтому мое обычное бормотание стало громче. Запах, что был в этом магазине — это отнюдь не освежитель воздуха. Это что-то... Я не мог понять что. Но пахло настолько вкусно, что запах был почти осязаем. Я плескался в нем, как рыба в океане. Он был таким родным и теплым, что слезы на глаза наворачивались. Я стал говорить еще громче. Источником запаха был высокий мужчина лет так двадцати шести. У него были длинные кривые ноги, и оттопыренные уши, как у эльфа. На голове был рыжий хаос. Широкая прямая спина источала уверенность. Пока не поняла, что я говорю с ней. Ну, если быть точным, говорил я сам с собой. Как обычно. Я сразу понял, что этот альфа — мой истинный. Поэтому я подошел вплотную к нему и принюхался. Парень вздрогнул. Он обернулся и в ужасе уставился на меня. Я смотрел на него. Такой высокий. У него были очень красивые карие глаза. Линия подбородка была чуть заостренной, но это только придавало ему шарма. Ох, если бы не этот пронзающий ужас на его лице... - Я... Э.. Хех, привет, - я неловко улыбнулся, а потом сказал, что я идиот - Меня зовут Бен Бэкхен. Я конечно понимаю, Вы заняты, но, надеюсь, до Вас дошло, что мы истинные. Да же? - я заискивающе смотрел на него. Он в недоумении смотрел на меня. Я видел как трясутся его руки. - Что такое? Ты думаешь, что я сумасшедший? Это в какой-то степени так, и да, я конечно понимаю, что тебе не нужен бракованный омега. Прости, о господи, блять, что я нахуй говорю! Прости, я должен уйти. Кажется я плохо смазал дома веревку мылом. Ох, как много дел-то сегодня! Так, сначала нужно проверить, выдержит ли турник мой вес, а то будет как в прошлый раз ха-ха.. Я говорил, говорил, говорил. Я не видел как он достал телефон и начал печатать сообщение. Я не видел, как он схватил меня за запястье. Я увидел только слова, написанные мелким шрифтом какому-то Чондэ:

«Извини меня, но я не слышу. Вообще.»

Ха-ха, какая ирония. Я не могу заткнуться, а он не слышит. Судьба, вот это чувство юмора! Вот это я понимаю! Я посмотрел на него сквозь челку. Он виновато улыбался и смотрел на меня. В какой-то миг мне стало невыносимо грустно. В тот же момент я почувствовал то самое «счастье». Слезы катились по моим щекам. Я говорил, что сегодня веревка может и подождать. Мне кажется он понял, что мы истинные. **** Пак Чанель. П а к Ч а н е л ь. Я повторял это имя тысячи раз. И каждый раз оно звучало по-разному. Этого высокого глухого парня звали Пак Чанель. Ему было двадцать шесть лет, он был учителем в школе для глухих. Это был очень добрый и веселый парень. А еще очень красивый. Если бы не его недуг, от девчонок не было бы отбоя. Вполне мог бы стать айдолом или моделью. Болезнь забирает лучших. Вот и Чанелю не повезло. Он никогда не слышал свой голос. С самого рождения он был таким. Для меня он особенный. Каждый раз, когда он улыбался, я умирал и рождался за одну лишь секунду. А еще его запах был для меня сроду лекарства. Такой успокаивающий и такой приятный. Мне нравилось тонуть в нем. « Бэкки! Этот жест ты делаешь неправильно!» « Что?» Мы были вместе уже около шести месяцев. Чанель учил меня языку жестов. Это было трудно, но я изо всех сил старался, я очень сильно хотел понимать его. Он только вздохнул и обнял меня. Мы лежали у него в квартире на диване и разговаривали. Ну, я разговаривал, а он просто лежал. Смотрел на меня своими большими глазами и глупо улыбался. Я трепал его рыжие кудряшки и улыбался в ответ. Ох, как бы мне хотелось просто лежать с ним и молчать. Но я не мог. « Я люблю тебя.» Этот жест я уже успел выучить, поэтому ответил им же. Я люблю его, очень сильно. Это первый человек, который по-настоящему любит меня и боится потерять. « Я люблю тебя.» Он целует меня медленно и нежно. Аккуратно, боясь поранить. Я ни о чем не думаю. В моей голове пусто, а вот сердце орет. Он заставил меня замолчать. Я прижимаюсь к нему всем телом, отдавая себя. Его ладони исследуют мой впалый живот, длинные тонкие пальцы сжимают соски. Я приглушенно стону и говорю, что я очень сильно люблю его. Он не слышит. Но понимает, поэтому прикусывает нежную кожу на моем плече, и оставляет метку. Мне больно, потому что так хорошо. Наши запахи смешиваются в один, создавая самый восхитительный коктейль. Возбуждение буквально давит нам на ширинки. Я не помню как достал его член из трусов. Но он уже стоял, на головке выступила капелька смазки. Он оперся обеими руками по обе стороны от моей головы и смотрел своими обжигающими глазами на меня. Предел его терпению настал тогда, когда я для лучшего трения облизал свою ладонь. Тихий рык и он сгребает меня охапку, сажая на себя. Я гнусь и говорю, что люблю его, что, блять, он самый идеальный человек в этом неидеальном мире. Хоть у меня тогда и не было течки, но я был весь мокрый. Поэтому два его пальца вошли без труда. Мне было хорошо, поэтому я снова и снова насаживался на его охуенные пальцы, терся своим стояком о его живот. Все мои бедра были в смазке. Я посмотрел на Чанеля и, блять. Лучше бы я тогда не смотрел. Его зрачки были расширенными от возбуждения, а на губах играла похабная улыбка. Ему настолько нравилось то, что он видел, поэтому в следующую секунду Чанель впился в мои губы страстным поцелуем, подминая под себя. И ни на секунду не прерывая зрительный контакт. Я позорно кончил от трех пальцев и даже не притронулся к себе. Но его это не остановило. Одним рывком он вытащил свои пальцы, а через секунду вошел на половину. Мне было больно, поэтому на своих губах я почувствовал его извиняющийся поцелуй. Он начал входить медленно, осторожно, боясь поранить. Я обхватил его за шею, покусывая его плечи. - Двигайся, ну же, Чанни, ну же! - я устал ждать, поэтому сам начал двигать бедрами. Прошло пару минут и от боли остался легкий дискомфорт и чувство заполненности. Большая ладонь Пака двигалась на моем члене в такт толчкам. Я выстанывал его имя снова и снова, потому что гребанный Пак Чанель просто шикарен. В тот день мы так и не нашли тот самый волшебный «комок нервов», но у нас было впереди много дней и ночей, еще успеем. the end.