Нельзя спать

      Нельзя спать.       Все прекрасно знают об этом. Можно сходить с ума и крушить всё кругом, можно брать чужое, можно вторгаться в чужие дома и брать всё, что плохо лежит, можно отбирать чужую еду, можно убивать тех, кто стал ненужным. Но спать нельзя.       Это новый бич человечества, то, что стало страшнее преступности, маньяков, коррупции, чумы, в конце концов. Это то, что подкосило весь мир, перевернуло всё с ног на голову. Против этого нельзя бороться. Никто не знает, как это началось и почему произошло. Теперь уже некому об этом думать. Сейчас все мысли лишь о собственном благополучии. Надо быть начеку, ведь спать нельзя.       Альфред Джонс проходит мимо заросшей зеленью фабрики. Когда он был мальчишкой, здесь производили лучшие во всей округе консервы. Работа просто кипела, всегда было многолюдно. Но вот прошло от силы двадцать пять лет, и теперь сложно сказать, что здесь прежде было большое производство. Всё пришло в запустение, и за эти годы природа взяла своё. Цивилизация уступила вырванное некогда первенство и окончательно сдалась перед напором, потому как движущие силы её впали в вечный и беспробудный сон.       Молодой мужчина смотрит на здание с тоской. Он вспоминает былые годы, то время, когда его отец водил с собой, тогда ещё подростка Альфреда, на эту фабрику, чтобы показать свою работу. Джонс безумно гордился своим папой, наслаждался днями, что они проводили вместе. По выходным они ходили на рыбалку, благо городок у них портовый, а в море много рыбы. И если бы не нашествие «Вечного сна»...       Сейчас этой рыбы там больше. Люди давно их не отлавливают ─ есть рыбу практически некому. Портовые суда стоят ржавые, и порой Альфреду кажется, что это корабли, которые спустя сто лет вернулись из плена Бермудского треугольника. Но это не так. Всего двадцать лет прошло. Ничтожные двадцать лет, которые подкосили весь мир.       Теперь уже истории о том, как всё началось, никому не нужны. Просто в один прекрасный день больше тысячи людей по всему миру не проснулись. Что только не пытались сделать их родные, дабы привести в чувство, ─ разбудить, растормошить, хоть что-то. Доктора и вирусологи были в недоумении. Все искали причину столь странного явления; в скором времени целые государства стали обвинять друг друга в этой странной напасти. Время шло, и в скором времени число людей, заснувших беспробудным сном, возросло до миллиона. Началась массовая паника. Самые светлые умы человечества искали лекарство от странной болезни.       Лекарство так и не нашли. Единственным, что поддерживало жизнь в заснувших людях, были многочисленные капельницы с искусственным питанием. Кормить их иначе было просто невозможно, а без еды и воды заснувшие жили лишь неделю, в редких случаях ─ на пару дней больше. И это, как оказалось потом, было куда страшнее, чем даже чума.       За каждым заснувшим требовался уход. Нужно было не только регулярно ставить капельницы, но и массажировать тела этих людей, переворачивать их, дабы не было пролежней. Если чума убивает, то Вечный сон превращает людей в еле живые тела, требующие внимания, ухода и определённых растрат. Когда количество спящих увеличилось до пятнадцати миллионов по всему миру, целый ряд стран легализовал эвтаназию. Когда спустя без малого шесть лет родные и близкие так и не проснулись, люди стали терять надежду. Ведь проще оплатить одну ампулу, чем годами оплачивать многочисленные аппараты и тратить целые дни на то, чтобы ухаживать за живым мертвецом.       Множество людей, которые клялись ждать пробуждения и надеяться на чудо, в конце концов сдавались и, глотая слезы или устало вздыхая, оплачивали последний укол.       А годы всё шли. Врачи так и не смогли найти причину Вечного сна, не смогли придумать, как с ним бороться, и в то же время количество заснувших росло с невероятных размахом. Больницы были переполнены, а вот тысячи всевозможных организаций, заводов, фабрик, сельхоз угодий, школ и университетов пришли в застой. Работать было некому, продукты пропадали с прилавков магазинов. Когда Вечный сон унёс из жизни тысячи и тысячи врачей, власти стран (или, вернее, то, что от них осталось) отменили множество статей своих конституций. Целый ряд стран по сути перестали существовать. Потом появился официальный мораторий на частную собственность. Всё, что есть в мире, отныне считалось общим, даже если речь идет о еде, воде, доме, одежде, оружие и лекарствах.       Быть может, люди могли тогда массово впасть в дикость, но к тому времени количество не уснувших вечным сном было уже ничтожно мало. Когда с начала эпидемии минуло восемнадцать лет, был отменён закон о принудительной эвтаназии всех людей, что спят больше трёх дней. Не потому, что ещё живые стали добрее и терпимее, а просто потому, что население всей планеты едва ли достигало двух миллионов человек. Тех, кто не засыпал, убивали дикие животные, популяция которых невероятно возросла. Рождаемость была ничтожно низкой. Дошло до того, что у некоторых женщин стали рождаться спящие дети, которые умирали спустя несколько минут после рождения.       Сколько же миллиардов людей сгорело в печах крематориев…       Сейчас об этом думать смысла нет, но Альфред всё равно думает. Это помогает помнить о том, что спать нельзя. Ни в коем случае. Так страшно однажды не проснуться. Люди, те немногие ещё живые, уже не убивают спящих. Они заботятся о них и в самом деле надеются на чудо. Какая глупость, если подумать. Давно пора понять, что нет в этом мире более места надежде.       Вся родня Джонса давно превратилась в прах. Он был свидетелем стольких смертей, что невозможно и сосчитать. В последний раз в крематории он был в тот день, когда сожгли его брата, Меттью. У него была жена, на плечах которой были заботы о маленьком ребёнке, и Альфред это знал, но с того дня он никогда более не виделся с невесткой. Ему рассказали, что она тоже вскоре заснула и повторила судьбу своего мужа, но не знал, что стало с племянником. Возможно, стоило тогда отыскать мальчонку, но времена настали тяжёлые, было попросту не до этого.       Сейчас у Альфреда остался только один человек. Поразительно, но в годы массовой истерии его угораздило влюбиться. Иван Брагинский так же потерял всех, кого любил, но значительно раньше, чем Джонс. Он приехал в Штаты со своей уснувшей сестрой, единственным живым родственником, услышав о том, что в одной из частных клиник нашли средство от Вечного сна. Разумеется, средства никакого не было, нечистые на руку люди наживались на чужом горе, пользуясь всеобщим отчаянием. Без ведома Брагинского, его сестру умертвили, примерно в то же время в крематории сожгли мать Альфреда. Они нашли друг в друге утешение в это непростое время, и с тех самых пор были неразлучны. Подумать только, прошло уже пятнадцать лет этого ада, а они всё так же вместе.       Иногда Джонс думает, а что было бы, если бы не было Вечного сна. Встретились бы они тогда? Был бы повод у Ивана ехать в США? Или, быть может, сам Альфред решился бы посетить Москву. Разумеется, шансы на их случайную встречу были бы ничтожно малы, но кто знает, может их свела бы пресловутая судьба? А возможно, они бы могли познакомиться в интернете.       Какой бы была их жизнь без Вечного сна? Все родные были бы живы, мир кипел бы, кружа вокруг разноцветными огнями. Быть может, они бы жили в небольшой квартирке в одном из спальных районов города. Альфред работал бы на фабрике, как и его отец, а Иван преподавал бы в местной школе.       Такие глупые и вместе с тем сладкие мечты. Этого никогда не будет, и мир не будет прежним. Население всё так же идёт на убыль, заснувших и иссохнувших во сне от голода и жажды уже некому хоронить. Запах гнилой плоти стал таким привычным, даже несмотря на то, что хищники-падальщики не позволяют долгое время лежать плоти. Животные тоже не в любое место могут забраться.       Нет смысла сейчас думать о мечтах. Самое главное ─ не спать. Просто потому, что раз уснув, ты рискуешь потом никогда не проснуться. Никогда не знаешь, какой день станет последним, какие слова будут в твоей жизни финальными, когда ты в последний раз обнимешь и поцелуешь того, кого любишь больше всего на свете.       Альфред боится уснуть навсегда. Но ещё сильнее он боится того, что однажды обнаружит навеки заснувшего Ивана. Этот страх то и дело сковывает сердце каждый раз, когда Брагинский засыпает рядом с ним с электрошокером на ладони. Лишь час сна для него, и час мучения для Джонса. Да, организм должен отдыхать, но ведь и зараза не спит. Так что Альфред лишь молится о том, чтобы Иван всё же проснулся. Лишь бы он проснулся…       День выдался не самый удачный. Улов был хуже обычного, но даже эти две рыбы лучше, чем ничего. Наверняка Иван уже ждёт его дома. Они ходили искать еду порознь и добывали её, как могли. В городе оставалось очень мало живых и не спящих людей, но всё же достаточно, чтобы бороться за выживание. На каждом из них условия жизни сказывались по-разному. Кто-то становился терпимее и добрее, искренне желал помочь и делился тем, что имеет, но подавляющее большинство поддавалось первобытным инстинктам. Они в самом деле зверели и готовы были глотки друг другу грызть за самую малость.       Иван относился к первой категории. Он готов был голодать, лишь бы кто-то рядом не остался обделённым, а вот Джонс с каждым годом всё сильнее походил на тех, кто живёт инстинктами. Он знал, что они нуждаются в прокорме, а потому вырывал еду из чужих рук. Он знал, что в городе опасно, а потому старался приглядывать за Иваном. Он знал, что всё в мире не вечно, а потому искренне боялся того, что Брагинский исчезнет из его жизни. Тогда он потеряет последний смысл своего существования, а это действительно страшнее смерти.       Родная квартира, обжитая каких-то пять лет назад, встречает его гробовой тишиной. В ноздри тут же ударяет запах варёного мяса, а стало быть, Иван давно вернулся с добычей и уже успел приготовить ужин. Однако тишина дома сильно напрягала.       Альфред положил на стол улов, а после скинул с себя куртку, снял сапоги и поспешил в спальню. Сердце тут же сковал страх. Кто знает, может что-то случилось. В последнее время Джонс нервничал подчас вовсе без повода. Так бывает, если есть что терять. Едва он пересёк порог, как Брагинский обнаружился на краю кровати в одежде, он тихо дышал и не двигался.       ─ Иван?       Дыхание вмиг перехватило. Не помня себя от ужаса, Альфред тут же метнулся в его сторону. Только бы не оказалось, что он уснул вечным сном. Только не это…       ─ Иван!       Он схватил мужчину за плечи и тряхнул изо всех сил, боясь вообразить, что будет, если тот вдруг не очнется. Однако Брагинский открыл глаза. Он растерянно посмотрел на Джонса, явно не понимая, в чём дело, что происходит и почему на него повысили голос.       ─ Ал?       Тот замер, а потом с шумом выдохнул. Захотелось разрыдаться от невероятного облегчения, воскликнуть «спасибо» высшим силам, но вместо этого он прижал Ивана к себе, заключив в крепкие объятия.       ─ Я испугался, ─ подрагивающим голосом выдохнул он. ─ Я так испугался, что ты не очнёшься…       Брагинский понял, что к чему. Он обнял его в ответ, а потом потянул на себя, заставив присесть.       ─ Ну, что ты. Всё хорошо.       ─ Почему ты спал? Я же говорил, что нельзя засыпать, если меня нет рядом, это слишком опасно.       Иван уткнулся ему в шею. Даже не видя его лица, Альфред понял, что он улыбается. Улыбается так, как улыбался всегда, что бы ни случилось в жизни.       ─ Прости, я так устал. Просто прилёг, ничего страшного.       Да, всё было хорошо, и Джонс осознал это.       Всё хорошо. Он проснулся.       ─ Ваня…       Не без труда отстранившись, Альфред посмотрел на человека, которого так бесконечно сильно любил и которым дорожил сильнее, чем своей жизнью. Он даже особо не менялся с годами ─ всё такой же высокий, сильный, но вместе с тем обманчиво хрупкий, со своим любимым шарфом на шее, с полными тепла сиреневатыми глазами и этой простодушной улыбкой. Такой родной и такой любимый и любящий.       ─ Что такое, дорогой?       Джонс невольно теряется, словно забыв, что же именно хотел сказать. Да и стоило ли что-то говорить вообще? Ведь они одни друг для друга на целом свете, и это ничто не изменит.       ─ Ты ведь не уйдёшь от меня?       Иван не сразу понял сути вопроса. Он пару раз недоумённо моргнул, а потом улыбнулся.       ─ Ну, что ты такое говоришь? Куда я от тебя уйду? Ты ведь самое дорогое, что у меня есть.       И в этот момент Альфред сам улыбается. Да, когда Брагинский говорит ему такие слова, он и сам верит в чудо и начинает надеяться на то, что всё будет хорошо. Только один Иван знает, как сделать его человечнее и добрее, только он в состоянии удержать его в людском облике и не позволить превратиться в бездушное животное.       Джонс снова обнимает его и целует в губы. Целует крепко и властно, словно желая донести через этот поцелуй всю глубину своих чувств, что так сильно засели в сердце. Чуть усмехнувшись, Брагинский отвечает и сам опрокидывается на кровать, теня за собой любовника. Всё остальное потом, и еда потом. Ведь никто не знает, сколько у них ещё времени, никто не знает, что будет завтра. Так что надо успеть как можно дольше побыть друг с другом, касаться и целовать друг друга, быть едиными и радоваться жизни. Это самое главное, что у них есть, и именно этому они должны посвятить тот срок, которым располагают.       Ведь никто не знает, что будет завтра. Зато ясно одно ─ нельзя спать. Бесконечный сон может застигнуть их в любой момент, так что надо успеть как можно больше.       Иван не задумываясь отдаётся, а Альфред берёт то, что принадлежит ему по праву. И в этом вся истина их совместного существования, весь тот смысл, ради которого они оба готовы выживать, столько, сколько придётся, сколько удастся.       Сейчас Альфред не обеспокоен страшными мыслями. Он забыл обо всём остальном, сосредоточив всё своё внимание на Иване, и именно поэтому он счастлив…

***

      За окном быстро потемнело. Иван крепче сжал в руках уже использованный шприц, а после швырнул его в мусорное ведро. Этот мусор уже некуда выбрасывать, но это волнует Брагинского в самую последнюю очередь. Задёрнув занавески, он устремляет взгляд на старый потёртый календарь. Именно там он отмечал все важные даты и вёл отчёт дням. Двадцать восемь лет с того дня, как Вечный сон настиг первых жителей планеты. Девятнадцать лет с тех пор, как Иван потерял родителей и старшую сестру. Пятнадцать лет с тех пор, как в его жизни появился горячо любимый Альфред. Десять лет с тех пор, как отменили обязательную эвтаназию для уснувших. Шесть лет с тех пор, как население планеты стало меньше трёх миллионов человек. Пять лет с тех пор, как они с Альфредом поселились вот в этой вот квартире, неизвестно кому принадлежавшей когда-то.       И три года с тех пор, как Альфред уснул вечным сном.       С тех самых пор Иван не отмечал важных дат. Не было ничего важнее, чем его Альфред, который лежал на кровати под капельницами, который видел свои сны уже три года подряд и нуждался в постоянном уходе и кормлении через зонд. Он был жив, но его невозможно было разбудить.       Иван прекрасно знает о том, что ещё ни один уснувший вечным сном не проснулся. Он понимает, что чем больше времени проходит, тем сложнее доставать лекарства и препараты, необходимые для того, чтобы поддерживать жизнь в этом теле. Но ещё он понимает, что готов хоть из кожи вон лезть, лишь бы Альфред дышал.       Это стало его новым смыслом жизни. Ведь зачем жить, если с ним не будет этого человека?       Подойдя к кровати, Брагинский осторожно присел на самый край и посмотрел в лицо Джонса. Показалось ли… Тот словно улыбался, совсем легко, но всё же.       ─ Альфред…       Он не отзовётся. Должно быть, в самом деле, никогда. Он не откроет глаза, такие лучезарные, всегда сиявшие синью небосвода. Он больше никогда не улыбнётся, не скажет ему о том, что любит и всегда будет рядом. Но по крайней мере он здесь, и он дышит. Иван часами слушает его дыхание и успокаивает сам себя.       ─ Дорогой, тебе снится хороший сон? Я надеюсь, что сон прекрасен, и ты счастлив там.       Да, даже лишившись всего на свете, Иван Брагинский не перестаёт надеяться. Он знает о том, что надежда умирает последней, а значит, ей рано уходить, ведь сам он жив, и Альфред всё ещё дышит, хотя ужасная хворь настигла его три чёртовых года назад.       Чуть посидев, он раздевается и сам ложится на кровать, рядом с любимым, стараясь не задевать капельницы. Джонс всегда твердил ему, что спать нельзя, так что Иван привык к очень короткому сну. Скоро надо будет идти на поиски еды. Нужна хорошая добыча, которую он обменяет на новые, ныне такие дефицитные лекарства. Он готов голодать, лишь бы Альфред получил всё то, что нужно для поддержания в нём жизни.       Лишь бы только он не перестал дышать.       Всё остальное давно не имеет смысла, всего остального просто нет для Брагинского.       ─ Спи спокойно и смотри свои сны. Надеюсь, в них есть место для меня. Ты не переживай, я всё для тебя сделаю. И я помню о том, что спать нельзя. Хотя, знаешь… Я бы тоже хотел уснуть вместе с тобой.       Сон стал проклятием для семи миллиардов так и не проснувшихся людей. Думая о них и об Альфреде, Иван ясно осознает, что хочет спать. Уснуть, и больше никогда не просыпаться…