Harry Styles & Meghan Trainor – Someday Maybe
Юнги, как обычно, сегодня чертовски устал. Не успел открыть глаза, как понял, что силы просто-напросто иссякли, просочились сквозь пальцы, словно сигаретный дым, и рассеялись в утреннем солнечном свете, которого, правда, здесь и нет. Мин жмет на кнопку лифта, ожидая, пока тот приедет, но последний, словно назло, останавливается на каждом этаже, впуская в себя то одну, то другую толпу работающего персонала, врачей, начальников и секретарей. Юнги, и правда, устал. Он с грустью смотрит на свои ботинки и понимает, что ничего не изменится: всё останется так, как быть и должно, и Шуга просто не сможет с этим ничего поделать. Что он может сделать, будучи обычным врачом, что вкалывает препарат, после которого образцы просто забывают, что делали с ними сегодня и кем они были когда-то; забывают действие, произведенное ими же пару секунд назад? У них каждый день — как новый лист, когда у Юнги новый день — всегда вчерашний: без изменений, без сюжетных поворотов, без каких-то скачков, бемолей, диезов, смены тональностей. Всё на своих местах; изо дня в день одна лишь надоедливая, приевшиеся и продырявившая сознание прима, от которой непроизвольно скулишь куда-то в длинный вязанный ворот теплого, ставшего уже домашним, свитера. Юнги заходит в лифт, ожидая, пока кто-нибудь нажмет на нужный ему этаж, и искренне надеется, что так и будет: самому сил не осталось даже на это. Мин еле-еле удерживает собственный вес на ногах и чуть ли не валится на пол. Юнги вымотан; вот так просто, без физических нагрузок, потому что внутри у него всё рвется на части от постоянного вопроса изо дня в день: «А кто вы?», «Что вы делаете?», «Зачем? Не трогайте меня, мне и так больно!». Голос Тэхёна кричит внутри отчаянной чайкой, и Юнги готов поклясться, что он больше просто не выдержит. Тэхён остался в его воспоминаниях желтой акварелью, незабываемыми вечерами и поцелуями сквозь признания, что глухо отдавались в сердце; воздушными прикосновениями и тихими улыбками где-то в пустоте убитой нежностью ночи. Тэхён остался там и нигде больше. Юнги заставляет себя поверить: Тэхёна больше нет, это лишь тело, лишь образец. Но не верит. Ни на секунду не может заставить себя поверить в то, что говорят другие, что твердит он сам себе, когда спать ночью совсем не хочется; а не хочется всегда. И такое ощущение, будто никогда не хотелось, потому что чужие руки больше не цепляют за талию и не утаскивают под теплое одеяло, холодный нос не утыкается в горячую шею, вызывая мурашки. Потому что этого больше нет. И не будет. И крик Юнги похож на вопль той самой отчаянной чайки. Мин заходит в очередное помещение, от которого веет лишь холодом и умершими мечтами тех, кто находится в специально созданных вакуумах, проводя там почти каждый свой день, не помня себя, родных, близких, потому что и их, кажется, не осталось. Юнги отчаянно вздыхает, когда жмет на кнопку с номером «724148»; номер, который он знает наизусть; цифры, что служат паролем на телефоне и сейфе в банке; код, который, кажется, служит ключом от самого Шуги. Юнги хочет сказать Тэхёну, что всё это сон, и он вспомнит всё, что было с ним когда-то; что он больше никогда не зайдет в этот вакуум; что больше никогда не подвергнется экспериментам, что ставят на других; что они убегут отсюда навсегда и забудут это, будто страшный сон, что приснился в дождливую полночь... Хочет, но не может. Не может лгать. По крайней мере, не каждый день. Это слишком даже для такого лгуна как Мин Юнги. Вакуум открывается, и Шуга смотрит на человека, что появляется сквозь лунно-белый свет, оседая пылью на холодном металлическом полу. Техён такой пустой, дешевый, плевый, тщетный. Такой, что у Юнги сердце бьется реже. ― Кто вы? ― голос Тэхёна звучит напугано, и Ким скользит по Юнги поломанным взглядом загнанного в угол щенка, и, наверное, чертовски хочет заплакать. Хочет, но не может. Потому что больше не умеет. Мин сжимает пальцы в кулаки и кусает нижнюю губу, потому что сил слышать этот вопрос у него просто не осталось, потому что надоело, потому что всё это дырявит его насквозь. Жизнь, которую Юнги проживает сейчас, больше похожа на клиническую смерть. А Ким хоть и не помнит, но знает, что сейчас будет. Тэхёну так часто стирали память, что он запомнил. Запомнил, кажется, ту боль и пустоту, воющую где-то под ребрами, когда забываешь изо дня в день всё, что видел когда-то; всё, что было, что пережил, и то, как было больно. А Юнги и рад бы забывать всё это каждый день и постоянно устраиваться сюда на рассвете на работу, только бы не помнить, кто такой Ким Тэхён, его объятия и тихое сопение сквозь спокойное тиканье настенных часов. Только бы забыть, только бы не знать, потому что всё это, безусловно, очень больно. ― Тэхён, не бойся, ― Юнги впервые сдается вот так: без боя, без угрызения совести, без всего, потому что давно пора опустить руки, потому что, в конце концов, по крайней мере, хоть одному из них будет безумно плохо. ― Кто такой Тэхён? ― и Тэ срывается на крик; кричит, пытается вырваться, хотя руки привязаны крепко, и Тэхён прекрасно это знает. У него на запястьях что-то вшито под кожу и замазано черно-красным, но Юнги туда не смотрит. Потому что знает, что это может значить, что это означает для них: их двоих и жизни, деленной надвое. Тэхён ― далеко не Ким Тэхён, лишь образец с кодовым номером. Мин повторяет это снова и снова, но, чтобы он ни говорил и ни делал, сердце предательски играет свой, понятный лишь себе, минор. ― Никто, забудь, ― на автомате, с обидой, пропитавшей его, словно яд, бросает Юнги, а затем хмыкает со своего «забудь», поломанного на них двоих. ― Ты говоришь так, будто у меня есть выбор! Я же всё равно забуду! Я знаю, что так будет! Всё! Каждый день, каждый день, каждый день! ― и Тэхён кричит, срывая чертовы повязки, что стесняли его; снимает оковы, что должны были сдерживать зверя в нём. Тэ ― не образец, он ― человек, но только для Юнги, который просто смотрит, пропуская мимо ушей слова, что летят в него, словно отравленные пули. Юнги не хочет слышать, по крайней мере, точно не это. Юн понимает эту агрессию, осознает, что может быть в опасности. Образцы в гневе не поддаются контролю; в большинстве случаев они просто звери, что раздерут, разорвут на части и не заметят, а потом даже и не вспомнят. Потому что не захотят вспоминать, потому что каждый их новый день — чистый, но матово-черный, лист. Юнги замирает, когда Тэхён останавливается напротив него и поджимает губы; когда глаза горят обидой, злостью и чертовым непониманием, в котором тонет и сам Юнги. Они на пару оказались в этом мертвом море и утопили сами себя. Они на пару бредовые и безмозглые, как и их мысли, воспоминания, поделенные надвое; мечты, ставшие лишь эхом, и взгляды, что рухнули пылью на подоконнике в старом классе их бывшей школы. Они выросли, но, как и их школа, остались на месте, потому что, лишь однажды взявшись за руки, они осознали, что не хотят отпускать. Вечно ледяной Тэхён и постоянно теплый Юнги... И это, и правда, было так правильно. ― Почему... Почему я не могу ударить тебя?! ― и Юнги грустно улыбается, хмыкая, потому что, и правда, почему?.. Потому что Тэхён не помнит, но любит, потому что не обязательно помнить глазами. Тэхён не забыл, он лишь оставил эти воспоминания. Так хочется думать Юнги и одновременно не хочется. ― Юнги, меня зовут Юнги. Ты хотел знать, кто я. Юнги, — а голос предательски дрожит и ломается, пока Мин глотает окончания. ― Я знаю. И чужие холодные, словно айсберг, руки кладутся на лицо Юнги и слабо сжимают, потому что Тэхёну, кажется, больше нечем дышать; потому что от этого тепла напротив, кажется, жгут руки. Тэхён бессильно падает на пол, таща за собой усталого Юнги. Они лежат так пару секунд, пока Мин не понимает, что он, черт возьми, делает со своей жизнью, но потом становится просто-напросто поздно. Становится слишком плохо, когда Тэ прикасается к его губам своими, и у Юнги окончательно срывает крышу от ледяного, но такого приятно прикосновения, и от запаха, что кружит голову и взрывает последнее сопротивление, потому что, несмотря ни на что, Тэхён всё ещё пахнет ландышем и первым свиданием. Потому что Ким Тэ ― что-то своё и безумно родное; потому что пальцы, что переплетены с другими, чужими и ледяными, и были предназначены для этого. Потому что всё это наконец-то правильно. И плевать, что будет спустя пару минут, потому что у Юнги нет сил и поводов об этом думать, а Тэхён просто не помнит, что делают с другими, что вырвались, но он знает эти теплые руки и мягкие прикосновения к своему телу... и он не хочет помнить что-то другое. Юнги не слышит то, что говорят по всему отделу, или просто не хочет слышать. И плевать на голос, что твердит: «Образец 724148 вышел из-под контроля. Немедленно избавьтесь от него». А Тэхён слишком занят воспоминаниями, чтобы отлипать от горячих губ Юнги; от того, что наполняет внутри всё, словно горячим шоколадом; от картинок, что врезаются в голову самыми прекрасными моментами жизни. Тэхён вспоминает: их первое свидание, поцелуй, их объятия и вечера, в которых остались лишь они и никто больше, никогда. Там седовласое море и песок, рассыпающийся золотыми блестками в чужих крашенных рыжих волосах, и птицы, чьё пение ― саундтрек к жизни Юнги. Там они и никто больше. Юнги не слышит шум за дверями, а затем хлопок. Не хочет слышать, что секундная стрелка больше не тикает. Он не хочет слышать то, как звучит конец. Их конец. У Тэхёна внутри всё сжимается, когда он понимает, что то, что он вспомнил, он забудет вновь спустя пару мгновений, и поэтому он не хочет отпускать Юнги, не хочет забывать теплые прикосновения и лицо, которое, оказывается, было так хорошо знакомо. Тэхён не хочет, но кто его спрашивал? Никому не важно его банальные «хочу» и «не хочу». Тэхён не человек, он лишь образец. Но сколько бы Юнги не повторял себе это, сегодня он сдался. И окончательно упал даже в своих глазах, когда поддался на ледяные любимые прикосновения, когда забыл о том, что всё, что было здесь, останется только тут и нигде больше; что это закончится также быстро, как и началось. Юнги не хочет слышать и видеть тот конец, что произойдет спустя пару секунд... ― Мин Юнги. Я помню, ― шепчет Тэхён прямо в губы и слабо улыбается, потому что помнит не только это, потому что знает, что это последнее, что он скажет Юнги, который запомнится для него таким и только таким. Потому что для Тэхёна всё закончится прямо сейчас и не минутой позже, потому что слишком много «потому что». Тэхён рад, что умирает с воспоминаниями в сердце и любимым лицом перед глазами. Кого ты вспомнишь перед смертью? Семью, родителей, братьев, сестер, любимую кошку?У Тэхёна некого вспоминать.
У него матово-белая пелена пред глазами и пустота, больно бьющая по перепонкам. Ни больше, ни меньше. Здесь и будетЮнги засыпает сегодня. И не просыпается никогда.