Выбор

Меня зовут Ойкава Тоору, мне двадцать лет, учусь в летной академии при императорском дворе. На самом деле, резиденция Императора находится в сотнях миль от нас. Академию же окружают с северо-запада огромные массивы нетронутых лесов, а с юго-востока простираются бескрайние поля. Сейчас я протираю штаны в приемной ректора – сомнительное счастье для того, кто мечтал днём и ночью рассекать небесные просторы. Спрашиваете, как меня сюда занесло? Ива-чан говорит, что во всем виноват мой подвешенный язык. Утверждает, что он меня не только до секретарей верхушки доведёт, но и до постели президента какой-нибудь страны. Но вы не верьте словам Ива-чана, он иногда любить жестоко пошутить. К тому же, моя причина гораздо более коварна, чем он может себе представить. Вынужден признать, что он часто бывает недалек от истины. Но в данном случае я не горю желанием стать постельной грелкой абы кого, я бы лучше с удовольствием стал постельной грелкой Ива-чана, однако ему об этом знать совершенно необязательно. Всему свое время. Ива-чан у меня непробиваемый. Его, несомненно, тонкая и душевная организация не выдержит удара, полученного несвоевременным признанием от лучшего друга, которого он знал еще с пеленок. Впрочем, я не унываю. Помочь ректору после утренних занятий и во время двухчасового обеденного перерыва – а вернее, его секретарю, приятной даме за тридцать, – для меня не проблема. Бедная женщина едва успевала справляться с тем объемом работы, с которым ей каждодневно приходилось иметь дело. Место помощника секретаря пустовало, и я решил убить двух зайцев разом: обворожить прелестную леди, чтобы она замолвила словечко там, где надо, и помозолить глаза ректору. Я лучший ученик на потоке и меня собирались отправить на практику на военную базу Шираторизавы, расположенную на северо-востоке Японского архипелага недалеко от побережья Тихого океана. Престижное место, куда попадают, как нам рассказывали все без исключения учителя и инструктора, только самые талантливые и непревзойденные выпускники академии. Я, когда слушал их восторженные оды Шираторизаве, чуть не выблевал завтрак – спасибо Ива-чану, вовремя приведшим меня в чувство одним своим грозным взглядом и нахмуренными бровями. У меня была причина заочно невзлюбить Шираторизаву. Эту причину зовут Ушиджима Вакатоши. Он был моим одногодкой и учился на том же, что я и Ива-чан, потоке на пилота. Разве что в параллельной группе. Его показатели всегда были на высоте – честное слово, я видел в них вызов своим способностям. К тому же, качества, какими обладал Ушивака-чан, неизменно приводили меня в раздражение. Казалось, его невозможно было вывести из себя. Он невозмутим как Будда двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. У него эмоциональный диапазон, по моему скромному мнению, не больше, чем у зубочистки. Такое ощущение, словно его вырастили из пробирки – весь такой из себя правильный, спокойный, талантливый. Идеальный кандидат в летчики военного истребителя. Неудивительно, что его с руками отрывали всевозможные военные пункты, разбросанные по всем островам Империи. Ушивака-чан стал первым за последние пять лет учеником академии, которого завербовали ещё до того, как он успел её закончить. Такие таланты на дороге не валяются, а последние полгода выпускного курса – чистая формальность. Я едва зубами не скрежетал, когда узнал, что Ушивака-чан собирает свои шмотки. Обида заключалась не в том, что меня не завербовали вместе с ним, а в том, что про меня даже не вспомнили, а ведь мои отличные физические данные и подготовка говорили сами за себя и были не хуже, чем у первого ученика академии, каким считался Ушивака-чан до своего ухода. После отбытия Ушиваки-чана я несколько дней пребывал в расстроенных чувствах – уж что-что, а свою гордость я любил. Не так сильно, как Иву-чана, но она мне тоже была дорога. На занятия я ходил с тяжелым сердцем, через силу, уныло смотрел на серое небо за окном – погода словно читала моё настроение. Где-то неделю косые струи дождя лупили землю, а беспощадный ветер завывал на все лады. Солнце, скрытое за свинцовыми грозовыми тучами, не стремилось показываться на глаза. Летать в такую погоду было тяжело – многие курсанты недовольно стонали и после занятий возвращались сильно вымотанными и уставшими. Их можно было понять: приходилось задействовать все резервы организма, чтобы в течение долгого времени сохранять концентрацию, способность здраво рассуждать и принимать оптимальные решения. На занятиях я тогда не блистал: отвечал без энтузиазма, за штурвал брался с неохотой. Один раз я даже допустил серьёзную ошибку: скатился со взлетно-посадочной полосы за её пределы прямо в набухшую дождевой водой грязь. Шасси застряло, учебный самолёт забуксовал. Механикам пришлось изрядно повозиться, чтобы его достать. Нагоняй от инструктора я получил сразу же, как только вернулся в родные стены академии: пришлось в столовой отрабатывать повинную, чистя картофель для нескольких сотен глоток. Ива-чан следил за мной внимательно, неизменно был рядом, но ничего не говорил, за что я ему был благодарен. Он знал, что моя хандра не затянется надолго, но всё равно переживал. Я не люблю, когда мне лезут в душу, поэтому такая молчаливая поддержка Ива-чана всегда теплотой отзывается на сердце. Сказать по правде, мне приятна мысль о том, что Ива-чан за меня волнуется. В такие моменты он становится необычайно терпеливым, даже нежным. Иногда мне удается сорвать скупую ласку с его стороны: когда я вечерами валяюсь на кровати, обиженно насупившись на весь мир и закутанный одеялом по самый нос, он присаживается на мою кровать и ласково гладит по голове. Я довольно подставляюсь под его прикосновения и, убаюканный теплом его бережной руки, счастливо проваливаюсь в объятия Морфея. Ива-чан ни за что не должен узнать, что большинство моих проблем являются надуманными. Возможно, я поступаю нечестно по отношению к нему, заставляя переживать за меня, но от его ласки я отказаться не в силах. Да и кто откажется? Это же Ива-чан. В конце концов, после затяжной, нелегкой во всех отношениях недели после ухода местной звезды в Шираторизаву, Ива-чан не выдержал и залепил мне затрещину (иногда я забываю о том, что рука у него бывает тяжёлая; правда, он систематически мне об этом напоминает), сказав: – Прекращай хандрить, из-за тебя погода с ума сходит. Он, конечно, преувеличивает. Но я взбодрился. Пусть Ушивака-чан киснет в своей Шираторизаве, зато я здесь не один, а с Ива-чаном. Когда я это понял, на меня каменной плитой свалилась непреложная истина: после Ушиваки-чана я был вторым по успеваемости учеником, а если мне не изменяет память, в Шираторизаву отправляют тех, кто занимает высокие строчки рейтинга. Ива-чан старательный и исполнительный курсант, но он не входил даже в десятку лучших. А это значит, что я попаду на военную базу один, и единственная компания, которая будет скрашивать мои суровые будни – это Ушивака-чан. Какой кошмар. Шторм разбушевался пуще прежнего, из-за чего инструктора чуть было не приняли решение отложить полетные испытания до тех пор, пока он не утихнет. Кто-то справедливо предположил, что пилотам нужно быть готовым к любой ситуации. Я мрачно подумал, что военным летчикам приходится непросто: будь я пилотом обычного гражданского лайнера, его вылет при таких неблагоприятных метеорологических условиях обязательно задержали бы. Впрочем, даже гражданские рейсы таят в себе опасности не только в сложной воздушной обстановке, но и в ясную погоду, так что нельзя сказать, кому из пилотов приходится легко. Долго горевать я не мог себе позволить. Нужно было что-то делать. Ива-чан при должном упорстве мог быть включенным в список практикантов, направляемых в Шираторизаву, но я не был уверен в том, что все сложится так, как я того хочу. Сначала я пришел к выводу, что стоит самому уступить пальму первенства другим курсантам, но после того, как я скатился до одиннадцатой строчки, инструктор лично оттаскал меня за уши, а Ива-чан посоветовал мне обратиться к доктору. Пришлось сдаться и искать другой путь. Меня осенило, когда я узнал, что на должность помощника секретаря при ректоре академии ищется толковый человек. Естественно, курсантов туда по очевидным причинам не брали, но я уговорил прекрасную леди помогать ей во время двухчасового перерыва, который отводили для отдыха после утренних занятий, пока не найдут нужного человека. Я применил все известные мне навыки обольщения женщин, какие только знал, был само очарование и галантность, щедро рассыпал комплименты и демонстрировал белозубую улыбку – Ива-чан говорил, что от неё у него слепит глаза и сводит зубы. Довольный румянец, быстро окрасивший щеки милой дамы, ознаменовал мою победу. Знай Ива-чан о моих талантах, он бы непременно ввернул едкий комментарий. И я оказался прав, когда сообщил ему о своем намерении поработать «помощником помощника ректора». – Твой талант – да в нужное бы русло, – сказал он в столовой, когда я с аппетитом жевал ножку курицы. Ива-чан неодобрительно сверлил меня взглядом – ещё чуть-чуть и во мне появились бы дырки. Право, когда Ива-чан строит недовольное лицо, он кажется сексуальным. Вон, даже Кётани за соседним столом считал также: из его рта разве что слюна не капала. Работа оказалась бумажной, нудной, но зато окупалась с лихвой: я был в курсе всех новостей. Сперва я узнал предварительные списки распределения. Судя по всему, Ива-чана собрались отправить на Аобу Джосай, военную базу, находящейся в том же секторе, что и Шираторизава. Что ж, неплохой выбор, в моем личном рейтинге она занимает далеко не последнее место. Оставалось сделать всё возможное, чтобы самому попасть туда. Именно поэтому я стал активно уделять внимание секретарю. Мне кажется, эта милая дама от моих знаков внимания расцвела как майская роза в саду. – Ты такой обаятельный мальчик, Ойкава-кун, – сказала она. – Всегда говоришь комплименты. Если бы ты ещё не прожужжал мне уши своим другом, цены бы тебе не было. Ох, а я и не заметил. А ведь Ива-чан говорил, что моими излюбленными темами являются полёты и я сам. Вот и верь ему после этого! – Но не волнуйся, – продолжила она. – Я подсоблю и донесу ректору твоё пожелание. Ради этого и старался. Без Ива-чана я словно собака без ноги. Выпускной день я ждал как на иголках. С окончательными итогами распределения, о которых должен был сообщить ректор на торжественной церемонии, либо начинался мой личный апокалипсис, либо рай. Наш поток поделился на несколько групп, каждая из которых помпезно исполнила трюки разной степени сложности в ясном синем небе – погода, на удивление, к нам была благосклонна. Я выступал сольно (хотя канючил и слезно умолял инструкторов предоставить возможность выступить дуэтом с Ива-чаном – бесполезно, они остались равнодушны к моим просьбам). Пока мой истребитель выписывал в воздухе зигзаги, опасные бочки, петли и немыслимые пируэты, падал тяжелым грузом вниз и птицей пикировал вверх, я размышлял о бренности бытия. Потом вспомнил о том, что Ива-чан наблюдает за мной с земли, и сразу воспрянул духом. Знаете, теперь я понимаю чувства молодых людей, которые бахвалятся перед своими девушками и стараются не ударить в грязь лицом. Конечно, Ива-чан ещё не моя девушка – вернее, парень, – но мир на месте не стоит, история пишется с каждой новой секундой. С этой мыслью меня посетила и ещё одна: а что если признаться Ива-чану сегодня? Когда я приземлился и покатил по трассе к ангару, я уже знал ответ на свой вопрос. Ива-чан встретил меня широкой улыбкой и сияющими глазами. Он взъерошил мои волосы и похвалил: – Молодец! Это был чертовски красиво! Ты лучше всех! Ох, Ива-чан, что же ты творишь! Так и хочется поцеловать твой смех. Вместо этого я рассмеялся, стиснул его в крепких объятьях, склонился к его уху и довольно прошептал: – Ну, это же я. Пальцы, вцепившиеся в куртку на спине, сжались крепче. После того, как все собрались в огромном зале, где часто проводились большие собрания, мы стали выслушивать поздравления и напутственные речи инструкторов, ректора и прочего персонала колледжа. Когда стали оглашать списки распределения, я с облегчением выдохнул: мои старания за последние полгода оказались не напрасными. Ива-чан удивлённо посмотрел на меня: – Аоба Джосай?! Но я думал, что ты отправишься на Шираторизаву! Я наставительно поднял палец вверх. – Так просто, Ива-чан, ты от меня не отделаешься! Он печально покачал головой. – А я уж было надеялся отдохнуть от тебя. Я подавился воздухом, но заметив смешинки в глубине глаз, облегченно выдохнул. Каков засранец! И совершенно не умеет флиртовать. Кстати о флирте. – Ива-чан, ты пытаешься меня соблазнить? – серьёзно сказал я. Он неожиданно покраснел. Подождите-подождите, я такого выражения лица у него ещё не видел! Он редко когда краснел: смутить его почти никому не удавалось. – Так, Ива-чан. Пошли-ка поговорим. Про взаимное признание, долгие поцелуи и последующий хэппи энд говорить не буду – это уже начало другой истории.