Like a star

Джиён разгоняется до стервы за полторы секунды, и этот показатель видится Сынхёну критическим. Критическим до такой степени, что бронежилет и каска уже не кажутся таким уж преувеличением. Сынхён усилием воли сдерживается и не оборачивается, когда астероид Джиён по ему одному известной траектории пересекает кухню и тормозит у окна, чудом не задевая подоконник. Поворачивается и смотрит на Сынхёна пристально и обвиняющее, словно есть какое-то преступление в том, как Сынхён обедает. На всякий случай тот бегло осматривает стол на предмет запрещенной диетами пищи, ничего не находит и смотрит на Джиёна с недоумением: - Что-то не так? - Ты еще спрашиваешь? – по мгновенно взлетающей вверх тональности Сынхён догадывается, что данная формулировка вопроса оказалась неудачной. Как ответить Джиёну на встречный вопрос и не нарваться на очередной упрек, Сынхён тоже не представляет, поэтому предпочитает промолчать. И снова ошибается. Джиён звереет на глазах. При этом его ярость качественно трансформируется, переходит на новый уровень, совершенствуется до такой степени, что Джиёну удаётся произнести совершенно нормальным голосом: - Через десять минут в гостиной. Эта ситуация не нравится Сынхёну еще сильнее, чем предыдущая. Еда утрачивает всякую привлекательность, поэтому Сынхён отодвигает тарелку и с шумом поднимается, краем глаза отмечая, что Джиён морщится от неприятного звука. - Извини, - пытается оправдаться Сынхён, осознавая, что, кажется, своими руками роет себе могилу. И не только себе: коридор наполняется гулом голосов. Сынхёну хочется как-то предупредить ребят, посоветовать не показываться Джиёну на глаза хотя бы час, а то и весь вечер. Однако сегодня явно не его день. Сынри вваливается в кухню первым, как-то мгновенно заполняет собой все свободное пространство, оглушает: - А что это вы такие серьезные? Что-то случилось? Вы поссорились? Короткое и ёмкое «заткнись» так и рвется у Сынхёна с языка, но он молчит, наивно надеясь, что хуже, чем есть сейчас, уже не будет. - Случилось, - коротко бросает Джиён и делает шаг к выходу. Ребята расступаются перед ним так синхронно, что их хореографу впору покончить с собой по причине отсутствия педагогического мастерства по сравнению с Джиёном. - Сейчас мы все поссоримся, - едва слышно резюмирует Тэян, когда Джиён скрывается из виду, а Сынхён только молча кивает, соглашаясь. - Да что случилось-то? - Сынри переступает на месте, совершает много лишних движений, не зная, к кому повернуться, чтобы удовлетворить своё любопытство. - Что с Джиёном сегодня? - Почему сегодня? По-моему, это уже не первую неделю длится, разве нет? - переспрашивает Дэсон, давая понять, что Сынхён не единственный, кто замечает перемены в поведении лидера. - Не первую и даже не вторую, - зачем-то уточняет он, пристально глядя в глаза Сынри, но у того, оказывается, настолько плохо с анализом исходных данных, что он никак не угомонится со своими вопросами: - А почему вы с хёном ссоритесь так часто? - Сынри, ты совсем дурной что ли? – не выдерживает Тэян, вклиниваясь между ним и Сынхёном, как будто точно зная, что тот уже созрел для силового воздействия. – Джиён со всеми ругается уже черт знает сколько времени. И странно, почему ты один этого не видишь. - Джиён как с цепи сорвался, - поясняет Дэсон, но даже это не сильно убеждает удивленного объяснением Сынри: - А разве он не всегда такой бешеный? - Я все слышу, - Джиён снова появляется в поле зрения, отчего Сынхён испытывает мучительное желание сию минуту бежать в ближайший полицейский участок, чтобы признаться в чем угодно, хоть в шпионаже в пользу Северной Кореи. Даже в этом случае его участь кажется ему более привлекательной, чем кровавая расправа Джиёна. В том, что расправа будет именно кровавой, Сынхён не сомневается не секунды. – Раз уж вы не сочли мою просьбу достойной удовлетворения… И прежде, чем они успевают хотя бы переглянуться, чтобы выяснить, чего и у кого, собственно, Джиён просил, тот начинает говорить. Сынхён определенно считает, что из его монолога получилась бы потрясающая песня. Если бы только её пропустила цензура. Однако это невозможно, потому что ни в одной стране нравственность еще не сжилась с рейтингом R-столько-не-живут, а попытка убрать из текста все, что звучит сколько-нибудь неприлично, приведет разве что к появлению инструментальной композиции. Тэян пытается вставить хоть слово, но Джиёна уже несет, как пущенный под откос бронепоезд. Сынхён изо всех сил старается абстрагироваться от смысла произносимых слов, ловит ритм и мерно покачивает головой. - Сынхён, Сынхён… - пытается достучаться до него Дэсон прежде, чем Джиён заметит такое пренебрежение, но не успевает. На секунду в комнате повисает такая тишина, что становится слышно, как на кухне тикают часы, а потом мир взрывается. Сынхён думает, что в кино этот момент подчеркнули бы брызжущими осколками оконными стеклами, бьющейся посудой, разлетающимися во все стороны предметами. Однако в реальности весь этот хаос имеет место только в его голове. На деле есть только голос Джиёна, превращающий мозг в кашу. У Сынхёна в голове что-то отчётливо щелкает, когда Джиён добирается до темы его одиноких вечеров в компании алкоголя. Вероятно, при других обстоятельствах Сынхён согласился бы обсудить эту тему и даже выслушал бы, что именно ему хотят сказать, но сию минуту он хочет только одного: чтобы Джиён и его нравоучения пропали из его памяти и жизни навсегда. Сынхён расправляет плечи, двигается, и в ту же секунду становится заметно, насколько Джиён маленький и хрупкий по сравнению с ним: кажется, хватит одной руки, чтобы сжать и свернуть его тонкую шею. Похоже, это понимает даже Джиён, потому что он внезапно замолкает, прерываясь на полуслове, и машинально отступает назад, убираясь с дороги. Сынхён уходит, не оглядываясь, но знает, что остальные сейчас идут следом за ним. Он подцепляет куртку, обувается и выбирается на площадку, не закрывая за собой дверь. Зато уходящий последним Сынри хлопает ей от души: он до слез обижен словами любимого хёна и не понимает, чем заслужил подобное отношение. Впрочем, даже в таком настроении он осознает, что больше, чем Сынхёну, не досталось никому, поэтому торопится догнать его, похлопать по плечу, чтобы хоть как-то выразить своё сочувствие. - Ну хорошо, красиво уйти мы ушли, дальше что? – тихо интересуется Тэян, вроде бы не адресуя вопрос никому конкретно и, в то же время, обращаясь именно к Сынхёну, как главному инициатору. - Да ничего, собственно, - Сынхён пожимает плечами, ненавязчиво сбрасывая при этом ладонь Сынри, и чуть-чуть ускоряет шаг: - Вы можете вернуться, попросить прощения, дослушать и идти заниматься своими делами. Я никого не держу. - Успокойся. Хватит с нас одного Джиёна, двух нам не потянуть, - торопливо встревает Дэсон и прибавляет: - Наверное, вообще не стоит возвращаться домой, пока он там на метле летает. Пусть отдохнет от нас, возьмет себя в руки… - Ага, и набор пыточных инструментов отполирует, - хмыкает Тэян и поясняет младшему: - Завтра он нам за такую самодеятельность без анестезии черепа вскроет. - Плевать, - равнодушно бросает Сынхён и одним этим словом даёт понять, что на сей раз он настроен более чем серьезно. *** Джиён ждет их до поздней ночи, изнывая сначала от ярости и злости, а потом от волнения и беспокойства. Телефоны не отвечают, разве что одним и тем же механическим голосом сообщают, что аппарат абонента выключен. Всего четыре человека не желают разговаривать с Джиёном, а тому уже кажется, что от него отвернулся весь мир. Джиён ждет, не отрывая взгляда от прилипшей к циферблату часовой стрелки, практически силой мысли заставляет ее двигаться, а никто так и не приходит. Джиён едва справляется с соблазном позвонить менеджеру, поднять на уши все агентство, да хоть в розыск подать, лишь бы только сдвинуть ситуацию с мёртвой точки. Он снова и снова терзает телефон, методично набирая уже один и тот же номер: если отзовется Сынхён, значит, найдутся и все остальные. Джиён верит в это до такой степени, что даже не сразу понимает, что происходит, когда дверь все-таки открывается. Сынри устает бродить по улицам без смысла и цели раньше остальных. Уютный диван, телевизор, ночь в собственной постели кажутся ему настолько привлекательными, что картину не портит даже перспектива непрерывно орущего над ухом Джиёна. - Ты один? – Джиён встречает его на пороге, нервно крутит тяжелое кольцо на пальце и все норовит заглянуть Сынри за плечо, чтобы увидеть, как остальные топчутся на лестничной площадке. - Один, - кивает Сынри и торопливо прошмыгивает мимо Джиёна в спальню, чем-то гремит там, и Джиён думает, уж не собирается ли младший баррикадироваться мебелью. - Эй, Сынри? Да ответь же мне! Ты меня слышишь? – Джиён нетерпеливо стучит в дверь, но ручку не дергает, чтобы Сынри не дай бог не решил, что лидер собирается доставать его из комнаты силой. - Слышу, хён, - осторожно отвечает Сынри, но дверь не открывает: не доверяет. - А где все? – Джиён очень старается удержать голос, не сорваться на панические ноты. - Не знаю. Они со мной не пошли. Сказали, что еще не настолько соскучились, - из-за двери рапортует Сынри и чем-то тихонько шуршит. - А ты зачем вернулся? – вкрадчиво интересуется Джиён, вновь ощущая навязчивое желание сеять боль и разрушение в их отдельно взятой квартире. - Спать, - невнятно, как будто с полным ртом, бурчит Сынри, из чего Джиён делает логичный вывод, что не только спать, но и есть. - Не болтай во время еды, - привычным тоном заботливой мамаши просит Джиён, после чего дверь наконец открывается и в проеме появляется довольное до невозможности лицо Сынри: - Хён, ты вернулся, - радостно тянет он, не прекращая жевать, а Джиён только устало кивает и тяжело опирается на стену. - Где их искать? – спрашивает он, когда убеждается, что Сынри удовлетворил острый голод и готов к конструктивной беседе. - Кого именно? – встречно интересуется Сынри, и Джиён чувствует, как по спине стекает холодный пот. - Тэяна, например, - подчеркнуто, как на сцене, выговаривает он, всем своим видом демонстрируя, что хочет назвать совсем другое имя. - Они с Дэсоном вроде решили в клуб идти. А Сынхён, - Сынри, неизвестно только, вольно или невольно, идёт Джиёну навстречу и отвечает на так и не прозвучавший вопрос: - не сказал, куда пойдет. Только телефон мне отдал, сказал, что тот все равно разрядился. - Твою мать, - коротко резюмирует Джиён, сползает по стенке и усаживается на пол, опуская голову и вцепляясь пальцами в волосы. - Ну не переживай так, хён, - тут же сочувственно затягивает Сынри, усаживается рядом с явным намерением обнять и пожалеть своего старшего товарища. - Подумаешь, клуб... нагуляются и придут. Все равно выходной завтра. Отойдут, никто и не узнает даже. - Да... при чём тут клуб? - Джиён едва сдерживается, чтобы не выбрать выражение поцветистей. - Где этот... ходит? Сынри догадывается, что в паузу между "этот" и "ходит" укладывается с добрый десяток нецензурных слов, красочно характеризующих Сынхёна с самых разных сторон. В том числе и со стороны сексуальной ориентации. - Кто ж его знает, - Сынри даже не пытается предположить. Он вспоминает, не высказывался ли по этому поводу сам Сынхён, но не находит в закромах памяти ничего, что могло бы хоть как-то удовлетворить Джиёна. - Но он же обязательно придёт. - Когда? - глухо интересуется Джиён, не отнимая лица от коленей. - Ночью? Утром? Завтра? Ты можешь предугадать, куда его понесет? Он же без телефона даже такси вызвать не сможет. - Да даже с телефоном не смог бы, - подхватывает его размышления Сынри и поясняет, когда Джиён поднимает на него недоумевающий взгляд: - А вон его кошелек лежит. И ключи. Он, похоже, вообще только с сигаретами ушел. - Твою мать, - Джиён не блещет разнообразием, но он в самом деле не знает, что еще сказать. - Просто подожди, - советует Сынри, в глубине души надеясь, что Джиён последует его совету и успокоится. А заодно отпустит его отдыхать. - Легко сказать, - Джиён снова прячет лицо в ладонях и глухо гудит уже оттуда: - Ладно, вали спать. Я буду ждать остальных. - А может ты тоже спать? – на удачу спрашивает Сынри, поднимаясь, но Джиён только мотает головой: - Успею еще. Всё, иди. И хватит жрать на ночь! – внезапно добавляет он строгим тоном, отчего Сынри вздрагивает и чересчур сильно хлопает дверью. Ждать приходится долго. Тэян и Дэсон вваливаются только под утро, в обнимку, и распространяя такие ароматы, что Джиён понимает, что сам вот-вот испытает все прелести похмелья. Он до последнего не теряет надежды, что Сынхён придет вместе с ними, поэтому, увидев на пороге только двоих, теряется и не знает, как себя вести. В конце концов он определяется и молча обнимает Тэяна за шею, тяжело вздыхает и сопит, почти как в детстве. Дэсон болтается рядом, потому что не может стоять без опоры на Тэяна, и широко, открыто улыбается: - Ты же не будешь ругаться? - Как будто вы это вспомните, когда проспитесь, - бурчит Джиён, отрывается наконец от Тэяна и отступает на шаг, чтобы оценить картину в целом. – Впрочем, вы сами себя неслабо наказали. Ай, потом поймете, - он отмахивается от удивленных взглядов и кивает в сторону дверей спален. – По кроватям, алкашня. Долго спать не дам, даром что выходной. - Ни хрена не изменилось, - громким суфлерским шёпотом замечает Дэсон, прежде чем отлепиться от Тэяна и ухватиться за ручку двери своей комнаты. - Не факт, - загадочно улыбается Тэян, оступается, ясно и чётко поминает загадочную коврюжью мать, но выравнивается и, не переставая улыбаться, скрывается в спальне. Джиён думает, что успел сойти с ума от этого бесконечного ожидания. Время идет в одному ему известном ритме, и то и дело кажется, что оно двигается назад или, по крайней мере, в сторону. Джиён постепенно наблюдает смену ночи сначала утренними сумерками, а потом ясным солнечным днем и размышляет о том, что сделает с Сынхёном, когда тот придет. Вариант с «если» вместо «когда» он старательно пропускает, четко помня, что мысли материальны: в запале он ляпнул что-то вроде «глаза б мои тебя не видели». Теперь, получив желаемое в полной мере, Джиён жалеет, что так и не научился хотя бы изредка сдерживаться. Сынхён является, когда Джиён укладывается спать прямо за кухонным столом. Как это всегда бывает, вместо настоящих своих эмоций Джиён выдает традиционное и резкое: - Не расскажешь, где ты был всю ночь и полдня? - В борделе, - коротко отвечает Сынхён и смотрит с вызовом, будто провоцирует Джиёна на новый виток скандала. Тот поддаётся, молниеносно выбирается из-за стола и летит к Сынхёну: - Ты не охренел ли часом? - Ты не ревнуешь ли часом? – в тон ему замечает Сынхён, отчего Джиён останавливается как вкопанный, замирает и даже дыхание задерживает. - Тебя? – Джиён смотрит такими круглыми глазами, что становится похож на маленькую пёструю птичку. - Здесь есть кто-то еще? – равнодушно интересуется Сынхён, вынуждая Джиёна скрипеть зубами в бессильной ярости. - Не льсти себе, - цедит он сквозь зубы, на что Сынхён только пожимает плечами: - Тогда, если ты не возражаешь, я пока поживу дома. Только вещи кое-какие соберу, а то без денег совсем печально. - Возражаю! – тут же заявляет Джиён, прежде чем успевает подумать, чем он собирается аргументировать свою позицию. - С чего бы вдруг? – закономерно удивляется Сынхён, смахивает с подзеркальной полки забытые там вечером вещи и на полном серьезе собирается уходить. Этого допустить Джиён никак не может. Потом он обязательно вернется к этому, подумает и поймет, почему поступает так, а не иначе. Но сейчас у него нет времени не то что на размышления, но даже на секундное сомнение. - Сынхён, не смей уходить! – Джиён едва не плачет от досады: слетающие с языка слова не имеют ничего общего с его истинными мыслями. – Слышишь меня? - Слышу, - Сынхён кивает и уточняет, чтобы Джиён не строил напрасных иллюзий: - Но это не значит, что я понимаю, чего ты от меня хочешь. Извинений за вчерашнюю сцену? Беспрекословного подчинения? Предложения руки и сердца? Джиён нервно кусает губы и думает о том, что вот именно сейчас самое время продемонстрировать умение мастерски связывать слова с тексты. Как назло, в голове нет ничего, что можно было бы выдать за достойный ответ. Подмывает сказать, что ничего ему, Джиёну, от Сынхёна не нужно, особенно из вышеперечисленного, но тогда можно не сомневаться: Сынхён уйдет и будет совершенно прав. Сынри вмешивается, когда Джиён окончательно утрачивает надежду на хоть сколько-нибудь благополучный исход. Он появляется на кухне взъерошенный и сонный, как будто и не ложился вовсе, зевает, обводит хёнов взглядом и спрашивает: - А ты, что, так и не спал всю ночь? Так и сидел в коридоре у двери? Джиён впервые не знает, куда ему деваться, чтобы скрыться с линии огня. Даже раздевающие на ходу, голодные и жадные, влюбленные взгляды тысяч поклонниц сразу не давят так, как один прямой взгляд Сынхёна, пока еще ничего не выражающий, просто ждущий. - Тебе не все равно? – Джиён пробует защищаться, но попытка не срабатывает. По крайней мере, Сынхён продолжает смотреть, словно намекает, что не отведет глаз, пока Джиён не ответит. То есть просто не позволит даже дышать нормально, пока не узнает то, что ему знать, в общем-то, и не обязательно. – Ну не спал. Ну сидел. И что с того? Я взрослый человек, могу сам принимать решения… - зачем-то продолжает он, но Сынхён уже не слушает, а копающийся в холодильнике Сынри и вовсе не помнит, что что-то спрашивал. - Дурак ты, - Сынхён не то улыбается, не то просто дергает уголком рта, ерошит Джиёну волосы и уходит. В свою комнату. Отсыпаться после бессонной, нервной и холодной ночи. Уходит, размышляя по пути, что кое-какая польза от его одинокого блуждания все-таки была. Джиён выжидает десять минут – на большее его просто не хватает - и буквально срывается следом, опрокидывает стул, но даже не останавливается, чтобы вернуть его на место: стул может подождать, а вот Джиён уже нет. У дверей спальни он останавливается и прокрадывается внутрь так тихо, как не каждый вор сможет, торопливо скидывает домашнюю обувь и толстовку и осторожно укладывается в постель за спиной Сынхёна. - Я нашел один дворик, на самой окраине, - внезапно говорит Сынхён, отчего Джиён едва не падает с кровати. – Представляешь, оттуда всё еще видно настоящие звезды. Я до утра смотрел. Оказывается, звезды похожи на тебя.