So you're feeling tied up to a sense of control And make decisions that you think are your own
- Дай бэка, – раздраженно шипит стоящий рядом Сугуру и под удивленно поднимающиеся брови первогодки выхватывает за фильтр прямо из губ парня сигарету, затягивается и тяжело закашливается, выкидывая из рук бычок в ближайшую утреннюю лужу, давя его мыском беговых кроссовок с отвращением. – Гадость. – Капитан Нохеби вытирает рот тыльной стороной ладони. Кугури проводит тоскливым взглядом сигарету, но за пачкой не тянется. В восемнадцать с небольшим нельзя быть сволочью. Это хорошо известно Дайшо, чья безупречная репутация примерного парня помогает ему договориться с директором, тренером, судьей в матче, собственной матерью, которая хорошенько позаботилась о его воспитании, учителями, прохожими, да кем угодно! Только не с ним.You are a stranger here, why have you come? Why have you come, lift me higher, let me look at the sun
Дайшо щурится, и лучи только-только восходящего солнца выхватывают из серости стен, крыши, дома, всего неба, серости жизненной и неизбежной – из всего мусора, живущего на планете, сначала прилизанную челку, а потом и бледную кожу лица. Он не знает, когда началась эта болезнь. Иначе как еще назвать сухую, гнетущую ненависть внутри, натирающую, мозолистую. Который раз он спотыкается на этом человеке, и спотыкается так, что успевает набить себе незаживающие ссадины и царапины. Дайшо разглядывает свои тонкие запястья, которые и вправду покрывают не только синяки от приемов, но и неглубокие шрамы от ногтей. Сдвиги в памяти делают свое дело, и перед глазами снова и снова прокручиваются различные картины ссор и многочисленных ошибок в их неизбежно коротком стереофильме. Как кривая кардиограмма, подымающаяся вверх по неровной дороге с ямами и колдобинами, и тут же обрушивающаяся с самого пика вниз под напором сиюминутного ветра. Сугуру приминает волосы на затылке. А дерет эта сволочь больно. Котяра, дьявол его подери. Тетсуро Куроо – тот человек, который, почему-то, никак не поддается его хитрым чарам и обаянию. Дайшо бесит это тем больше, чем чаще он видит его мерзкую рожу за оградой на утренних пробежках, в спортзалах соседних школ на дружеских матчах или в окне дома. Раздражает до глубины души, обжигая легкие ядовитыми цианистыми испарениями от одного только вида этой ироничной улыбки, убивающей последние остатки здравого смысла в его голове. Он впитывает этот яд вместе с воздухом, и это вызывает неизбежное привыкание. - Чертов наркоман, – выдавливает из себя первогодка, и Дайшо замечает, что он тоже уставился на его руки. Кончики губ дергаются вверх, и где-то на задворках сознания Сугуру улавливает каждой клеткой своего несуществующего в касательной к жизни сердца непрошенную заботу.Look at the sun and once I hear them clearly, say Who, who are you really? And where, where are you going?
В восемнадцать с небольшим нельзя быть сволочью. Но можно, к примеру, быть фаталистом. - Зачем вы вообще членами меряетесь? – вздыхает Кугури так, будто вся тяжесть жизни разом навалилась на его плечи. Дайшо сам по себе ядовит и не брезгует поделиться непрошенным добром с другими. Колкость, вроде ответа «а чем еще померяешься с этим выблядком» застревает на языке, и парень давится от хохота, в котором иногда проскальзывают безумные нотки. Действительно, кто он такой, чтобы мериться с Тетсуро Куроо? Дайшо достает из небольшого рюкзака фотоаппарат и настраивает вспышку, делая первый кадр просыпающегося мира. Он старается не касаться объективом проколотых висков, из которых торчат гвоздики, прищуривая глаза. Эта болезнь тоже появилась сравнительно недавно, когда, еще будучи второгодкой, он случайно забрался на крышу дома, увидев оттуда макушку Куроо. В голову закрались мысли, что отсюда он может наконец не смотреть на него снизу вверх, глядя в эти спесивые глаза, в которых, как в темном болоте, можно было бы в конечном счете и потонуть. Кугури ежится, кутаясь в спортивный джемпер. Октябрь, медленно окрашивающий мир в янтарные цвета, пробирается промозглым ветром под одежду, покалывая бока и ключицы, не щадя ранних гостей. - Затем, – наконец фыркнул Дайшо, повесив зеркалку на шею и глядя вниз. Высоты он перестал бояться еще тогда, когда фрустрация в очередной раз достигла своего пика, сдавливая грудную клетку соматической сетью из мелких зубьев, вгрызающихся в плоть изнутри. Он стоял на краю крыши уже с занесенной ногой, когда его кто-то резко схватил за шею, отбрасывая назад и тут же дал сильную пощечину, подобную скорее затрещине. Закашлявшийся Дайшо уже хотел накинуться с кулаками на обидчика, когда увидел тяжелый взгляд Тетсуро. Этого гада, так криво усмехающегося при каждой их встрече. После этого Куроо резко крутанулся на пятках и ушел, но желание лазать по крышам у Сугуру только усилилось. Ненависть давит, высасывая все жизненные соки. Капитан не помнит, сколько времени они провели вместе. Это мог быть и год, и пять лет, и целая бесконечность в искривлениях временного континуума. - Этот подонок… - Дайшо пытается подобрать слова, но на язык снова наворачивается один сплошной яд. Он искренне ненавидит Куроо за эту свою слабость называть все своими именами, срывая маску лжи, которую Сугуру так старательно взращивал годами для окружающих его людей, чтобы те не добрались до его сокровенных тайн, –… гах, настолько популярен, хотя сливал матчи два года подряд, – слова даются с трудом, ломающийся голос скачет мячиком и отлетает от стен самосознания. - Разве тебе не хочется просто вмазать ему? - Нет, – меланхолично дернул плечами первогодка. Что самое смешное – он действительно не помнит. Но он точно знает – они существуют; существуют сквозь чужие парадигмы сознаний, определяющих их в этом мире. Наконец, ненависть обездвиживает, и холодные пальцы перестают слушаться хозяина. Дайшо верит, что если они столкнулись – значит, так надо. Но он боится финальных, он не верит, что это последняя точка, где им суждено столкнуться.Now you're moving on and you say you're alone Suspicious that this string is moving your bones We are the fire, we see how they run
В восемнадцать с небольшим нельзя быть сволочью. Но так называет его Тетсуро, принося Дайшо агоническое наслаждение сознанием того факта, который другие так наивно пропускают, попадая в его хитрые психологические ловушки, расставленные с безукоризненной точностью. Тетсуро Куроо – из тех, кто сам на людей мало похож, он по-кошачьи грациозно обходит все эти ловушки, заставляя Дайшо давиться собственным ядом, закипающим в котлах ненависти и самокопания. Каждый гребанный раз Сугуру доводит себя до почти полной потери пульса, тешась тем фактом, что не ему терпеть Куроо. Но, тем не менее, он застревает на этом. Не ему. Он ненавидит любить. Любить воздух, пустоту, лишь наваждение, созданное в его мыслях. Это выжигающее сознание наваждение, единственный из всех возможных образ, кто смог отыскать в куче дерьмово воняющего нижнего белья настоящего человека. Наваждение, заставляющее ненавидеть и тем быстрее двигаться вперед, не жалея ни себя, ни других.Who, who are you really? And where, where are you going? I've got nothing left to prove Cause I've got nothing left to lose See me bare my teeth for you Who, who are You.
Но он любит. И того, реального Тетсуро, что всегда будет далеко от него, всегда с другими людьми, и наваждение, созданное в своей голове. Любит до ненависти, до потери пульса, до взаимного зубоскальства, до омерзения от самого себя, когда так хочется помыть руки с мылом. Ему уже нечего терять. - Понятно, – подает голос Кугури. Он отлипает от парапета и чешет к выходу с крыши. На сегодня – Дайшо знает – он больше не услышит ни слова от первогодки. Сугуру оборачивается только на захлопнувшуюся дверь, слабо улыбаясь и прикрывая глаза. - До встречи в финале. - шипит Дайшо в пустой воздух, а реальность искажается, преображаясь в сендайскую волейбольную площадку.«Любовь, говорите? От ненависти до любви один шаг.»