Доверие

Последнее, что помнил Нил, это был внимательный взгляд холодных глаз медсестры и спокойный, но угрожающий тон. — Это поможет Вам расслабиться. Легкий укол на сгибе локтя и действительность машет ручкой, сменяясь на расплывшуюся картинку перед глазами. Ну и еще руки. Сильные теплые руки, которые поддерживали, волокли куда-то, и от прикосновений которых внутри натягивалась тугая струна. Кажется, Нил твердил обладателю этих волшебных рук что-то о единственном и доверии. Отходить от оксилидина* тяжело. Это Нил уяснил раз и навсегда. Картинка перед глазами плыла, но предметы постепенно начали принимать четкие очертания. И первое, что заметил Нил, еще не до конца придя в себя, он уже не в палате. Да, руки и ноги все также сковывают браслеты наручников, но поза совсем не та. Что-то подозрительное было в том, что он очнулся на широкой кровати шикарного номера отеля, скованный по рукам и ногам в коленно — локтевой. Не скрывая удивления, Нил оглядел номер с потолка до пола, и уже вывернул шею, чтобы посмотреть, что или кто там у него за спиной, когда услышал грубый голос, от которого по голой спине пробежали мурашки. — Не двигайся. Нил без труда узнал обладателя этого голоса. Как узнал и парфюм, которым всегда пользовался Питер. Только сейчас в его голосе проскальзывали такие нотки и интонации, которые Нил не слышал никогда раньше. За спиной Кэффри послышались неторопливые шаги, и через несколько секунд перед ним возник тот, кого он узнал прежде, чем повернулась ручка входной двери. Питер выглядел так же, как и когда Нил видел его в последний раз. На нем были неизменные темные брюки, белая рубашка и немного расслабленный бордовый галстук. Только в карих глазах какое-то новое выражение, точно так же, как и в голосе. Питер выглядел спокойным. Таким же, как и всегда, если не смотреть в глаза. Спецагент подошел к напарнику практически вплотную, внимательно глядя из-под ресниц, и легко потрепал по волосам. В нос тут же ударил не очень дорогой, но такой знакомый парфюм, который сейчас ощущался намного острее. «Может это одно из побочных действий препарата, который мне вкололи?» — пронеслось в голове Нила. Немного закружилась голова, и Нил облизал пересохшие губы, почему-то так и не оторвав взгляда от напарника. Питер все это время что-то крутил в руке, медленно перебирая пальцы. Нилу пришлось выгнуться, чтобы разглядеть так интересующий его предмет. А когда он увидел, что там держит Питер, Кэффри хитро прищурился. — Не думал, что тебя интересуют такие вещи. А Элизабет знает об этом твоем маленьком увлечении? Или вы вместе… — Замолчи. Договорить Нилу так и не дали. И Нил замолчал, внимательно глядя на напарника. Таким Питера он не видел никогда. Тот не злился, не был раздражен, нет. Он был полностью спокоен и уравновешен. Питер был жестким, властным. Да, именно властным. А может это благодаря стеку** в руке. Черный, из натуральной кожи, в этом Нил был уверен, простой и лаконичный. Мужской. Точно, Нил наконец-то смог подобрать нужный эпитет. Питер убрал руку из-за спины, позволяя Нилу разглядеть стек в полной мере. Он, едва касаясь, провел шлепком от левой скулы до подбородка, дальше опускаясь по нежной коже шеи к ключицам. Остановившись, Берк заглянул в глаза напарнику, произнеся одну фразу, от которой у того скрутился тугой комок внизу живота. — Твое стоп — слово. — Стоп — стоп — стоп, Питер, ты серьезно решил, что я, что мы… И ему снова не дали договорить, приложив гибкий шлепок к губам. — Твое стоп — слово. Снова та же фраза, только тон уже чуть более жесткий. И комок внизу живота становится туже. — Выхухоль. А что ты на меня так смотришь? Это млекопитающее из отряда насекомоядных. Что? Я в школе помимо мошенничества, увлекался биологией. Питеру пришлось подавить порыв рассмеяться. Даже в такой ситуации Кэффри нашел способ ненадолго взять контроль в свои руки. Спецагент, не торопясь обошел напарника, фиксируя взглядом каждую мышцу, каждый жест. Нил легко вздрогнул, когда холодный шлепок очертил ровную линию вдоль позвоночника и опустился на обнаженную ягодицу. Удар был не сильным, но его место тут же отозвалось неприятным жжением. Еще несколько ударов не доставили никакого дискомфорта, но потом они стали жестче и отзывались в еле слышном шипении сквозь зубы. А последний и особенно сильный был сопровожден фразой, от которой Нил запрокинул голову и стал судорожно хватать ртом воздух. — Никогда, ты слышишь, никогда больше не смей так подставлять себя. И еще один удар, как будто закрепляющий, особенно сильный, сильнее всех предыдущих, от которого на глазах выступили слезы. А потом все смешалось и закрутилось в калейдоскопе чувств и эмоций. Были горячие руки, разминающие ноющие ягодицы и пальцы, бережно смазывающие его холодной смазкой и, как контраст, грубо проталкивающиеся в неподготовленное тело и заставляющие поморщиться. И был Питер, тот знакомый заботливый Питер, который беспокоился, отчитывал, и это тоже был его своеобразный способ воспитания, который был везде, в нем, на нем, окутывал, защищал и доставлял удовольствие. И Нил выгнулся дугой, выворачивая руки и запрокидывая голову, открывая рот в немом стоне от особо глубокого толчка. И все, что ему было нужно, это получить болезненный укус в загривок и слова, которые Питер прорычал на ухо между толчками. — Скажи еще раз. И он знал, знал, что должен был сказать, потому что эти слова были высечены у него на подкорке. Потому что он повторял их как мантру вот уже несколько недель подряд. Он знал это, потому что это было правдой. — Ты — единственный, кому я доверяю. Питер проснулся, когда солнце светило уже высоко. Он немного повозился на смятых простынях, прокручивая события вчерашнего дня. И ночи. Нила в номере не было, что не стало для него открытием. Скорее всего, чертов Кэффри выскользнул из наручников, как только Питер коснулся головой подушки и провалился в глубокий сон. Но вот то, что ждало его на прикроватной тумбочке, как минимум удивило. Записка, написанная каллиграфическим почерком Нила и небольшой пакет из крафт — бумаги. На нелинованной бумаге было выведено всего лишь три слова: я предпочитаю это. И заглянув в пакет, Питер закатил глаза и довольно усмехнулся. Нил Кэффри принял правила его игры.