Панацея

Сейджуро безмолвно смотрел в окно своей палаты, которое открывало вид на больничный двор. Его не часто выводили на улицу, да и он в последнее время не рвался наружу, предпочитая прогулке и обществу санитаров одиночество. Сколько длилось это «последнее время» Акаши не знал, может день, может неделю, а возможно уже не один год. Как давно он сюда попал и за что, парень тоже не помнил, словно ему старательно подтерли память. Да и все, что происходило с ним в этой клинике, казалось каким-то расплывчатым, нереальным, эфемерным, словно очень правдоподобный сон. Возможно, так на него действуют препараты или атмосфера, окружающая его. Но одно Сейджуро осознавал четко – он больше не хочет жить. Только не так. Не в этой большой для него одного палате. Не в обществе душевнобольных. Не на лекарствах, которые он принимает горстями каждый день. Если бы Акаши умер, было бы проще для всех. Он не раз продумывал варианты собственной смерти, но каждый был отброшен. Во всех случаях был велик шанс, остаться калекой, а быть калекой-психом Сейджуро не желал. Да, он прекрасно осознавал, что находится здесь не просто так. Не просто так он все чаще просыпается в беспамятстве, привязанный к кровати, и с жуткой головной болью. Не просто так Акаши слышит тихие, но различимые шепотки за спиной от санитаров. Не просто так доктора, которые приходят к нему, смотрят на него как на чудовище – с отвращением, смешанным со страхом. Но сложить все детали мозаики и понять, почему он находится здесь, мешал всегда затуманенный разум. Редкие моменты просветления кончались очередным приступом, после которого Сейджуро ничего не помнил. Дверь в палату тихо скрипнула, но молодой человек продолжал смотреть в окно. Акаши наизусть знал расписание обследования врачей, посещения санитаров, время приема пищи и лекарств, подъема и отбоя, и ни одно из этого не походило под время, которое показывали часы в его палате. Он насторожился, его обхватывал липкими и мерзкими лапками страх, но прятаться в углу, свернувшись клубочком, не позволяла гордость, которую он впитал еще с молоком матери. Только вытянутая по струнке спина и впившиеся в белую простыню худые пальцы выдавали его напряжение. Сейджуро услышал тихие, но уверенные шаги за спиной. Сильнее сжимая кулаки, он прислушивался к ним и пытался понять, какое расстояние разделяет их – Акаши и неожиданного посетителя. На его памяти никто их персонала не ходил так – это он тоже уже знал наизусть. Шаги затихли рядом с ним, кровать справа прогнулась под чужим весом. Парень пытался различить человека боковым зрением, так же смотря в окно, стараясь не выдавать признаки заинтересованности. Это оказался мужчина в темной одежде с волосами цвета красного вина с проседью. Более подробные детали, он различить не мог, как и вспомнить смутно знакомого ему человека – недавно принятые лекарства способствовали этому. Гость сидел тихо, не шевелясь, чем нервировал Акаши еще больше. В палате царила тишина, только тикающие часы смели ее нарушать. Спустя какое-то время визитер глубоко выдохнул и тихо с примесью горечи спросил: – Что ты там видишь, сын? – То же, что и ты, отец, – бесцветно ответил Сейджуро. Визит родителя бурной радости у него вызвал, но позволил немного расслабиться. Никакой опасности от него он не ощущал, но согнуть спину, испортив идеальную осанку, не посмел, только расслабил немного плечи. Жесткая дрессура отца, которая длилась долгие годы, не позволяла большего. Сейджуро – отпрыск влиятельной семьи, единственный наследник, который вместо того, чтобы заниматься семейным бизнесом, находится под круглосуточным наблюдением в психбольнице. Парень искренне не понимал, почему отец до сих пор греет надежду, что его ребенок пойдет на поправку, а если и правда выздоровеет, то позже сможет продолжать дела своих предков. Ведь Масаоми совсем не стар и еще способен обеспечить себе еще одного, адекватного и дееспособного наследника, но он раз за разом приходит сюда и ждет от сына просветления. Сам Сейджуро не верил в это и, несмотря на их не теплые, какие должны быть у отца с сыном, отношения, желал родителю спокойной жизни и старости в окружении внуков, которых подарит ему не он. – У меня для тебя новость, – так же тихо сказал мужчина, но уже на месте горечи ощущались уверенность и радость? – Я забираю тебя домой. Парень молчал, не зная, что можно сказать. Многолетняя выдержка не позволяла показать какие-либо эмоции, а препараты только подпитывали. Сейджуро сидел с тем же выражением лица – маской холодного аристократа – только взгляд выражал задумчивость. Что задумал Масаоми, ему было не ясно. Возможно, он нашел более действенный способ, который поможет парню вернуться к относительно нормальной жизни. Но он сам прекрасно понимал, что с каждым днем ситуация становилась хуже. Отчего же отец все еще не сдался? Неужели эта и есть хваленая уверенность в абсолютную победу над всем и вся присущая каждому Акаши? Сейчас Сейджуро считал ее совсем не уместной, но вера отца в него немного грела заледеневшую душу. – Когда? – все-таки спросил парень без капли заинтересованности в голосе, чем расстраивал родителя. – Ты не рад? – пытаясь подтвердить свою догадку, спросил старший Акаши, но сын промолчал. – Сегодня, – мужчина устало вздохнул. – Я принес тебе вещи. Когда будешь готов, тебя проводят к машине, – привычно жестко сказал, скорее, приказал, Масаоми и покинул ребенка, оставив сверток Сейджуро. Когда дверь закрылась, парень покосился на оставленный пакет. Сопротивляться он и не думал, понимая, что если отец что-то решил, то это окончательно, и спорить уже с ним бесполезно, да и нет на это сил – годы в клинике его изрядно подкосили. Почему-то уверенность, что здесь он немало находится, была абсолютной. Акаши покорно начал собираться. Больничная одежда стала уже привычной, поэтому в штанах на ремне он чувствовал себя не комфортно. Обведя взглядом в последний раз свою палату, он направился к двери и, не ожидая, что она откроется сама, повернул круглую ручку. Обычно его запирали на ключ, который имели только те, кто посещал его палату, но сейчас, когда он практически на свободе, дверь была открытой. В коридоре его ждал охранник отца, одетый в неизменный черный выглаженный костюм, темные очки скрывали его глаза, не дрогнувшее выражение лица говорило о не малом опыте. Высокий, хорошо сложенный мужчина поприветствовал его кивком головы, Акаши ответил тем же. В шаге от них стоял санитар и смерил парня презрительным взглядом. Сейджуро никак не отреагировал на неприкрытую неприязнь, даже не посмотрев на работника клиники. – Поздравляю с выпиской, – противно скрипящим голосом сказал санитар. – Одним психом меньше, – мерзко подытожил он. Телохранитель дернулся в его сторону, готовый защищать честь господина, но Акаши остановил его жестом руки, на что мужчина только тихо рыкнул. Его действительно оскорбили слова этого типа. Но написанный ужас на лице работника успокоил его. Сейчас его господин имеет больше власти и одним только щелчком пальцев может стереть мерзкое выражение с лица зарвавшегося человека, не без помощи него, конечно. А если брать в расчет то, что парень являлся одним из пациентов, хоть и бывшим, радости это точно ему не прибавило. Если бы Акаши отдал приказ, он бы безропотно его выполнил. Ведь мужчина помнил Сейджуро еще ребенком, учил его самообороне, часто сопровождал его на различные мероприятия и просто в школу, когда парень учился еще в младших классах. Своих детей у него не было, и наследник Акаши стал для него отдушиной. Он ждал его возвращения с больницы не меньше Масаоми. Мужчина уважал парня, который уже в ранние годы мог похвастаться выдержкой, недюжинным умом и силой духа в отличие от своих сверстников. Он не надеялся, что Сейджуро его узнает, но все равно был рад снова увидеть младшего Акаши. Стены на Сейджуро сейчас давили вдвойне сильнее, чем раньше. Может, он все-таки был рад, что наконец покидает это место. На лице и в глазах Акаши не отразилось ни единой эмоции, только дернулась бровь, когда один из пациентов подскочил к нему и стал радостно пищать, словно увидел ни больше, ни меньше, а Бога. Сейджуро он был не знаком, но удивляться долго не стал, понимая, где находится. Охранник встал между ними, закрывая парня своим телом, пока больного оттаскивали. Мужчина повернулся к нему, проверяя все ли в порядке с молодым господином, Акаши коротко кивнул. Они продолжили идти по светлым коридорам. Все его провожали взглядами: кто неосмысленными, кто сумасшедшими, кто презрительными. Но сейчас это волновало его меньше всего, он уже видел дверь, которая отделяет его от свободы. Они вышли из здания клиники, и в глаза больно ударил солнечный свет, заставляя парня зажмуриться. Сейджуро не любил яркие цвета, короткого взгляда на небо хватило, чтобы вызвать у него раздражение. Оно было чистым без единого облачка. Такой насыщенный и глубокий голубой цвет. Акаши никак не мог вспомнить, почему от одного взгляда на небесную гладь в груди больно сжималось, словно пытались вспыхнуть какие-то давно забытые чувства. Промаргавшись и сосчитав до десяти, он окинул взглядом весь больничный двор. Он казался ему блеклым, некрасивым и очень неуютным, хотя газон был идеально подстрижен, все скамейки и бордюры покрашены, а на дорожке, по которой они шли, были выложены узоры из плитки. Когда они, наконец, оказались за воротами, Сейджуро вдохнул полной грудью пыльный и душный воздух, но в нем чувствовалась свобода. Парень остановился, пытаясь заново распробовать забытые ощущения. Жить от этого все равно не захотелось, но стало чуточку легче мириться со сложившейся ситуацией. Телохранитель стоял в шаге от молодого господина, давая Акаши привыкнуть к воле, и не подталкивал его к парковке, где их ждал автомобиль. – Спасибо, Миямото-сан, – Сейджуро благодарно посмотрел на мужчину. – Всегда, пожалуйста, Сейджуро-сама, – охранник улыбнулся уголками губ. – Рад вашему возвращению, как и все наши. Иошши-сан уже несколько дней не спит после того, как узнала, что вы возвращаетесь домой. Все вас ждет, – говорил мужчина низким, но приятным голосом, стараясь сохранять самообладание и не обнять парня в порыве чувств. Он позволил себе только сжать рукой худое плечо господина. – Вы уже готовы идти? – Да, – ответил Акаши и направился в сторону парковки. Черный дорогой автомобиль сильно выделялся на светлом фоне клиники – не заметить его было сложно. Сейджуро прошел до него, с неким трепетом провел по эмалированному железу, еле касаясь кончиками пальцев. Это его машина – его черный мустанг. Он помнил, как покупал этот автомобиль. Он сразу же привлек его внимание. Акаши вспомнил, как встречный поток ветра играл с его волосами, рычание мотора, как быстро сменялся за окнами городской пейзаж и резкий, гулкий лязг тормозных колодок, больно ударивший по перепонкам, за ним громкий стук упавшего безжизненного тела на асфальт под его колеса. Внезапно нахлынувшее воспоминание отразилось головной болью и рябью перед глазами. Его ноги подкосились, но сильные руки телохранителя, подхватившего его, не позволили упасть. Сейджуро тряхнул головой, отбрасывая наваждение. Слаб, как же он стал слаб. Он постарался сфокусировать взгляд и твердо встать на ноги, но они его подводили. Миямото, крепко держа парня за локоть, открыл заднюю дверь и аккуратно усадил его на сидение. Запах кожи и яблочного ароматизатора немного отрезвил заплывший разум. Но головная боль не покидала его, заставляя стискивать от бессилия челюсти. – Зачем ты забрал меня, отец? – собственный голос ему сейчас казался незнаком. – Мидорима Шинтаро согласился нам помочь, – коротко ответил он с болью смотря на своего ребенка. – Нам или тебе? – Не говори так, сын, – жестко, как раньше, сказал Масаоми и осекся, но парень, кажется, даже не заметил ее, смотря полупустым взглядом на сменяющийся пейзаж за окном. – Он – лучший доктор и сможет вылечить тебя. – Я об этом не просил, – ледяным тоном ответил Сейджуро, нахмурив брови и полуприкрыв веки. Мужчина еле заметно дёрнул плечом от открытого пренебрежения к себе и почувствовал как апатичное состояние сына сменилось на холодное раздражение. Масаоми посмотрел на своего ребенка. В груди больно сжалось сердце. Он жалел о многих вещах, но больше всего о том, что не уследил за ним. Он любил Сейджуро и хотел для него самого лучшего. Но воспитание, которое привил ему еще его отец, никогда не позволяло проявлять чувства в открытую. Масаоми прятался от сына за маской холодного, порой жестокого родителя, тем самым выстраивая между ними огромную и толстую стену. Это вызывало ненависть к себе, которую мужчина ничем не мог заглушить. Но он все исправит, Акаши это под силу. Бросив еще один взгляд на Сейджуро, Масаоми отвернулся, так и не заметив, что радужка левого глаза сына из ярко-алого окрасилась в светло-коричневый, почти желтый, отливающий золотом цвет.