***
Последнее еще раз яркой вспышкой пронеслось в голове точно тогда, когда на третий день Голодных Игр Джон столкнулся лоб в лоб с парнем из Дорна. У того было копье и щит, с которыми он мастерски шел в бой, а у Джона – только клинок, за который его раз шесть едва не прибили в бойне возле Рога Изобилия, но за который стоило побороться. Мысленно Джон окрестил его Длинным Когтем, считая, что каждый великий меч должен иметь имя, даже если его владелец совсем не великий и скорее всего отбросит коньки в самое ближайшее время. Впрочем, эти два дня ему мастерски удавалось избегать любых контактов с другими трибутами, хотя что лес был не шибко большой, что, как и всегда, самые подготовленные участники объединились, чтобы выискивать слабых и, судя по всему, Джон тоже к ним относился. И вот теперь дорниец уверенно демонстрировал ему и на нем свое идеальное владение копьем. Но ведь и сам Джон не тучками любовался на каждодневных тренировках с отцом. Однако все равно момент, когда копье должно было бы вонзиться ему в грудь, Джон едва не пропустил. Только в какой-то миг глаза дорнийца вдруг остекленели и он ни с того ни с сего повалился на колени. Что?.. В голове дернулась мысль об оказании первой помощи, но парень уже омерзительно медленно и безвольно упал на сырую землю лицом вниз. Мертвый. А из его затылка, точно там ему было и место, торчал нож. Джона едва не вывернуло от этого зрелища. Грохнул звук выстрела, оповещающий о смерти трибута. Заторможено подняв глаза, Джон увидел девушку напротив себя с таким же опешившим лицом, как, наверное, и у него. Волосы у нее были, как у Сансы, а еще немного как кровь, вытекающая из раны дорнийца. И это она метнула в него нож. Лиса, как Джон окрестил ее про себя, несколько убийственно долгих секунд смотрела на него, словно и сама пыталась понять, что же такое только что сделала и как теперь ей дальше поступить. Они бы, наверное, еще долго так пялились друг на друга, если бы наконец она не взяла себя в руки и не приказала жестом ему отойти подальше. Джон послушался больше рефлекторно, но еще и из какого-то глупого чувства благодарности. Рыжая подходила к нему так же пугливо, как если бы и вправду была диким животным, а потом на мгновение зависла над трупом, словно решаясь. Выдохнув, она резко вытащила свой нож из головы дорнийца и осторожно подхватила его копье. Еще немного промешкавшись, она снова встретилась с ним взглядом, наблюдая за ним, как за неведомым и опасным зверем. Ему захотелось поблагодарить ее, успокоить и заверить, что он не сделает ей ничего дурного, но Джон подавил это неуместное желание. А спустя несколько секунд юркой и быстрой девчонки уже и след простыл. Джон уже видел эту рыжую, но в упор не помнил, как ее зовут, только то, что она из Простора. Он даже хотел специально запомнить ее имя, но оно вылетело из головы, хотя он уже разговаривал с ней после интервью в прямом эфире. Он тогда бессмысленно бродил этажами, размышляя, как сказанное им поняли зрители, а главное – его семья, которая наверняка с ума сходила дома перед экраном. А потом он вдруг услышал что-то среднее между вздохом и всхлипом и тут же натолкнулся взглядом на девушку, одиноко сидящую на скромном диванчике в самом углу. Нет, он ошибся – вовсе не девушка, а почти девочка. Она все еще не заметила его, закрыв лицо ладонями и спрятавшись за рыжими волосами и издавая все тот же невозможно жалобный звук. Джон прокрутил в голове всех трибутов и с трудом вспомнил девчушку из Простора с лисьим лицом – это без сомнения была она, но не из-за красивого платья, а потому что в этом мире богатства и красоты кроме таких же, как и он, трибутов плакать было некому. Проклиная себя трижды за несдержанность, Джон приблизился к ней. – Эй? – чересчур громко позвал он и тут же стушевался: – Ты плачешь? Девочка на секунду оцепенела, а потом подняла голову, и выражение лица у нее мгновенно переменилось, отображая теперь надменность и почти ярость. Презрительно – а может, горько – искривив губы, она только и отрезала: – Еще чего. Джон не сказал бы, что она была уродиной, но и не красавицей. Даже с изящным макияжем и в красивой одежде она была скорее хорошенькой, и уж точно никогда не смогла бы потягаться в красоте с его сестрой Сансой. Что ничуть не помешало ей понравится ему с первого взгляда. – Но у тебя туш потекла. – Пошел ты. И резко поднялась с дивана, отчего ее огненные волосы взметнулись в воздухе, чтобы тут же мягко рассыпаться на плечах. Джон чувствовал себя неимоверно глупо, глядя ей вслед. Содержательный разговор получился, конечно. И вот теперь эта самая девчонка спасла его, и он не знал, что и думать. Правда, что это было? Какой смысл ей помогать ему? Что все это значит? Но сколько Джон не пытался холодно и цинично оценить ситуацию, глупая благодарность все равно брала верх. Может, и вправду она сделала это, руководствуясь расчетом и какой-нибудь, но выгодой, но теперь он больше не мог думать о ней, как о противнике. Впрочем, и до этого врагом она не была. Только его потенциальной убийцей, разве что.***
На пятый день, когда трибутов осталось всего четверо, но все они бродили кто где по лесу, собираясь с силами, организаторы поняли, что все это решительно незрелищно. И Джон проснулся посреди ночи от запаха ужасного дыма и с трудом понял, что лес, собственно, горит и нужно удирать со всех ног. Именно этим он и занимался еще полночи, чудом вспоминая школьные уроки. Скрыться от огня оказалось не так уж и просто, ведь внезапно – будь прокляты авторы этого «внезапно» – Арена превратилась в ту еще полосу препятствий. И ошибиться значило бы, как минимум, переломать себе руки и ноги. А как максимум, то Джон не был уверен на сто процентов, но, кажется, слышал где-то отдаленный звук выстрела. Возможно, теперь их уже трое. В итоге, когда кошмар наконец закончился и начался мелкий холодный дождь, он, дико кашляя и с обгоревшими бровями, пытался сориентироваться, куда же его занесло. По всему выходило, что трибутов пытались согнать в центр арены, и в организаторов это действительно получилось, да еще так эффективно, что Джон едва не поседел. А теперь ему некуда деваться, только как принять бой с кем-нибудь, кто остался в живых. Это больше не было его страхом – вчера он убил человека. Впервые. Живого человека. Мальчика из Железных островов. Он дышал, его сердце билось, его кто-то наверняка любил и ждал дома, а он сам больше всего хотел просто выжить. Пока не встретил Сноу. Умом Джон понимал, что тот паренек вовсе не был безобидным. По крайней мере, настолько, насколько может быть летящий на тебя человек с топором, но отчаянное чувство сожаления и дрожь в руках никак не проходили. На душе было мерзко. Немного и от того, что, наверняка, подумал отец, но больше из-за того, что теперь он виновен в смерти двух людей: железнорожденного и дорнийца, которого хоть и убила Лиса, но все равно его кровь была именно на нем. Вынырнув из мыслей, Джон едва не выругался, заметив помянутую рыжую прямо курсу, лежащей на земле. Что такое? Она же не?.. Сердце ухнуло вниз, словно бы это был кто-то родной ему и будто ее жизнь на самом деле хоть что-то стоила для него. Но она была ему никем, и Джон растерялся, почувствовав острый приступ жалости, увидев мокрые пряди рыжих волос, прилипшие к лицу и шее, и взгляд, как у дикого животного. Нет, точно жива, но что с ней случилось? Джон подошел ближе. Она и впрямь была похожа на лисенка, напуганного, растерянного и одуревшего от боли, и глядела на него, как на олицетворение ужаса. Он наверняка смотрел бы на нее также, если бы был на ее месте. – Что с тобой? – осторожно спросил он. Если она пошлет его, то будет иметь на это полное право. – Я… Я бежала от огня и… упала, – уголки ее губ мучительно поползли вниз, – а здесь камни… Джон поднял голову и вздрогнул – прямо над ними высился обрыв, и было удивительно, как Лиса вообще не разбилась насмерть. – …и я ног не чувствую. Ее голос дрожал от ужаса, и она все силилась подняться, кривясь от боли. Джону перехватило дыхание. Наверное, это было самое страшное зрелище за всю его жизнь. – Я ног не чувствую! – в полной истерике завопила она, ее трясло как в припадке, и Джон схватил ее за руки, прижимая к земле. Он и сам был в отчаянье, но помнил, что при повреждениях позвоночника самое главное не двигаться. Но что делать дальше, Джон и понятия не имел. Первая помощь всегда заканчивалась на «и немедленно вызовите скорую», но какая к черту скорая, если они на арене Голодных Игр? Помощь здесь дадут только победителю. – Что же мне делать?! – она посмотрела ему в глаза совершенно безумно, теперь и сама цепко хватаясь за него тонкими пальчиками. – Т-ты убьешь меня? – Спятила? – изумился Джон. Но на самом деле, кто здесь и был сумасшедшим, так это он. Лиса – его соперница, и даже в таком состоянии она могла бы сейчас вытащить нож и, пользуясь его смятением, отправить его на тот свет. Поэтому просто избавиться от нее было бы наиболее безопасно. Но еще убить ее сейчас могло быть милосердием, а это звучало хуже всего. Паника в глазах рыжей только усиливала его подозрение – ее парализовало. Ее шансы на выживание упали ниже нуля даже без учета непосредственной близости самого Джона – ее противника. Он понятия не имел, насколько тяжелая у нее травма и не умрет ли она просто от какого-нибудь неудачного движения. А ведь где-то рядом бродил еще один трибут – и слава Богам, если действительно только один. – Ты добьешь меня? – снова настойчиво спросила она, так, словно складывала эту больную фразу уже целую вечность, и возможно так оно и было – Джон не знал, сколько часов она здесь лежит. Но еще не понял, боится она или надеется на такой исход, пока она не сказала вдруг особенно болезненно: – Пожалуйста. Так больно… – Я не могу, – выдохнул Джон, и небо разорвало громом, заглушая его слова. Непонимание, отобразившееся на лице Лисы, заставило его отвести взгляд. Мерзкий дождик грозил перейти в ливень, и Джон поспешно стащил из себя куртку. – Где именно больно? – В пояснице, – растеряно пробормотала Лиса, и Джон аккуратно поднял ей голову, чтобы переложить на свои колени, согласившись, что для травмы шеи девчонка слишком много вертится. С неба хлынуло, как из ведра, через секунду после того, как Джон накинул на них сверху куртку. Лиса глядела на него ошарашено и немного испуганно, и он почувствовал себя невообразимо глупо. Собственно, это не было для него таким уж редким состоянием, но с этой девушкой почему-то по-другому просто не получалось. – Что ты делаешь? – наконец насторожено поинтересовалась она. – Ну дождь же, – просто ответил Джон. У Лисы дрожали губы и пальцы, и он не знал, как она еще не сошла с ума от дикой боли. Ее ноги лежали неестественно неживые, и Джона терзал вопрос: смогут ли врачи что-нибудь сделать с этим. – Как тебя зовут? – спросил он, чтобы хоть как-то отвлечь ее. – Финч. – Меня – Джон. – Знаю. Собственно, и Джон должен был бы знать ее имя, но какая теперь разница? Еще одна пауза длилась гораздо дольше, но уже уютнее. Джон разглядывал Финч, пока она смотрела на дождь. От него не скрылось, как она яростно сжимала зубы. Ей отчаянно нужно было обезболивающее, но никто не предоставит ей врачебную помощь, пока живы остальные трибуты. Вывод напрашивался сам собой. – Думала, никогда не попаду в ловушку, а нашла ее там, где ее и не было. Почему ты не хочешь сделать это? – тихо спрашивает она и ее голос едва слышен из-за дождя, но Джон слышит и понимает, что она имеет в виду. – Хотя бы потому, что имею выбор, – хмыкнул он. Думать, что его в таком состоянии прикончила бы даже она, было откровенно противно. В каком мире они живут и за какие грехи попали в эту мясорубку? – У меня задница в луже, – смущенно призналась Финч. – Прости, но тебе нельзя двигаться, иначе мы бы здесь не сидели под ливнем. – Ты бы точно мог здесь не сидеть. У него и самого вся спина и ниже промокли до последней нитки. Но Джон сомневался, что дождь будет долгим – зрителям просто надоест, да и к тому же так, наверное, не слышно о чем они говорят. Вот же печаль! Что им эта переломанная спина – срастется, а вот проблемы со звуком – это трагедия всей жизни. Но конца дождя они не дождались. Джон скорее почувствовал движение за спиной, чем услышал, и повернулся так быстро, что Финч свалилась с его коленей, досадливо и болезненно вскрикнув. Перед Джоном стоял третий, последний, трибут, замахиваясь на него куском арматуры, и в глазах у него была не ярость, а отчаянная жажда жизни. А позади Джона лежала искалеченная Финч, и вывод был очевидным.***
Говорят, во сне души залечивают свои раны. Наверное, поэтому теперь любимым делом Джона было просто спать. Это был уже третий год с победы на Голодных Играх, но Джон все также чувствовал отчаянную нехватку сна. За дверьми его комнаты Санса спорила с Арьей о том, чья очередь в ванную, под окнами распускались цветы, а где-то вдалеке слышался голос леди Кейтилин, воркующей с внуком. Жизнь была прежней, будто и не было в его жизни ужаса и боли. Но он всегда помнил, что не попал бы в этот ужас, если бы не был Джоном Сноу. Впрочем, и не выбрался, если бы не был Джоном Старком. Кто знает, как бы все закончилось, если бы, пока он сражался на Арене, за него так же не боролась вся семья в Королевской Гавани. Возможно, от этого и было так мерзко на душе, ведь будь он обычным простолюдином, то его имя уже давно забыли бы, как и имена тысяч других трибутов. Финч дернулась во сне, и Джон обнял ее покрепче. Ее ноги под одеялом лежали неестественно ровно – так, как он и положил их еще вечером. Это уже никак не залечить. Самым страшным и частым сном у него была ее смерть. Раз за разом от него требовали убить ее, но получив отказ, просто забирали. И даже проснувшись в холодном поту он не сразу вспоминал, что все хорошо, что его маленький Лисенок спит под боком, и что она первая и единственная, для кого сделали исключение. Ведь иначе Джон собирался уступить и убить себя сам – не нужна ему такая победа, а это уже не простили бы не только Старки, а и весь Север. Стоило только начать, и встали бы и дружественные Речные земли, и свободолюбивый Дорн, и яростные Железные острова, и все королевство. Может быть, именно этого и хочет та пресловутая девчонка Таргариенов, поднимая сейчас революцию где-то на юге? Что ж, тогда она точно может рассчитывать на поддержку Севера. А еще он помнил растерянность Финч, когда кровь их последнего врага забрызгала ее лицо, и как она потеряла сознание, неожиданно напугав его до смерти. Нет, ему придется проспать тысячу лет, чтобы такие раны зажили. Но сегодня его лекарство лежало в его руках, а значит – все будет хорошо и завтра, и послезавтра, и еще много-много дней их общего будущего.