Огненные черти

Время тянется длинной лентой, воздух кажется спёртым; Кейтлин терпеть не может преступников и всего, что нарушает хоть чьи-то правила. Кейтлин мягкая, нежная, словно тепличный цветок, Кейтлин жмётся к стене и отсчитывает секунды; расслабиться ни черта не получается из-за дикого взгляда напротив. В его руках нет огненной пушки, что в противовес Снартовой. Он вовсе безоружный, только Кейтлин абсолютно тепличная, эфемерная, ей бы крылья чудной феи на спину и способность летать – явно не карьера помощницы полубезумного гения и времяпрепровождение в четырёх стенах с разыскиваемым всей полицией города преступником. Мик даже не пытается ей угрожать или бежать, Кейтлин ведь хрупкая, дёрни за руку и падёт в объятья лёгкой пушинкой, при этом нелепо вскрикнув что-то несвязное. У него слишком горделиво вздёрнутый подбородок и безразличный по отношению к ней взгляд; он спокойно оглядывает свою темницу и едва смотрит на неё – совсем не Снарт с характерным ему прищуром. Кейтлин абсолютно положительная, верная, с идеальной рекомендацией по всем пунктам: вредных привычек нет, характер, подобно выращенной чьими-то искусными руками фиалке, мягок и приятен, а улыбка – слепящие лучи солнца. Кейтлин чтит закон и как-то однобоко судит, деля мир на плохих и хороших, словно здесь не существует относительности и вероятности. Отрицательность Мика кажется вещью слишком явной, недаром, что сидит в их особенной клетке; он абсолютной простой, из закосов на магию только пушка с огнём, и та сейчас под всеобщим присмотром. Кейтлин смотрит искоса, нервно оправляет платье и старается не нервничать. Мику совершенно плевать на её мнение, не потому что Кейтлин «по другую сторону», Мику банально плевать на мнение окружающих. У Мика в жизни нет даже любимых вещей, кроме пушки; пушка – сила, своего рода власть, способность управлять своей поехавшей прямиком вниз с самого начала жизнью. Ему абсолютно не жаль, Мик не особо обращает внимание на окружающих, и она, отчего-то боящаяся и нервничающая, кажется глупой несмышленой девчонкой, видящей мир на ярких контрастах. Время растягивается, воздух плавится; у Мика в глазах огненные черти, словно отражение пестрящих из пушки искр, Кейтлин до болезненного боится дикого огня в его глазах. Руки у Мика в мозолях, в мелких неровных шрамах, колючие, колкие; Мик кажется огромной скалой, непоколебимой, великой, способной снести всё к чертям. Мик ведёт загрубевшими пальцами по молочной коже, случайно, едва, хватает за руку, когда вся система валится к чёрту. Руки у него жёсткие, рабочие, но держат отчего-то осторожно, не ломают, не пытаются порвать её по швам. Кейтлин злостно шипит на Циско, прибегающего в мгновение ока; где-то в огромном здании Снарт ломает систему, спасая напарника, когда этот самый напарник спасает её от размозжённой головы. Всё банально просто, никакой романтики и глупых обещаний; Мик хочет свалить отсюда, но лишние жертвы ни к чему – это маленькая часть их кодекса на двоих, не терпящего несоблюдения. Злость проходит, царапины заживают, только Кейтлин помнит осторожно-грубоватую руку, спасающую от рушащейся камеры. Кейтлин ласковая, мягкая, на неё нужно исключительно дышать и не трогать руками, а лучше посадить в глянцевую камеру и лелеять подобно любимому растению. Кейтлин нельзя делать больно, нельзя бить, нельзя топтать душу ногами, обесценивая её, превращаю в труху, оставляя лишь горькую пыль, отдающую горечью где-то в горле. Люди любят ломать её; ломать, отчаянно любя. У них с Ронни всё взаимно, всё счастливо, всё по настоящему, а потом приходит желанный ускоритель, который словно детская несбыточная мечта кажется дивной сказкой; сказка оборачивается кошмаром, мечта дарит битое сердце. Жизнь выбивает из под её ног почву и оставляет ломкой подбитой куклой, того гляди и разойдётся по тонким швейным линиям. Кейтлин живая, у неё солнце в медных волосах играет; только Кейтлин ломается совсем по кукольному, некрасиво, резко, оборачивается неприятным пластиком и не бьётся, лишь улыбается механически и прячет голову в стопке бумаг. Кейтлин совсем-совсем не плачет, спокойно отвечает «в порядке» на надоевший вопрос и вымученно рисует счастье. Кейтлин настоящая, только настоящей быть сложно; даже Харрисон на самом деле всего лишь маска, куда уж ей, его ученице, пусть и способной, но до сих пор не ставшей лучше. Мик пугает, предстаёт огромным страшным зверем; крепкие плечи, дикий взгляд и огненная пушка в руке. Под слоями внешней грубости странная мягкость, дикий огонь на самом деле умеет греть; у Мика есть верность и кодекс, и пусть он не самый честный и благородный, зато настоящий, без чьей-нибудь маски или хитрого оскала на лице. Солнце путается в её медных прядях, которые она упрямо откидывает с лица; Кейтлин улыбается на самом деле счастливо и думает, что мир сходит с ума, когда самый плохой мошенник номер два (после Снарта) оказывается опорой. Плечи у него крепкие и верность практически до самой смерти; Кейтлин греется в отблесках огня дымчато-серых зрачков и танцует на раскалённых углях – мир больше не кажется двухцветным контрастом.