Путь в никуда

Первый шрам он получает от вендиго. Предсказуемо и в какой-то степени ожидаемо, но от этого не менее болезненно. Майк знал это, когда возвращение на гору было еще только идеей, на редкость бредовой и отдающей чем-то нездоровым. Понимал, когда выслеживал старого охотника, просил учить, выжидал монотонные дни полного игнорирования. Даже когда просто смотрел. Видел многочисленные шрамы на Джеке и с жуткой ясностью осознавал, что если он не отступит, не повернет даже не на половине, на десятой части пути, то же будет и с ним. Но при всем этом оказывается не готовым. Это было чертовски глупо. Майк даже толком не успел ничего заметить, пока вендиго не оказался прямо перед ним с занесенными когтями, когда уже попросту не осталось времени. Так и не понял, была ли это Ханна или кто-то другой, кого он случайно выпустил в той лечебнице. Почувствовал, что падает — только потом дошло, что Джек успел одернуть его за ворот куртки — и горячую вспышку на шее. Снег забился под куртку и отчего-то стало трудно дышать. Майк слышал рев пламени, следующий за ним крик вендиго — жуткий, вызывающий леденящую дрожь внутри. Наверное, это и есть шок, когда перестаешь испытывать от происходящего вообще какие-либо эмоции. Отстраняешься от собственных ощущений настолько, что воспринимаешь их словно чужие. Подняться ему помогает Джек. Придерживает за плечи, за повязкой выражения лица не разглядеть, но от молчания, от усиливающегося давления пальцев внутри скручивается тяжелое предчувствие. Майк растерянно трогает свою шею там, сбоку, где жжется особенно сильно, подносит ладонь к лицу. Замирает, предсказуемо увидев кровь. Много, мать его, крови. Джек выдыхает что-то злое и явно нецензурное. Поднимает его на ноги рывком и тащит за собой. Все последующее Майк помнит будто сквозь пелену. Жжение спирта, тянущую боль швов, шершавые пальцы на шее. Будто все это происходит не с ним. Состояние, в котором он провел весь прошедший год. В тот же вечер Джек наливает ему виски — лучшее обезболивающее и снотворное, по его словам, первым, обращенным непосредственно к Майку с самого приезда. Он видит, как тот старается не смотреть, но взгляд постоянно соскальзывает на повязку — слои бинта у Майка на шее. — Ты даже не представляешь, что теряешь, — говорит Джек, качая головой. Пьет залпом, до дна, будто стремясь смыть неприятный вкус с языка. Как будто у слов вообще может быть вкус. Майк болезненно усмехается. — Знаю. Он вспоминает свой последний год. Бессильные попытки вернуться к прежней жизни: увлечься чем-нибудь, сосредоточиться на учебе, познакомиться с девушками, всем и ничем напоминающими его Джесс. Полную апатию. Мир, ставший ему совершенно чужим. — Послушай меня, парень, — Джек доливает себе в стакан, потом, не дожидаясь просьбы, Майку. — Забирай вещи и уматывай отсюда, пока еще не поздно. Майк откидывает голову на спинку кресла. Замечает, что Джек болезненно сжимает губы и спохватывается, что снова выставил повязку напоказ. — Не хочу слышать такое от человека, проведшего полжизни на этой горе, — фыркает он. Язык чуть заплетается. Выпивка оказывается непривычно крепкой. — Ну, — Джек неестественно усмехается, и Майк понимает, что невольно задел старую рану, — кроме нее у меня ничего нет. В отличие от тебя. Он задумчиво болтает виски, и Майк не может отвести взгляд от бликов в стакане. — И быть не могло, — и добавляет, негромко, невыносимо серьезно. — Не хорони себя заживо. — Почему? — спрашивает Майк. Находит какое-то извращенное удовольствие в разговоре с тем, кто пусть отчасти, но понимает. — Зачем ты этим занимаешься, если даже жизнью не считаешь? Он совсем не ожидает, что Джек рассмеется. Не пьяно, нет, будто и вовсе не пил. Словно Майк сказал что-то по-настоящему забавное. — Ты серьезно думаешь, — тот наклоняется вперед, смотрит в лицо, впервые за вечер позабыв о ране, — что у меня есть выбор? Чужой смешок больше похож на лай. Джек качает головой, надолго прикладывается к стакану — Майк рассеянно смотрит, как спазмически дергается его горло. Скептично приподнимает брови, не понимая, как с таким количеством выпитого тот может оставаться трезвым. — Посмотри на меня, — он скалится, по-волчьи демонстрируя зубы, выставляя напоказ скол. — Думаешь, важные шишки в очередь выстраиваться, чтобы предложить работу судимому старику без определенной профессии? Он наклоняется, будто желает сплюнуть, но в последний момент спохватывается. — У тебя все еще может быть. Уходи. Начнешь показывать шрам девчонкам, от них отбоя не будет, — он ведет пальцами по горлу, удивительно точно обрисовывая контур раны. — А если так неймется, черт с тобой, возвращайся раз в год с приятелями. Я присмотрю, чтобы та ночь больше не повторилась. В этот раз смеется Майк. Не может поверить, что Джек вообще способен обещать присматривать, вместо того, чтобы плюнуть на их идиотизм и бросить на произвол судьбы. — Я пытался рассказать им, — говорит он неожиданно, сам не понимая зачем. — О татуировке Ханны. Или последнем выражении на лице Джесс. О разном. Но они не понимают. Майк устало трет переносицу. Рана внутри снова расходится рваными краями. — Я не могу вернуться к прежней жизни, — говорит он, закрывая тему. — Потому что ее больше нет. И впервые за весь прошедший год ему чудится на чужом лице не жалость или недоумение, а нечто, похожее на понимание. Майк залпом допивает остававшееся, протягивает стакан. Джек только качает головой. — Хватит с тебя на сегодня. Майк только закатывает глаза. — Да брось, — тянет он, нетерпеливо постукивая пальцами по стенке. — Мне не шестнадцать, а ты не мой папочка, чтобы отбирать выпивку. — Справедливо, — Джек доливает себе и отставляет бутыль в сторону, игнорируя протянутый стакан. — Но выпивка моя. И я решаю, кому ее пить. Майк выразительно касается повязки у себя на шее. Удар ниже пояса, он знает об этом. Нечестно пользоваться тем, что Джек наверняка упрекает себя в том, что вовремя не заметил вендиго, слишком поздно оттолкнул Майка. Но сейчас на это просто плевать. — Не пройдет, — спокойно отзывается Джек. Год назад Майку в голову бы не пришло, что он может говорить с такой насмешливой интонацией. — Тебе пора ложиться. Майк выразительно смотрит на него. Джек безнадежно выдыхает. — Если плевать на себя, то пожалей мою работу, — ворчит он. — На твои швы пошел лучший моток и куча нервов. Майк закатывает глаза. За этот год он уже сыт отговорками по горло. — Я не собираюсь уходить с горы на этот раз. Джек смотрит на него со странной смесью эмоций. — Вот это, — он указывает на повязку, — только начало. — …и дальше будет только хуже, — продолжает Майк за него с ухмылкой. Посерьезнев, добавляет. — Я знаю это. Я перебрал десятки аргументов еще когда только задумывался о возвращении. Ты не сможешь сказать мне ничего нового. Он сцепляет руки на пустом стакане, пытаясь стряхнуть лихорадящую нервозность. — Научишь меня охотиться на вендиго? — спрашивает, пристально разглядывая сетку трещин на дне. Он не знает, как смотрит на него Джек — не хватает смелости поднять взгляд. Даже после всего пережитого тогда и сейчас. — Посмотрим. Но Майк знает, что жалости в его взгляде определенно нет.