Вернулся

- Он вернется, Вахша. – Исхудавшая мать сидела рядом со мной и гладила по голове. А я лежал на низеньком и узком ложе и не мог даже пошевелиться. Тело не слушалось меня и, по прогнозам целителей, не будет слушаться еще месяц... Как забавно – я сам целитель. Только вот помочь себе – самое трудное. А я и не хотел себе помогать. Какой в этом смысл, если тот, кого ждешь с войны – не придет. Больше никогда ты не увидишь его. Не услышишь смеха, не проведешь рукой по щеке, заглядывая в зеленые глаза и улыбаясь так же легко и задорно, как он... Его взяли в плен никаццы. Такую весть мне принес его названный брат. Тот, кто бок о бок сражался с Ним, кто знал Его лучше всех. Боги, какая мука была - осознавать все это... Мне было больно даже дышать, а слезы сами собой наворачивались на глаза... О, глупая поговорка, что мужчины не плачут. Что ж, значит я не мужчина. Я – Его верная жена, которая не дождется уже супруга из кровавой битвы. Ради него я готов быть кем угодно, лишь бы не гнал, лишь бы вернулся... Лишь бы... - Не вернется, матушка. – Я с трудом разлепляю спекшиеся губы и улыбаюсь ей. Она говорит, что у меня красивая улыбка. Была, по крайней мере – теперь же это скорее жуткий оскал. Пусть так... Мне не для кого больше улыбаться. Никаццы пленных не щадят почти никогда. В тот день, когда пришли эти вести, я решился... На поле боя нужны лекари. Только вот практически никто не идет – боязно. Ведь правда, как защититься тому, кто только и может, что передавать свою жизненную энергию другому, останавливая кровотечения и леча раны? А мне было все равно. Если хочешь умереть, то зачем вскрывать себе вены или травиться? Гораздо полезнее было бы умереть с пользой... Таких как я на войне – много. Люди, отчаявшиеся найти выход, идут воевать, зная, что не вернутся. Зная, что отдадут жизнь за государя, за свои земли, за тех, кто когда-то был им дорог... И, представьте себе, умирать легче. Да-да, именно. Война – ужасна. Поведя в лазарете шесть месяцев, я убеждался в этом каждый проклятый день, когда к нам поступали люди, больше похожие на окровавленные куски мяса. А я, как и еще девятеро - творили волшбу, не зная сна и отдыха. Знаете, как проще всего определить военного лекаря? По седым волосам... Это первый признак того, что жизненная энергия не успевает восстановиться. А когда ей восстанавливаться, если помочь надо всем, а нас всего десятеро?.. Первый из нас умер через пару месяцев после того, как в лазарете появился я. Он просто передал все свои остававшиеся силы одному из самых слабых раненных. Он бы не прожил еще и пары часов, а так – получил второй шанс... Только вот Гит после этого нашел в себе силы только сделать пару шагов. Остановившееся сердце не запустить по-новой, да и не можем мы помогать друг другу... Энергия проходит сквозь нас, словно сквозь пустое место. Скорее то расплата за наш дар... Позже, умер еще один... Почти так же, как и Гит. У нас негласная клятва: когда чувствуешь, что конец близок – потрать последние искры жизни на того, кому они нужнее. Что ж, раз так... Очнулся я в своем доме. Мать сидела у моей постели и дремала, сложив руки на подлокотник кресла... А я понял, что не могу пошевелить и пальцем. Тело не слушалось меня – о да, это самое прекрасное, что могло произойти с таким неудачником, как я! Я не смог даже умереть нормально! Теперь, зато, я как живой овощ – могу только моргать, и то с трудом. Каждый прием пищи – как пытка. А еще я ходил под себя. И как же дико стыдно было, когда мать что-то ласково приговаривая, ворочала мое исхудавшее тело, чтобы сменить простыни... Я молил всех богов о смерти, но они, видно, отвернулись от меня. Что ж, быть может, я заслуживаю этих мук. Быть может, это все не зря... Медленно, но я шел на поправку, сам в это не веря. Боги... Они все решают за нас. Что ж, пусть так... В день когда... Когда вернулся Он, я уже мог ходить. Потихоньку, всего несколько шагов в день, но ноги все же слушались меня. Война закончилась уже месяц как. Народ потихоньку приходил в себя, оплакивая погибших и пропавших... Мне тоже было кого оплакивать, но я не мог выдавить из себя ни слезинки. Он запретил мне плакать, если он умрет. А я как дурак слушаюсь... Так и есть дурак. Но толку от этого? Мне остается лишь украдкой по ночам разговаривать с ним, воображая, что он жив, что он лежит рядышком, обнимая меня за плечи, или же прижимая мою голову к своей исполосованной шрамами груди. А потом нам становится не до разговоров. В моем воображении, мы давно уже с ним стали любовниками, хотя в жизни этого так и не произошло... В последнюю ночь перед тем, как он ушел на войну, я... Украдкой пробрался в его покои и предложил себя, бесстыдно, как падшая женщина, скинув с себя тонкие ткани ночного халата. Риран посмотрел на меня сурово и лишь головой покачал. Сказал, что лучше не делать этого, что когда вернется, то не выпустит меня из постели неделю, а сейчас – нет... Я представляю, как он гладит меня по груди, плавно обводя сморщившиеся соски, как целует в основание шеи и стремительным движением подминает меня под себя. А я и рад этому, я подставляюсь под его грубоватые ласки, стараюсь ответить нежностью на нежность, хотя почему-то руки каждый раз дрожат. Мы целуемся подолгу, то страстно, то медленно и тягуче, почти с ленцой, забывая о других ласках... Нам и так хорошо, просто потому что мы вместе, мы любим друг друга... Мне нравится в нем почти все: то, как он прикрывает глаза, то, как облизывает пересохшие губы... Я целую его за ухом, потом провожу языком по подставленной шее, спускаюсь ниже, ласкаю губами ключицы, трусь о его грудь щекой... Он обнимает меня и мы вновь целуемся, самозабвенно и нежно... После – еще тысячи ласк, от которых тело наливается соком желания. Я бесстыдно развожу ноги, чуть выгибаясь, чтобы потереться своим членом о его, чтобы ощутить какой же он восхитительно твердый, как велико его желание... Риран смотрит мне в глаза, улыбается уголками алых, зацелованных губ и проводит кончикам пальцев меж моих ягодиц, заставляя меня задохнуться и прикрыть глаза. Это... стыдно, каждый раз, когда я себе представляю это, мне стыдно раскрываться перед ним, отдавая свое тело страсти... Я представляю как он сначала заставляет облизать меня свои пальцы, а потом, еще шире разведя мне ноги и согнув их в коленях, начинает разрабатывать меня для себя. Его взгляд в это время обязательно должен быть чуть расфокусированным, выдавая то, как он жаждет... От его прикосновений, бесстыжих и сладких, я выгибаюсь, цепляясь руками за пестрые покрывала и подушку и больно кусаю нижнюю губу, в надежде сдержать стоны... Только все это безнадежно, когда тихонько звякает притертая пробка стеклянного фиала с маслом, а через несколько мгновений, я чувствую, как скользкая от этого самого масла головка касается ануса... Дальше я просто закрываю глаза, стараясь привести взбудораженное фантазией дыхание в норму и унять возбуждение. В такие моменты мне как никогда хочется завыть, ударить кулаком по подушке, от бессилья изгрызть губы и всю ночь вспоминать его лицо, такое родное... По ночам одиночество страшнее всего. И осознание того, что больше никогда... *** В тот день все же решился на прогулку по нашему крохотному и высушенному солнцем саду, я рухнул на колени и не смог заставить себя пошевелиться. Черные волосы до плеч как обычно спутаны ветром, зеленые глаза неотрывно смотрят на меня... И эта рвущая душу улыбка. Зрение не могло сыграть со мной такую шутку... Я попросту не мог обознаться. Боги, за что вы со мной так играете? Но как же я благодарен вам за Него... Каким же я был глупцом, посмевшим отчаяться, посмевшим похоронить заживо того, кому принадлежит мое сердце?.. Когда я увидел Рирана, ноги все же отказали мне. Я рухнул на иссушенную и жесткую траву, растущую на порядком вытоптанной лужайке, и хватал воздух ртом, силясь вдохнуть. Он прикрыл глаза, словно говоря, что отпускает мне все грехи и неспешным шагом подошел ко мне. Меня словно прорвало... Все это время, я не смел, проронить ни слезинки, но сейчас... Я тихо смеялся, охрипше, даже как-то скрипуче... Риран стоял надо мной, все так же молча смотря, а потом протянул мне раскрытую ладонь, помогая подняться. С трудом, делая почти явные усилия, я заставил свое тело повиноваться и крепко сжал его руку, получив в ответ широкую улыбку и поцелуй, от которого я вновь чуть не упал – он удержал, заботливо и крепко... Намного позже, за окном уже занимался рассвет, а мы лежали в обнимку, даже не думая засыпать. Да какой там сон, если... Если Он вернулся!