Пленники забытых троп.

- Шухеич, Шухеич... Ну давай же, ну вставай, ну ты чего?.. Нельзя же так! Ну хватит помирать, ну я ж тебя вот подлатал тут, я же немного, но владею целительским кидо! Первое, что почувствовал Шухей после чрезвычайно болезненной отключки - его оголтело трясут за плечи, по всему лицу расползается какая-то вязкая теплая дрянь, а к пробитой (теперь до парня дошло, что голова его пробита, причем весьма крепко) голове кто-то приставил пышущую жаром ладонь и усиленно пичкает раскрытую рану духовными частицами. Нет, дошло спустя мгновение до раненого парня, это не кто-то незнакомый, желая исцелить его, подвергает его самой настоящей экзекуции, это Ренджи в своем репертуаре - с такой прытью толкает в рану на его голове потоки духовной энергии, что вместо исцеления это, напротив, причиняет только адскую боль. Довершало калейдоскоп полного спектра невероятно ужасных ощущений еще и то, что в страхе за друга Абарай начал трясти раненого, словно рассчитывал, что он так скорее очнется. Не в силах больше терпеть эту пытку, Шухей начал пытаться открыть залитые кровью глаза, чтобы дать понять товарищу, что он жив, и сдавленно застонал, потому что даже такое простое действие, как попытка разлепить склеившиеся от крови веки, вызвало такой шквал просто отнимающей способность ясно мыслить боли, что бедный Хисаги, привыкший увечья переносить молча, не смог сдержаться. Впрочем, распахнув глаза, парень тут же стиснул челюсти, словно стыдясь того, что позволил себе охнуть от боли. Несколько минут он мутным взором обводил пространство вокруг, пытаясь осознать, куда они с Ренджи попали. Пасмурное небо, затянутое низкими серыми тучами на удивление приятно холодящий израненное тело белесый песок... Неужто Уэко Мундо, подумалось Шухею. А Ренджи, обрадовавшись тому, что раненый друг пришел в себя, решил, что самым верным средством окончательно взбодрить его будет хорошая тряска и порция целебного кидо на рану в голове Хисаги. Бедный парень чуть не взвыл, когда, взявшись за дело со свойственным ему ражем, Абарай начал мотать его из стороны в сторону и чуть ли не по запястье заталкивая ему в рану пышущую жаром ладонь. - Не... не тряси меня... - проскрежетал черноволосый, чувствуя, что вот эта попытка его на ноги поднять оказалась еще мучительней для него, чем предыдущая. А потом жуткий приступ дурноты после тряски и перенасыщенности сгустков духовной энергии, которые должны были исцелить его, а вместо этого еще жестче разбередили жуткую рану, окончательно перекрыл все остальные ощущения, и бедный Шухей едва успел развернуть свою разбитую голову чуть в сторону, чтобы в своей рвоте не захлебнуться. Зато Ренджи досталось по полной программе, пока Хисаги выворачивало прямо на его изрезанные после полета в портале к Урахаре шаровары, теперь разукрашенные жуткими бурыми сочащимися пятнами с кровавыми прожилками. Абарай продолжал сидеть рядом с дергающимся и вдохновенно заблевывающим все, что перед ним было, Хисаги, что сероглазого студента Академии немало удивило. - Отойди, - только и смог выдавить из себя черноволосый, трясясь и корчась между приступами страшной тошноты. - Я... я это заслужил, - тяжело вздохнул Абарай, кусая губы, сжимая кулаки и начиная себя искренне ненавидеть за то, что покалечил и без того израненного друга, а теперь еще и делает ему еще хуже, вместо того, чтобы помочь. - Шухеич, прости меня... Это ж я тебя ненароком Дзабимару приложил. Разошелся на радостях, понимаешь?.. Кретин я, чертов тупорылый кретин! В отчаянии Абарай шарахнул разбитым после битвы с Пустым и головокружительного полета по порталам кулаком по песку. Рука его утонула в расползшемся под ним мягким островке пустыни, в окровавленные трещины на коже забились холодные песчинки, а сам красноволосый виновато опустил голову, чувствуя, что он совсем растерялся из-за незнания, как поступать дальше. - Отойди, - проклокотал Хисаги после того, как его опять стошнило. Парня трясло, но, как ни странно, после того, как его основательно вывернуло прямо другу на штаны, боль в пробитой черепушке немного отступила, и даже стала наблюдаться некоторая ясность при попытке осмотреться. Под ошарашенные взгляды Абарая он протянул дрожащую окровавленную руку к рукояти своего меча и прохрипел: - Я сейчас встану. Не понимая еще, что задумал его товарищ, Ренджи все-таки отступил на несколько шагов. А Шухей выдохнул, с легкой грустью мысленно констатируя совсем не радующий его факт, что разговаривать с пробитой черепушкой невероятно тяжело: - Приди, Казешини. - Ох, ё... - только и смог выдавить из себя Ренджи, глядя на то, как простая и неприметная с виду катана перевоплотилась в сверкающие стальной бирюзой и еще не очистившиеся от крови поверженных врагов, изогнутые и смертельно опасные кусаригамы. В следующий же миг бедному Абараю пришлось вспомнить весь свой богатый запас крепких ругательств, который невероятно обогатился за все время проживания в Руконгае. А еще красноволосому пришлось проявить все те ловкость и прыть, на которые он был способен, потому что, едва показавшись в руках Шухея, Казешини сам по себе сорвался, и два заточенных нереально остро серпа начали, крутясь на просто безумной скорости, гоняться за бегающим, прыгающим и кувыркающимся через голову по песку Абараем. Свист, ветер, лязг цепей преследовали красноволосого парня в татуировках, пока Хисаги изо всех сил рвал цепи на себя, пытаясь сладить с обезумевшим дзанпакто, и, неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в итоге воля Шухея не оказалась сильнее воли Казешини. Один из лихо свистящих и крутящихся серпов замер у самого лица так не вовремя завязшего в песке и упавшего Ренджи, и тот уже рефлекторно закрыл глаза, готовясь остаться как минимум без половины черепа, как вдруг ветер стих, и он услышал глухой удар, характерный для вгоняемого в землю острия. - Какого черта ты творишь?! - забывшись, прорычал вслух Шухей. Ренджи, пока так и не решаясь подняться, оторопело смотрел на то, как взбешенный Хисаги с нескрываемым ужасом смотрел на дергающийся в его руках дзанпакто. Он понял по тому, как дрожали руки Шухея, как вздулись вены на его исполосованных порезами предплечьях, и как те мышцы на его теле, что видны были под порванной в клочья униформой, ходили ходуном, что между его другом и его клинком сейчас шла нешуточная борьба. ”Твой тупой татуированный дружок из-за своего неумения обращаться с мечом чуть тебя не убил!” - бушевал Казешини. - ”Если не может рассчитать свою силу, какого хрена тогда шикай раскрывает?! Ты настолько никчемен, что не в состоянии дать понять этой разрисованной обезьяне - нельзя размахивать мечом, не думая о людях рядом! Ну если ты такой тюфяк, то я этой макаке татуированной в два счета втолкую, что надо думать перед тем, как мечом махать направо и налево!” Казешини дернулся, но побагровевшие от адского напряжения руки Хисаги удержали его от новой попытки напасть на растерянного Ренджи. ”Заткнись”, - все, Хисаги опомнился и перепалку с дзанпакто продолжил уже мысленно. - ”Я тебя призвал не для того, чтобы ты калечил моих друзей, а для того, чтобы ты не дал мне упасть, пока мы ищем сына Кучики-тайчо и возвращаемся обратно. Сиди, не вякай, и делай то, что я велю. В конце концов, это ты меч, а я воин, а не наоборот!” И в эту минуту даже Ренджи оторопел, настолько темной, тяжелой и давящей стала духовная энергия Шухея. Он даже смешался, чувствуя поднявшийся из самых глубин его души страх и навязчивое желание встать и дать ноги куда подальше от этого парня, опирающегося на завязшие в песке кусаригамы и опустившего вниз пробитую голову. Причем это была не рваная, похожая на бешеный ветер энергия его еще дергающегося дзанпакто. Эта тяжелая тьма была силой именно самого Шухея. Его волей, которая закалилась на муках в плену у пиратов, на смерти родителей от руки капитана проклятого корабля на его глазах, на постоянной борьбе за жизнь и безопасность близких... Сам же Шухей, давя сейчас строптивый норов своего духовного меча, в который раз подмечал вот что. Не просто так ему достался кровожадный дзанпакто, являющийся редкостным психопатом. Казешини - явное отражение всех демонов, что жили в его душе, которые множились с каждым новым болезненным ударом от судьбы, всех тех уродливых сторон, о которых не принято говорить. Неспроста же говорят, что дзанпакто - это часть души его воина. Нравится ему это или нет, но Казешини - часть его души. Но, так как это часть именно его души, то он волен делать с ней то, что посчитает нужным. В том числе и подавить. ”Смотрите-ка, хозяина включил”, - пробурчал Ветер Смерти, как гордо именовал себя дзанпакто-жнец, в качестве урожая любящий собирать павших недругов. Бурча и зло пиная в разные стороны разбросанные по его миру окровавленные останки черт бы его знал кого, духовный меч уселся на гамак из сплетенных за волосы срезанных человеческих скальпов и достал чью-то берцовую кость с проделанными по верхнему ее краю круглыми дырочками, сделанную на манер свирели. Казешини принялся самозабвенно играть на этой свирели, потому что меньше всего на свете ему сейчас хотелось признавать, что ему по нраву пришлось то, как его воин проявил характер. Дзанпакто, избрав своего синигами, хотел воспитать его жестоким, решительным и суровым. Правда, Казешини считал, что метать кусаригамы в голову своего товарища за тот, что тот ненароком покалечил его балбеса - это просто замечательный пример решительности и суровости. Как бы ни был обижен меч на своего хозяина, тот подавил его своей волей, и потому деваться ему было некуда - он теперь, раскрытый в шикае, поддерживал Шухея, не давая тому упасть, пока не наступит тот миг, когда Хисаги решит загнать его в ножны. Но разве ж мог Казешини просто и спокойно делать свое дело, не досадив чем-нибудь своему хозяину за то, что тот подавил его волю? Нет, конечно же. И потому своенравный клинок решил, что игра на свирели, которая постоянно будет третировать мозг израненного и держащегося лишь благодаря ему Шухея - прекрасный способ лишний раз побесить своего воина. ”Не могу понять”, - заговорил Дзабимару с Ренджи, так и продолжавшим сидеть на песке и настороженно таращиться на тяжело молчавшего Шухея, - ”то ли твоему другу не повезло с дзанпакто... то ли Казешини себе захотел проблем на голову нажить, выбрав не того воина”. ”Что это значит?” - Абарай настолько опешил от всего произошедшего, что даже сам не заметил, как овладел навыком мысленных бесед со своим духовным мечом. - ”О каком выборе ты говоришь? Ведь ты же знаешь, что воина мечу, а меч воину дает само небо, и лишь оно судит, кому кто достанется?” ”У всех - да, именно так”, - произнес Дзабимару, размеренно раскачиваясь на лиане и поглаживая свернувшуся кольцами на его сложенных по-турецки ногах змею. - ”Но Казешини пошел против воли самого неба, он сам забрал себе своего воина. Ему, насколько я помню, небо давало какого-то пацана из аристократов, а он на него глянул и сказал, что этот изнеженный нытик не для него. И умчался стучаться в сознание Шухея, который в это время был пленником пиратов. Кстати, сам Хисаги об этом ничего не знает, Казешини не хочет ему в этом признаваться. Так что и ты молчи, а то этот псих прибьет тебя, неровен час”. ”Откуда ты все это знаешь?” - Ренджи аж присел, так таращась на свой меч, словно разговаривал с живым человеком. ”Мы же все духи, мы все друг о друге знаем, мы связаны”, - прогудел король бабуинов. - ”И да... Однажды небо покарает Казешини за своеволие. И Шухею достанется за то, что, сам того не зная, прибрал к рукам чужой дзанпакто. Хотя, честно, смотрю на них и вот что скажу - при всем безумии, что владеет Казешини, я думаю, что Шухей как раз его воин. Мне кажется, с тем парнишкой они бы так не сработались”. ”А ты... а ты знаешь, кто этот парень, кому должен был принадлежать Казешини?” - спросил Дзабимару опешивший от таких поворотов Абарай. ”Знаю”, - кивнул меч Ренджи. - ”Но не скажу. Я тебе и так поведал то, чего тебе знать не следовало. Лучше подойди к другу, алкоголик. А то он скоро думать начнет, что ты от него шарахаешься”. - Я не алкоголик! - вспылив, выкрикнул вслух Ренджи. А Шухей, уже придя в себя и заставив себя уменьшить весь тот мрак в душе, который он выпустил наружу, чтобы подавить волю Казешини, извиняющеся посмотрел на Ренджи: - Прости меня. Как видишь, не только у тебя сложности с владением дзанпакто. - Да за что ты извиняешься, остолоп? - выдохнул Ренджи, все пытаясь переварить правду о Казешини, которую вывалил ему Дзабимару. А еще Абараю немного жутко становилось, когда он смотрел на Хисаги, державшегося бодро благодаря поддержке его кровожадного клинка, а на деле сверкающего лишь слегка поднявшейся по краям раной в черепе и множественными другими ранениями по всему телу. Это смотрелось примерно так же пугающе, как смотрится человек, которому отрубили голову, а он встал, прикрутил отрубленную голову на место и пошел по своим делам. Ренджи же вздохнул: - Это же я тебе череп раскроил... Это я должен извиняться. - Хватит себя винить, - отмахнулся Шухей. - Со всеми бывает. Ты мне лучше скажи - ты того Пустого убил? - Да, - коротко кивнул Ренджи, чувствуя, что после того, как он нечаянно покалечил вынужденного теперь держаться лишь с раскрытым шикаем друга, радость от первой победы над настоящим монстром его уже совсем не переполняет. - Так ты должен гордиться! - улыбнулся Хисаги, воинственно вскидывая кусаригамы себе на плечи. - С первым же раскрытием шикая убить Пустого практически никому не дано! ”А перерезать команду пиратов-садюг, которые, между прочим, в прошлом были синигами, во время первого раскрытия шикая так вообще никому не дано!” - Казешини поспешил вставить свои пять копеек в этот разговор, даже отложив книгу, которую читал, развалившись в своем гамаке из скальпов. Игра на флейте из берцовой кости ему самому быстро наскучила, и он решил взяться за пособие для обучающихся искусству врачевания по проведению вскрытий черепной коробки и брюшной полости мертвого человека, которое неизвестно где откопал, при чтении теша себя грезами о том, как все описанное в методичке он проделывает с живыми людьми. - ”И в отличие от всяких там обезьян с красными башками ты пленников корабля не калечил, хотя тоже впервые меня в руки взял!” ”Казешини”, - строго заметил Хисаги, - ”ты там, кажется, на извлечении мозга из черепной коробки остановился. Вот и тешь свое кровожадное эго, а мне не мешай своей болтовней”. ”Откуда ты знаешь, на какой странице я остановился?” - поразился клинок. - ”Я же не вслух книжку читаю!” ”Не знаю”, - а Шухей и правда не знал, как это пришло ему в голову. - ”Наверное, хоть ты и редкостный садюга, ты все-таки часть моей души, вот поэтому я тебя так и чувствую”. ”Да-да, наверное”, - как-то торопливо закивал дзанпакто, резким движением взяв книгу и даже не заметив того, что читает ее он вверх ногами. Ну да, конечно, часть души... которая выбрала его сама, оставив того воина, которого предписывало небо. ”Слушай, а в число твоих умений входит и чтение книжек вверх ногами?” - теперь Казешини и Шухей поменялись местами, уставший, но держащийся благодаря раскрытому шикаю Хисаги подтрунивал над своим духовным мечом. Фыркнув и пробубнив себе под нос что-то маловразумительное, дух ветров перевернул книжицу. Ничего, начал успокаивать себя кровавый жнец занимательным чтивом, никогда, никогда его балбес не узнает, что он, разглядев его в трюме того корабля на цепи, даже выданного ему небом воина отверг. Кстати, тот синигами же на несколько десятков лет старше его балбеса, ныне служит в Готей 13, перелистывая страницу, вспомнил Казешини. И небо дало ему другой клинок. Кстати, зря он так предвзято отнесся к тому мальчишке, которого давало ему небо - он вырос хорошим бойцом. Но... почему-то загнанный звереныш в трюме на цепи, на которого тогда так походил ныне несущий его в руках и рассеянно размышляющий о рыжей чертовке Мацумото его балбес, приглянулся Казешини, славящийся своим крутым норовом дух решил, что именно Хисаги Шухей должен держать его в своих руках. Ничего, главное пережить их первую встречу с тем, кто по воле неба должен был стать его хозяином, а там все в порядке будет, подумал ветряной дзанпакто, погружаясь в раздел ”Детальное описание процесса вскрытия брюшной полости” и теша себя грезами о том, как все это он проделывает с неосторожно ранившим его остолопа Абараем. Да пошло небо к меносу в зад, улыбнулся жнец. У него есть своя воля.