Влюбленный

Кто бы знал, как сложно. Тонкие пальцы крючками хватают упрямо кисть, которая не желает быть схваченной, не слушается. Держит слишком крепко, как дети в садике хватают фломастеры непослушными пальцами. Ссутуленная спина выглядит слишком уязвимо, висящая на ней на пару размеров больше одежда дополняет эффект. Кожа – молоко, волосы – мята Кости – сахар. Иногда так случается, что Юнги непроходимо болен и слаб. Вдруг его ночные друзья – бессонница и фотографии в телефоне; краткие взгляды на кровать, где лежит его личная Чума, Рак мозга и сердца, Астма до потери дыхания в моменты близости; крепкий чай, иногда он подливает в него коньяк, припасенный для особо ребяческих глупостей-подарков, которыми и занимается ночами; музыка и застиранный чуть ли не до дыр (но выкидывать ни в коем случае нельзя – подарок друзей) плед. Диагноз в сантиметре от приговора. Упрямый притворщик, слишком напряженный для излишней доброты, слишком нежный для неоправданной ярости. Не злится на моросящий дождь; улыбается битам любимой некогда песни. Ведет кисточкой в стороны, Влюбленный На листе почти белой бумаги красками ложится юноша с огненными волосами, блестящими даже в темноте глазами. Прикрытый одеялом, в традициях лучших полуобнаженных портретов. Юнги не умеет рисовать, нет. Поэтому линии – неправильные, эмоции – спутанные, пальцы – деревянные, а улыбка – искренняя. Каждый мазок гуаши – крошащийся рафинированный сахар рёбер, еле кипящее молоко щек, когда воспоминания подкидывают слегка затуманенные образы этих рук, что Мин старательно выводит на листке, терпя неудачу и пересчитывая пальцы, обвивающиеся вокруг его шеи. Неожиданно подступает острый дефицит тепла, Юнги кутается в плед, старательно продолжая рисовать. Сложно рисовать, разделяя ночную прохладу с теплым пледом, при этом вовсе не умея это делать. Наверное, это всё влияние огненноволосого юноши. Который так невзначай причмокивает сонно губами и ныряет рукой под подушку. На утро он будет наигранно дуться на хёна и ругать за потраченный желтый и запачканные новые белила, однако не скрывая румянца на щеках. После – якобы простит и полезет обниматься, окутает своим теплом и мягко поцелует в висок, задрав цветастую челку. И объятия у него нежные, крепкие, опьяняющие. Словно чай с коньяком. Терпкий, привязчивый. Вкус его заботы мягкий и согревающий. Юнги вкладывает все те привычные черты в краску, пачкает пальцы и недовольно рассматривает свою детскую мазню. За утренней кружкой кофе Юнги сделает вид, будто не он вовсе брал краски из стола Чимина, сложив их в спешке в неправильном порядке цветов не его рук рисунок лежит поверх этих же красок и не рисунок это вовсе - каракули как каракули. Оба будут прятать улыбки в кружку чая и изгиб запястья, безмолвное «спасибо» скроется в осторожном объятии со спины И Юнги снова пьян без алкоголя, и чувствуется еще одна бессонная ночь.