Ты - самая сильная слабость

Звонка, трель этого телефона — по специальной выделенной линии, она ждет больше чем конца очередного трудного рабочего дня и начала короткого отпуска (с которого ее все равно потом вызовут обратно, обещая, что она еще его отгуляет) вместе взятых. Часы и дни между этими звонками текут так медленно, что кажется само время и день с ночью стоят на месте. Все те же десять часов утра, все та же летучка, все те же бумаги, лица, проблемы… Он никогда не соблюдает точность. Он никогда не соблюдает логичность и последовательность. Это вообще не про него. Звонок телефона. Чуть дрожащая рука. Трубка подносится к уху. Голос знакомый, чуть с мягкими, чуткими, даже с немного детскими интонациями: — Сегодня в семь. Приказы не обсуждаются. И ему плевать, что у нее новое дело, куча подозреваемых и косвенных улик — и ни одного обвиняемого… Она устала постоянно дергать сотрудников, прорабатывать версии и вероятности, вести допросы. Ей это осточертело до чертиков. Ему все же равно. И пусть весь мир подождет. Бумаги собираются в папку. На самом деле они нужны лишь для отвода глаз, а не для «галочки». Голова категорически отказывается думать — все теперь заполнил он один. В мозгу тягучая каша из несвязных мыслей. Привычно вызывается зам, Николай Петрович Круглов; ему коротко объясняется ситуация, тот, конечно же, кивает: — Да, кончено же, все понимаю. Заменю, Галь. А сам смотрит глазами побитой собаки на начальницу, думает, что ни черта не видно и незаметно, что воспылал к ней горячей любовью. Ошибается. — Спасибо, Коль. Полдела сделано. Осталось потерпеть еще немного времени… Еще пять часов. Четыре, три… Два. Один. Отсчет минут пошел… *** Служебная машина везла ее по московским улочкам, полным людей и машин в этот дневной час. Пробок на дорогах почти не было — еще все не возвращались с работ, было рано. Но уже буквально через час-другой на этих дорогах ожидался многочасовой ступор и яркие маты водителей в сторону таких же «братьев» по несчастью. Рогозина нетерпеливо барабанила пальцами по стеклу. Сердце застряло и колотилось где-то в горле, вызывая дурноту. Со стороны было вроде бы ясно, что женщина просто нервничает перед одним из своих совещаний, но видя, как судорожно сжимаются костяшки пальцев рук в кулак, подумал бы, что причина далеко не в этом… Что за черт?! Ей уже сорок, а волнуется как школьница перед первым свиданием. Певичка в приемнике, который включил водитель, пела: «…Потеряла голову… Ты — самая сильная слабость. Я без тебя задыхаюсь. С тобой я потеряла голову. Ты, самая дикая сладость. Я не сопротивляюсь. Снова я к тебе прикована (…)» Да, схоже. Действительно — она тоже потеряла голову… Вот и знакомое серое здание. Она едва дожидается, когда машина остановится, и буквально выпрыгивает из нее, спеша. Лестница, еще, пролет, коридор… Кабинет. Она стучит, и не дожидаясь ответа, входит вовнутрь. *** Кабинет выглядел как обычно: мягкий ковер на полу; черный, массивный офисный стол с компьютером и отделениями для бумаг, еще лежала красивая красная папка с золоченым двуглавым орлом на ней; по бокам в углах — флаги на подставках, налево — шикарный кожаный диван. Окно — единственное, что давало свет, занавешено тяжелыми темно-зелеными шторами с белыми занавесками. Со стены, в рамке, на них взирает президент России. В кабинете было сумрачно. Но кое-что здесь нуждалось в большем внимании. Мужчина, высокий, мощный — даже сквозь его черную рубашку было видно мускулы, светловолосый, со странными темно-фиолетовыми глазами, сидел за столом и бесстыдно рассматривал женщину своим пристальным взглядом. — Я рад, что ты не опоздала… в этот раз. — Тон мужчины был чуть язвительный. — О, да, это просто чудо, — быстро нашелся такой же ответ сам собой, прежде чем Рогозина схватила сама себя за язык. И тут же в мыслях устыдилась сказанному. Впрочем, ее тело уже охватывало странное оцепенение. Сердце билось так часто, что было готово выпрыгнуть из груди (удивительно, как он его не слышит-то?). Ладони вспотели. Зрачки расширились. Мужчина звонко хохотнул и поднялся на ноги. — Мне интересно, — хрипло говорит женщина, чувствуя сухость в горле, — что ты такое говоришь Султанову, чтобы он давал тебе свой кабинет в полное, безвозмездное пользование? — Ну, — шаг в ее сторону, губы изгибаются в усмешке, — он считает, — еще один шаг — он вышел из-за стола, — что мне лучше иногда напрямую поговорить с тобой, чем… так, при свидетелях… Тем более, одно мое слово — и этот кабинет будет твоим… Его горячее дыхание опаляет ей щеку жаром. Он непроизвольно начинает дрожать… — Да? — хватает у нее сил сказать это ему. — Да. Меньше слов, больше дела, полковник Федеральной Экспертной Службы… Его губы горячи как вулканическая лава. Ноги начинают предательски подрагивать и подкашиваться. Она мгновенно откликается на нахлынувшее на нее безумие, отвечая на поцелуй. Грубые, в мозолях, мужские руки скользят по ее тесной и слишком душной (интересно, кто догадался в форменные, летние вещи, «засунуть» шерстяные нити???) форме, расстегивают гербовые пуговицы. Она все же выпутывается из шерстяного ада. Пиджак с погонами улетает куда-то на пол. Его судьба ее больше не интересует. Иван отвлекается от ее губ и начинает скользить языком и губами по ее шее, наверняка оставляя там засосы. Руки уже давно под ее тонкой блузкой, такие горячие. Она изгибается в его жарких объятиях — ее руки давно судорожно стискивают его рубашку на спине. Весь мир сужается до размера этого кабинета. Он сам срывает с себя рубашку, и она жадно, нетерпеливо стонет — все тело уже дико хочет большего, а они оба почему-то медлят. Юбка падает на пол, как и ее нижнее белье. Он заваливает ее на диван, щелкая пряжкой ремня и кидая его на кучу вещей, набросанных как попало на пол. Она жадно хочет, и сама лязгает молнией на брюках, выпуская его член в эрекции из белья на желанную свободу… — Иван, — выдыхает она, — И-ва-а-а-ан… — уже стонет она от страсти, совсем теряя свое было хладнокровие, хваленую выдержку. Никто бы не узнал сейчас в этой страстно стонавшей под мужчиной женщине полковника Российской Федерации… Она ухнула в океан страсти с головой и пропала… Навсегда пропала. *** Но прежде чем заняться… интересным делом, Брагинский сначала предпочитает помучить ее ласками. Делает он это четко и методично, не давая ей слабину, не делая одолжений и не поддаваясь на ее умоляющие слова и провокации. — Р… Россия! — срывается у нее с губ, — пожалуйста… — Нет. И ты знаешь, что на это имя у нас с тобой табу! — Ах! — выгибается она на скользком кожаном ложе — его губы скользят по чувствительной груди, оцеловывая ореолы темных сосков, иногда покусывая и прихватывая сосок зубами. — Федерация-я-я… — Я — Иван Брагинский, кажется… я об этом упоминал… Она сжимает спинку дивана со всей силы. Наверняка прорвет ногтями обивку, и все поймут, чем таким она занимается на «совещании». — Упо…минал. Иван! — Так лучше… Да-а-а, — мужчина запрокидывает голову и стонет — ее рука на его члене двигалась так, как хотелось именно ему. Иногда медленно, иногда быстрее и ускорялась. Иногда сжимала сильно, отпускала вновь… Кружила… Ласкала… — Я жду. Рогозина слабо смеется, вся влажная и возбужденная. Тело уже предавало ее не раз за сегодня, и она больше этого не хотела: — Иван Иванович, наконец-то… возьмите меня! — взмолилась она ему. Галина выгибала спину, стонала, и закусывала губы… — Уговорила… Галина Николаевна. Приподнимается. Одно-единственное плавное движение — и она, встретив его горячее естество всем телом, стонет от восторга. Они уже не в первый раз занимались любовью друг с другом, поэтому женщина знала что он все равно удерживается от того, чтобы причинить ей боль — его половой орган был знатных габаритов. И, как он, смеясь, говорил ей раньше — больше на Земле навряд ли у кого найдется… размер побольше. Его толчки отзывались в ее лоне — ей хотелось глубже и больше, но как только его член входил чуть больше положенного, она чувствовала боль и вскрикивала. Он начинал придерживать темп и сбавлять обороты. Ей снова хотелось сильнее… Разгоряченные тела скользили по обивке; в итоге они оба клубком свалились на пол, на мягкий ковер. Женщина в итоге все рано оказалась внизу, под мужчиной. Иван, не стесняясь, заржал во все горло, и к нему присоединился смех Галины: — Ненавижу этот диван… Неудобно сексом на нем заниматься… Зачем он нужен такой вообще? — толчок вызвал у женщины новый сладостный стон. — Вообще-то, — выдохнула Рогозина, — на нем здесь только сидят, а не занимаются… непотребством… — Херня… Слушай… Еще немного — и ты вполне сможешь развлекаться со мной… целиком. — Мне уже страшно от такой перспективы… А-а-ах! Она обожала его мышцы пресса, по которым сейчас водила пальцами — тут бы многие мужики позавидовали, даже Майский. Находиться в объятиях такого мужчины — одно разрывающее все в мире удовольствие. Первая волна оргазма ударила по нервным окончаниям и прошлась током по всему позвоночнику. Рогозина выгнулась под ним, встречая его уже очень быстрое и очень глубокое движение (в пике оргазма он забывал обо всем), и кончила с одновременно с ним. Его имя было у нее на устах, а ее имя — у него… Они затихли, тяжело дыша и пытаясь восстановить дыхание, но не распускали пока объятий. *** Оба сидели на злополучном диване. Иван накинул на обнаженную женщину ее пиджак, а сам кутался в накинутую рубашку. — Знаешь, Иван, я уже старовата для таких… подвигов. — Рогозина поджала ноги, которые слегка зябли, под себя. — Ты дашь фору многим молодым… исполнителям, — он обнял ее за плечи. — Тебе же нравится… Тем более, что я старше тебя… Намного, — поймал он ее улыбку. — Не спорю. Они замолчали. — Кстати, — нарушил воцарившееся молчание Иван первым, — у меня для тебя есть подарок… Он встал с дивана и направился к столу, а Галина Николаевна вновь залюбовалась его шикарным, идеальным телом. Небольшая коробка, перевязанная глупыми красными ленточками с сердечками, опустилась к ней на колени. Дернув за веревочки, Рогозина вскрыла коробку. В ее недрах лежал новый мобильный телефон. Свой телефон давно «дышал на ладан» и в нем кое-что давно не работало, но она, из-за недостатка времени, все не могла вырваться в ближайший салон сотовой связи. Да и забывала на фоне других дел. — Спасибо, но видно, что он недешевый… Наш, получается? — Да, наш. Yotaphone. Тут много полезных функций. Он был сделан по моему личному заказу… Так что давай, копируй все на симку и вставляй в новый телефон. Разберешься еще… Несколько минут после Рогозина, как ребенок, игралась с настойками непривычной трубки, настраивая их «под себя». Контакты и смс-ки благополучно переехали на новый носитель. Иван снова сел рядом с ней. Старый телефон Иван метнул прямо при ней в помойку. — Спасибо, — поцеловала его в щеку женщина, — за ценный подарок… *** Они уехали из здания где-то около десяти-одиннадцати. Иван довез ее до дома — он был за рулем своего крутого БМВ, и распрощался с ней. — Завтра встретимся снова, — пообещал он. Рогозина кивнула и спокойно пошла к подъезду. Она знала, что он проконтролирует ее до самого конца — уедет лишь тогда, когда она целой и невредимой окажется в своем подъезде. Его забота была ей очень приятна, хотя он был и несколько грубоват. Но форму все равно надо было срочно постирать… *** — О, Галь, новый телефон? — они с Валентиной столкнулись на стойке рецепшена. Рогозина как раз расписывалась в журнале за ключ. — Подарили вчера… — не было никакого смысла скрывать очевидное — очень «умные» сотрудники рано или скоро узнают, чей это подарок… А еще — увидят ее… Друга. — Мой помер вчера. — Класс. Я их еще даже не видела ни разу… — На летучку через полчаса, хорошо? — перебила подругу Рогозина и пошла дальше по коридору. Через полчаса сонные сотрудники собрались в переговорной. Рогозиной не было — она ушла за каким-то делом в архив. Ее мобильник одиноко лежал на столе. И тут дисплей засветился и мобильник запел: «(…)Потеряла голову… Ты — самая сильная слабость. Я без тебя задыхаюсь. С тобой я потеряла голову. Ты — самая дикая сладость. Я не сопротивляюсь. Снова я к тебе прикована. Ты — самая сильная слабость. Я без тебя задыхаюсь. С тобой я потеряла голову. Ты — самая дикая сладость. Я не сопротивляюсь. Снова я к тебе прикована…» — Ого, — выдохнула Оксана, послушав, — ничего себе звоночек! — Ага, — согласился напрягшийся вдруг Кругов, — ничего себе. Сотрудники зашептались. Иван Тихонов, почти на цыпочках, подбежал к ее столу и, вытянув шею, взглянул на высветившееся на дисплее имя и фото с телефоном. — Иван… Брагинский. — Шухер, Иван! Галина Николаевна идет! — оглянулась Алла, которая жадно глядела на телефон руководства. Компьютерщик молнией метнулся на свое место. Успел-таки. Все стихли. Мобильник продолжил разрываться звонком-песней. Рогозина вошла в переговорную спокойно, и недовольно глянула на оравший песню телефон. Тихонов в этот миг был готов поклясться хоть на Библии — начальница пошла красными пятнами и чуть подправила воротник-стойку — там были видны характерные следы от засосов. Она подошла к столу и одним движением выключила голосящий мобильник. Оксана, сидящая рядом с Иваном, могла поклясться, что уловила от Рогозиной слабый, едва уловимый запах дорого мужского одеколона. — Итак, — всем на стол легла еще горячая распечатка. — У нас новое дело… *** Кто-то из сотрудников курил на крыльце, когда подъехал мощный черный джип, и припарковался у ФЭС. Через минуту оттуда вышел красивый мужчина-блондин в темных очках в пол-лица и, вытащив мобильник из кармана, позвонил кому-то. Через буквально несколько минут из ФЭС вышла сама Рогозина Галина Николаевна и направилась к этому незнакомому мужчине. Весь ФЭС жадно наблюдал из окон за этой сценой. Он, достав с заднего сиденья большущий букет белых небольших роз и, сняв очки, протягивал его ей, лучась довольствием и радостью. Женщина приняла дар — прижала букет к себе. Через минуту она, положив букет на капот, кинулась ему в объятия, и они начали жарко целоваться. Столь жарко, что кто-то даже свистнул и захлопал. — Вань, — проговорил Круглов задумчиво, мрачно глядя на разворачивающуюся перед ним сцену, — пробей-ка номер этой машинки…