Когда-нибудь

Гром стреляет в него впервые, когда они сталкиваются на мосту у вечернего пруда. Между ними несколько метров, в сумерках почти не видно лица, но майор узнаёт его. Чёрт возьми, Игорь узнает его на любом расстоянии. Узнает по силуэту, походке, звукам шагов. Они стоят, как дуэлянты, замершие друг напротив друга перед решающим выстрелом. И Гром стреляет. Целится в голову. Стреляет и... промахивается. Рука дрожит. Грохот выстрела вспугивает с деревьев стайки птиц, сопровождённый удаляющимся вороньим граем. Гром перестаёт понимать, где реальность, а где нет. А Разумовский не двигается. Разумовский молчит. Разумовский безоружен. И он усмехается. Игорь не видит этой усмешки, но точно знает: самодовольная, насмешливая. Разумовский усмехается снова, начинает смеяться в голос. Хохотать. Торжествующе. Истерически. - Уходи! - майор пытается переорать хохот, вскидывает руку и стреляет вновь. Промах. Руки дрожат. Пальцы не слушаются. - Проваливай! Убегай, тварь! Убью! Хохот затихает. Шаги по брусчатке почти не слышны, но Гром знает: он приближается. Замирает в паре-тройке шагов. Он не вооружён, но при этом не менее опасен. Главное его оружие - он сам. Медленно убивающий яд, проникающий под кожу, пропитывающий тело, сердце, сознание. Холодная, изящная смерть. Смертельный враг. Кто кому враг?.. Вопрос встаёт в горле комом. Гром вскидывает голову. Ну же, всего один выстрел, это ведь просто: раз! – и всё. Пальцы разжимаются, пистолет со стуком падает на камень. Голубые глаза смотрят мягко, сочувствующе. Голубые глаза всё понимают. Становится не по себе. Гром жалеет о том, что не сделал этого раньше. Тогда, на стройке, удержал руку, но ведь мог, должен был отпустить. Он жалеет о Венеции: о том, что медлил, тянул, не успел до приезда полиции. Последним воспоминанием бьет Сибирь. Холодное дуло между бровей, изумленный взгляд широко распахнутых голубых глаз. Этих чёртовых глаз, которые знают, о чем он жалеет. Он жалеет о том, что не хочет этого делать. Тишина звенит звонкой, натянутой струной. Сквозь неё не прорывается ни шорох листвы, ни городской шум, ни тихий плеск воды под мостом. Даже сердце, кажется, не бьётся. Молчание тянется. Молчат оба, не говоря ни слова, не издавая ни звука, просто смотрят. Гром не выдерживает первым. Роняет голову, проводит руками по лицу, пытаясь прогнать, скинуть наваждение. Тишина звенит. Взгляд въедается в подкорку. Когда мгновения спустя он смотрит снова – перед ним никого. Зябкий ветер норовит забраться под свитер, лезет в волосы, хватает за куртку, треплет шарф. Осуждает, не понимает, винит. Ноги сами несут его следом. Туда, где стоял до боли, до зубовного скрипа знакомый силуэт. Он не хочет снова ловить или догонять. Да и не сможет. Просто уходит прочь. Он знает, что рано или поздно сделает это. Кто-то из них обязательно это сделает. Ночь окончательно накрывает город.