Заключенные

Чацкая готова поклясться. Эта белорусская задница была самым необычным, самым внезапным и странным, что случилось с ней за последнее время. Да ну на хрен – за всю ее жизнь. Может, дело было в волнительном предвкушении, странно покалывающем под кожей, или в горстке таблеток, которой она закинулась в сортире после ужина, или же в самой Дэнни, так беззаботно достающей косяк из-за отворотов осточертелой тюремной формы. Они сидели на холодном полу своей душной камеры, после отбоя, и это осознание внезапно накрыло Настю с головой. В Дэнни было что-то. Это что-то не давало ей покоя последние две недели, с того самого момента, как в первый Настин день хрипловатый голос из угла камеры лениво поинтересовался, какого хуя она ревет. Именно это что-то каждый раз застигало Настю врасплох, будь то спонтанная драка, которую Дэн затеяла с какой-то обдолбанной после завтрака, или пара слов, которыми она каждый раз заставляла Настю смотреть с другой стороны. Или неожиданный вечерний косяк. – Ну что, Ча, – задорный тон Дэнни прервал поток мыслей в Настиной голове. Она вопросительно подняла голову, пока Дэнни шарилась под своим матрасом в поисках спижженной недавно зажигалки, – готова вьебать немного вдохновения этим унылым вечером, а? Настя усмехнулась, глядя, как брюнетка удобней устраивается на холодном бетонном полу. – Когда ты вообще успела? У кого? – рыжая вопросительно подняла бровь, бросая подозрительный взгляд на дверь камеры, за которой промелькнула высокая тень. Дэнни внушительно взглянула на нее исподлобья, выдерживая интригу, а потом фыркнула. – Ты ее помнишь. У нее еще фингал с глаза не сошел. Щелкнула зажигалка, и Настя рассеяно моргнула. Смысл сказанного дошел до нее через секунду, вместе с тоненькой струйкой терпкого дыма. – Это.. Это ты про.. Серьёзно? – видя зажигающиеся искорки веселья в глазах Дэн, Настя удивленно выдохнула и протянула руку к сигарете. – Пиздец же у тебя все быстро. Дэнни снова фыркнула, весело пожимая плечами и наблюдая, как Чацкая делает затяжку. – Ну а че, с утра подрались, после обеда побратались. По крайней мере, сворачивает косяки она не так хуёво, как бьет, – под хриплый смешок Насти она кивнула в сторону зажатой в худых пальцах сигареты, но тут же сама прыснула, чувствуя, как по организму медленно разливается густой дым. – Нормальная баба. – Ммм, нормальная? – притворно строго протянула рыжая, чувствуя внезапный непонятный укол внутри, – ну так с ней бы и курила, че. Дэнни рассмеялась, недобро сверкнув глазами. Насте все еще не удавалось разобрать, какого они цвета. Брюнетка наклонилась и игриво дернула бровью. – Ревнуешь? Чацкая резво глотнула дыма, вызывая приступ смеха у Дэнни, но в следующую секунду нахмурилась и серьезно – насколько позволял приближающийся приступ такого же смеха – процедила: – Только попробуй мне, блядь, изменить. Я охотно отсижу и за убийство. – За чье? – наклонившись, хмуро спросила Дэн. – За своё, ты че, – Настя посмотрела на нее, как будто это было само собой разумеющееся, но до нее тут же дошло, что за херню она сморозила. Секунду они пялились друг на друга, как на свое отражение в кривом зеркале, а в следующий момент обе зашлись в хриплом заразительном хохоте. – Я же говорила, трава за..заебись, – сквозь смех простонала Дэнни, глядя на смеющуюся сокамерницу. Настя только прерывисто вздохнула и откинулась на край стоящей позади койки. Окурок игриво мерцал в полумраке камеры, тускло отражаясь в веселых темных зрачках Дэнни, и Чацкая готова была поклясться, что так было всегда. *** – Нет, серьезно, этот чувак не взял с меня ни цента! – задорные нотки в тоне Дэн едва граничили с возмущением. – Я уже приготовилась, щас выйду за поворот, а он потребует с меня чего похлеще. Косяк был в самом разгаре, как и чертовски интересный рассказ Дэнни про путешествие в Германию. Настя рассмеялась тому, с каким небрежным весельем сокамерница заявила, что чуть не отсосала парню за бигмак, хотя было понятно, что до этого бы точно не дошло. Чацкая снова затянулась, передавая сигарету девушке, игнорируя странное покалывание в пальцах, и попыталась представить Дэнни на грязном заднем дворе в ебенях Берлина с толстым усатым немцем. Эта картина вызвала у нее смешанные чувства, но она уже была обкуренной и тупо прыснула. Дэнни, задумчиво разглядывающая носок своего ботинка, бросила на нее заинтересованный взгляд. – Что? – весело спросила она, когда Чацкая забрала у нее сигарету. Настя затянулась и тут же, вдохновленная внезапной идеей, резко вскинула голову. Дэнни на секунду отвлеклась, зацепившись взглядом за ее рыжую прядь. –Ты должна вести блог, – заявила Чацкая, хлопая себя рукой по колену, будто ставя на этом точку. – Блог? – Ну да, – совершенно серьезно кивнула Настя, игнорируя ту часть мозга, которая подсказывала, что она несет какую-то хрень, – ну, знаешь, зафигачишь себе какой-нибудь сайт и будешь заливать туда истории. Жизненные. – Истории…– Дэнни на секунду нахмурилась, будто что-то обдумывая, пока Настя, прикрыв глаза, следила за ее лицом. – А идея-то заебись. Соберу миллионную аудиторию и буду с них за посещение брать бабло, – энтузиазм в ее голосе крепчал с каждым словом, и ее саму накрывало все сильнее. «Куда уж сильнее». – Ну тогда и ты, – «а, вот сюда». Настя бросила на нее взгляд, полный искреннего недоумения, и взяла косяк. – Что «я»? – Ну как «что»? – Дэнни заговорщески усмехнулась, бросая на нее внушительный взгляд, – Блог. Заебенишь свой, будем на пару пилить всякие кулстори,- Настя растянула губы в улыбке, - жизненные наставления и шутейки про наркоту, суицид, пидоров и… –..и.? – на выдохе повторила рыжая, понимая, что она на пределе истерики. – ..и друг про друга, ясен хер. В камере зазвенела тишина, и мгновение они снова смотрели друг на друга, как будто виделись впервые, а затем тишину разразил пьяный истерический смех. Дэнни завалилась на холодный бетонный пол, едва не ударившись головой о ножку койки, следом за ней грохнулась Чацкая, в последнюю секунду выставив руку, и оперлась на локти. Обе все еще сипло посмеивались, пытаясь привести дыхание в норму. – Будем брать с них по доллару, каждый раз, как захотят пошутить про Чацкую и Дэнни, – отрывисто хмыкает Настя, перевернувшись на спину, – а потом как-нибудь запилим им туда горячую тюремную порнуху. Надо будет у коменды наручники спиздить. Дэнни игриво ухмыляется, но тут же хрипло выдает: – Я сверху. От этого тона у Насти почему-то бегут мурашки, хотя, может, все дело в том, что она обдолбанная в ноль. Она снова хмыкает. – Да. Ты уже говорила. Дэнни нахмуривается, вспоминая. – Я тогда про прачечную говорила, верхний этаж. Рыжая шлюхенция. В темноте камеры снова звучит сиплый смех. *** Разговор медленно угасал вместе с окурком, смешки стихли, приглушенные голоса терялись в клубах дыма. Наконец, камеру заполнила тяжелая тишина, нарушаемая неровными вздохами и жужжаньем электрической лампочки в коридоре. Сделав очередную затяжку, свозь затуманенное сознание Настя внезапно поняла, что уже несколько минут тупо пялится на то, как Дэн расслабленно теребит в руках шнурок своего ботинка. Что-то нервно зашевелилось внутри, но Чацкая быстро прогнала это ощущение и протянула брюнетке косяк. Та резко (слишком резко) вскинула на рыжую глаза и приняла из ее руки окурок, чувствуя, как от прикосновения к пальцам Насти по коже пробегает холодный ток. Дэнни затягивается и выпускает внушительное кольцо дыма. Настя не знает, виной тому темнота, или давивший на мозг как трехтонная фура тяжёлый день, или наркотик, но ей кажется, что глаза у девушки странно блестят. Дэнни снова наклоняет голову и одергивает потертую ткань штанов, а в следующую секунду бросает на Настю взгляд. Ну, взгляд; исподлобья, долгий и напряженный, и Настя запоздало понимает, что не дышит. Секунда, всего ебанная секунда, ровно столько она выдерживала эту нехитрую пытку, чтобы резко моргнуть и, вдохнув дыма, хорошенько поперхнуться. Дэнни встряхивает головой, откидывая со лба раздражающие волосы, но взгляда не отводит. Слишком запоздало хмыкает, насмешливо кривя ухмылку. Слишком поздно смеётся. Слишком сильно наркотический дым давит на лёгкие, бьёт в голову, слишком пьяно блестят в темноте влажные глаза. Сегодня все слишком. Нарастающее напряжение давит на них не хуже дыма, но Дэнни все равно вальяжно откидывается на стоящую сзади койку и медленно – само сраное спокойствие, ха – закидывает голову наверх. Чацкая цепляется взглядом за разметавшиеся по плечам тёмные пряди и останавливается на открывшейся шее; кожа такая бледная, что в темноте подруга похожа на какую-то потустороннюю поебень. Зрелище слишком волнующее, так что Настя не замечает, что мысленно назвала её подругой. Точно, блять. Подруга. Она хмыкает собственному пьяному бреду и поспешно отворачивается, боясь быть застуканной с таким – она в этом уверенна – взволнованным выражением лица. Дэнни краем глаза наблюдает за рыжей макушкой и лениво заключает, что лучше Чацкой, рассуждающей о несправедливости этого сраного мира, может быть только обдолбанная Чацкая. Без шуток. Дэнни продолжает наблюдать за тем, как Настя слишком серьёзно, почти зло, хмурит свои охуенные брови, и бросает взгляд на забытый косяк. Он почти кончился. "Блять" – выдаёт её мозг, когда очередная за этот вечер ебанутая идея ударяет в голову, но она уже слишком обдолбанная, чтобы остановиться. –Косяк кончается, – безмятежно прерывает её мысли Настя, обреченно разглядывая окурок в своей руке. У Дэнни есть шанс остановиться. – Я хочу... – Давай шотган, – слова хрипло срываются с языка до того, как она успевает подумать, но... нахер. Настя немного ошалело пялится прямо в её глаза, и на секунду Дэн теряет суть разговора (если такова имела место быть), но тут же возвращает на лицо самоуверенную снисходительную ухмылку. В темноте она похожа на оскал. – Давай, – Настя не понимает, на кой хуй она согласилась, но тут же внезапно осознает: она черстовски этого хочет. Дело не только в наркоте, или в полном бардаке у нее в голове, нет. Она чертовски хочет оказаться ближе, намного ближе к этому блядскому рту. Дэнни затягивается в последний раз, и Настя впитывает это зрелище, физически ощущая, как по её собственным венам ползет нарастающее беспокойство вперемешку с дымом. Она пододвигается ближе под немигающим взглядом брюнетки, оказываясь в паре сантиметров от её лица. Дэнни отбрасывает сигарету и, не отпуская взгляда Насти, кладет руку ей на шею, притягивая её на минимальное расстояние. Даже не знает, что творит с рыжей все это дерьмо. Или знает. Ебаный в рот. Чацкая может поклясться, что внутри неё стучит так громко, что на этот звук сейчас сбежится вся охрана сектора; она как загипнотизированная пялится в пьяные влажные глаза напротив, чувствуя себя на пределе. Дэнни не имеет ни малейшего понятия, что творит, когда открывает сухие губы и медленно, насколько позволяют остатки самообладания, выдыхает едкий дым в приоткрытые губы напротив. Кровь гонит по их жилам со скоростью света, все, что осталось на задворках сознания, медленно растворяется в отравленном дурмане. Если ебаный конец света реально существовал, то это был он; медленно просачивался из приоткрытых губ Дэнни и медленно растекался по всему телу Чацкой. Всего три миллиметра отделяли Настю от непоправимого, и, Боже, она была слишком пьяна и слишком близко, чтобы держать что-то там под контролем. Чертовы лёгкие сыграли с ней плохую шутку именно в тот момент, который мог перевернуть все к хуям (если это ещё было возможно). Она с сиплым кашлем откинулась назад, пытаясь одновременно унять и его, и взбесившийся пульс, пока Дэнни рассыпалась в до ужаса рваном и неправдоподобном хохоте. – Слабачка, – сипло выдавила она, когда секундой позже Настя, приведя в норму дыхание, отплевывалась от едкого дыма. – Иди на хуй, – насмешливо, насколько хватало сил, проворчала Чацкая, – я ж не знала, что ты т а к ответственно к этому отнесешься. Дэн спрятала ухмылку, все ещё не до конца держа себя в руках, не замечая, что девушка в шаге от неё слишком усердно смотрит куда угодно, только не в ее глаза. – Ну ясен хер, – её хватает ещё на пару слов, пока она раскачивается на тех волнах, которыми её накрыло секунды назад. – Ты не знала. Настя усмехается про себя, впитывая низкий, грубоватый от дыма – ведь от дыма же? – голос, и думает, что за этот, самый пиздецовый из всех случаев за последнее время, момент она готова с лихвой отсидеть два года, три, пять, десять, да пускай даже до Второго Пришествия – если, конечно, компанию ей составит одна хамоватая белорусская распиздяйка. Чацкая готова поклясться.