Постановка

В персональном ящике электронной почты Феанора, который знали только семь или восемь ближайших друзей и деловых партнёров, оказалось письмо с незнакомого и явно фейкового адреса. К письму был приложен какой-то очень большой файл. Феанор раздражённо постучал костяшками пальцев по столу. Мало того, что кто-то узнал его почту, — ещё и спам прислали! Тем не менее, он открыл письмо. Любезный Феанор! Боюсь, что Вы и по сей день пребываете в полном неведении относительно некоторых аспектов личной жизни Вашего сына. Надеюсь, эта запись откроет Вам глаза. Доброжелатель Феанор удивлённо поднял брови и открыл видео. Он увидел чёрную резную кровать (одну из тех, что были сделаны на заказ по разработанному им образцу), простыни с алыми монограммами его Дома (которые были тоже сшиты на заказ) и витражную лампу в стиле ар-деко с алыми стёклами и гербами: эти лампы он сделал сам и они в каждой комнате. В комнате было довольно темно; на лампу была накинута белая рубашка, и, о ужас, чьи-то трусики. Феанор увидел растрёпанные рыжие волосы старшего сына, Маэдроса, и его дорогую рубашку в тонкую чёрную полоску. Кроме рубашки на нём ничего не было. А под ним лежал кто-то, в ком Феанор узнал своего племянника Фингона. Длинные чёрные волосы, переплетённые сине-золотыми шнурками, рассыпались по подушке. Было слышно, как они, задыхаясь, целуют друг друга. Левая рука Маэдроса ушла куда-то вниз; он, видимо, ласкал своего любовника, и тому это невыносимо нравилось: узкие, красивые руки Фингона царапали ему спину, оставляя дырки и затяжки на рубашке. Фингон глухо застонал, закинул ногу на спину друга, выгнулся — и тут видео закончилось. Феанор посмотрел его ещё три раза и резко нажал на кнопку выключения компьютера, забыв о том, что рабочие файлы могут не сохраниться. Он влетел в комнату к сыну. Маэдрос свернулся клубочком в углу дивана; рядом на столике у него была чашка с горячим шоколадом и он успел прочесть первые сто тридцать шесть страниц огромной фантастической эпопеи. Остальные шесть томов лежали тут же (была у него дурная привычка скупать книги сразу целыми сериями, чтобы потом не искать продолжение), но он только-только вник в интриги богов, которые начались ещё до создания описанного в книге мира и поражался фантазии автора. Появление отца не предвещало ничего хорошего; он со вздохом отложил книгу, не успев даже положить в неё закладку, но первые слова Феанора ужаснули его настолько, что он выронил чашку прямо на ковёр. — Ты с ним спишь? Ты спишь с Фингоном прямо у меня в доме? Ты… — Феанор посмотрел на тёмное пятно от шоколада на сером ковре. — Ты… грязный… не скажу, кто! — Папа… — Маэдрос побледнел. — Папа… я не знаю… я только… — Да ты с него глаз не сводишь! Чего ты не знаешь?! И так всё понятно! — Феанор выругался, уже не сдерживаясь. — Папа… Не знаю, кто сказал тебе… я люблю его. Люблю, но между нами ничего нет. Я бы не посмел… Я просто люблю. Молча. Папа… — Вон из моего дома! Убирайся! Собирай вещи! — Куда?.. — Маэдрос вскочил, взял свою книгу, потом вспомнил о шести остальных, попытался взять всю стопку на руки, но, конечно, выронил. Блестящие, яркие цветные томики с зелёными драконами, крылатыми демонами и летучими кораблями разлетелись по полу. — У него своя квартира. Там можешь этим заниматься со своей подстилкой, но в моём доме — никогда! Выметайся! — Папа, это неправда! — Лицо Маэдроса залила краска. — Ты не смеешь о нём так говорить! Не оскорбляй его! Он ничего тебе не сделал! Он никогда… Феанор со стуком раздвинул дверцы гардероба и полез в отделение для рубашек. Рубашки с чёрными полосками на месте не было, но он пошарил внизу, залез в один из нижних ящиков — и вытащил её. Он потряс рубашкой перед носом сына. На спине было несколько дырок, оставленных чьими-то ногтями. — Вот это что? Вот это сделал — кто? Через пятнадцать минут я завожу машину. Чтобы твои вещи были собраны. Оденься прилично. И Феанор снова хлопнул дверью. Дрожащими руками Маэдрос уложил новые книги в большую спортивную сумку, кинул туда несколько учебников, большую тетрадь для записи лекций, ручки и одежду. Дорогие костюмы и рубашки, он, конечно, не стал брать. Подумав, засунул порванную рубашку на дно. Феанор действительно появился через пятнадцать минут. Он был так зол, что сам взял сумку Маэдроса и понёс её к машине. — Папа, ты ставишь меня… нас в неудобное положение… Он же… Пожалуйста, не надо. Поверь, он даже не поймёт, о чём речь… — Феанор захлопнул дверцу машины и выехал на шоссе. — Папа, мне так стыдно, что… — Раньше надо было стыдиться, — лаконично ответил отец. Фингону сняли уютную двухкомнатную квартиру рядом с университетом. Не пентхаус, конечно, он и сам бы такого не хотел, но всё-таки тут был балкон, из спальни — вид на университет, из кухни — в закрытый, мрачноватый, но уютный дворик с фонтаном и скамейкой. Дом был очень приличный; тут работали охранник и лифтёр, которые остолбенели, когда в подъезд ворвался Феанор, размахивая огромной сумкой и, никого не спрашивая, нажал на кнопку лифта. — Я… мы… к моему кузену. Фингон. Он на втором курсе, — ни к селу ни к городу промямлил Маэдрос, хотя курс, конечно, не имел никакого отношения ни к этажу, ни к номеру квартиры. Раньше он здесь никогда не бывал. — Шестой этаж, квартира шестьдесят три, — ответил лифтёр. Фингон проснулся от бешеного, беспрерывного звонка. Первой мыслью было, что кто-то из соседей нажаловался на то, что он вчера до шести утра смотрел сериал (увы, вместо того, чтобы готовиться к коллоквиуму) — хотя как это можно было услышать, стены тут и пушкой не прошибёшь. На игру на виолончели ведь никто не жаловался до сих пор. Он накинул банный халат и открыл. Конечно, если бы он знал, что за дверью взбешённый дядя Феанор, он оделся бы поприличнее. Феанор швырнул сумку Маэдроса в квартиру, не глядя; втолкнул в дверь сына и заявил (к счастью, не так громко, как мог бы): — Твой любовник, Финдекано, теперь будет жить у тебя. Можешь радоваться. Мне у меня в доме это ни к чему. У Фингона закружилась голова и он вцепился в ручку двери в кухню. Он подумал, что должен что-то сделать, ну хотя бы поднять сумку кузена Маэдроса с пола, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. «Наверно, я ещё сплю. Такого просто не может быть…» — Дядя… вы о чём? — У тебя, Финдекано, своя квартира, и тут ты можешь сколько угодно рвать моему сыну рубашки, ложиться под него, целоваться и так далее. Тем более раз он так тебя любит, как он говорит. Совет да любовь. Если тебе, сын, нужны ещё какие-то вещи, напиши мне по электронной почте, я тебе пришлю с курьером. И Феанор захлопнул дверь. Маэдрос опустился на пол рядом со своей сумкой и уставился в стену. Наконец, он нашёл в себе силы сказать: — Прости… я не знаю, что нашло на отца. Просто не знаю. Я… если позволишь, я воспользуюсь телефоном… я сейчас вызову такси и уеду. Кажется, у меня есть деньги с собой, — он пошарил в кармане куртки. — Наверно, хватит. Телефона нет… Фингон молчал. — Ну прости же, — сказал сын Феанора. — Я… я лучше сейчас уйду. Позвоню откуда-нибудь. — Маэдрос встал, продолжая не смотреть на него. — Ладно. Ну что ты молчишь?.. — Он… значит, это неправда… то, что он сказал, — выговорил, наконец, Фингон. — Зачем он так сказал? — Нет, — с горечью сказал Маэдрос. — Нет, это правда. — Он открыл молнию на сумке, надеясь найти там ещё немного денег; одна из книг снова вывалилась на пол. — Не знаю… не знаю, кто ему сказал. Я раньше вёл дневник. Там я написал об этом. Но я его давно уничтожил. — Почему?.. — спросил Фингон. — Почему что? — Почему уничтожил? — Не было смысла писать, когда всё стало… безнадёжно, — ответил Маэдрос. — Когда я понял, что ты никогда мне не ответишь не то чтобы взаимностью, а даже… в общем, вообще никак. — То есть всё так и есть? — Да, — сказал Маэдрос. Он уткнулся в сумку, вроде бы для того, чтобы спрятать книгу, но на самом деле ему хотелось в неё забраться и закрыть молнию изнутри. — Да, я тебя люблю и испытываю к тебе совсем не братские чувства. Ты именно это хотел услышать? — Именно это, — тихо ответил Фингон. Он протянул руку и завёл прядку рыжих волос кузена, которая почти коснулась пола, ему за ухо. — Я тоже. Маэдрос бросил на него затравленный взгляд. Небрежно заплетённая на ночь коса развилась, и по плечам и спине Фингона раскинулись густые, тяжёлые чёрные локоны. Рыжеволосый юноша медленно разогнулся, протянул руку; Фингон зачарованно смотрел ему в полные слёз глаза, видя, как стыд и обида сменяются отчаянной надеждой. Маэдрос коснулся кончиками пальцев его волос, поглаживая пушистые прядки на плечах, спине, у висков. Фингон потянулся к нему; он был так близко, что Маэдросу захотелось поцеловать его, но он не посмел. — Значит, ты… — прошептал Маэдрос. — Ты мне тоже нравишься. Больше, чем надо… Они встали. — Не уезжай, — сказал Фингон. — Можешь тут побыть. В гостиной есть диван… или… ну, как хочешь, — он тоже покраснел. — Я тогда… я отнесу туда сумку? Можно, я книги достану? — Маэдрос стал выкладывать книги и вещи на журнальный столик и диван, поминутно роняя их. Толстые шторы были задёрнуты, и что внутри сумки — он почти не видел. — Ох, я забыл металловедение, а в понедельник контрольная… — Ничем не могу помочь, — Фингон рассмеялся. — У меня про металлы только в пособии по теории звука. — Ему всегда было жаль кузена: подумать только, отучившись пять лет на физика-теоретика, теперь ещё и получать отдельный диплом по металлургии! Он присел рядом на диван. Они взяли друг друга за руки, не зная, что сказать друг другу. — Ты правда тоже? — спросил опять Маэдрос. — Я не могу поверить. Ты, наверно… Ты наверно, поссорился с ней… с ним… — С кем? — Ну, с кем ты живёшь… — Маэдрос оглянулся. Никаких следов присутствия кого-то ещё в квартире он не замечал и не заметил. — Это твой отец тебе сказал?! Ни с кем я не живу! Просто я люблю быть один… и не люблю никому надоедать со своей музыкой. И дома Тургон меня заел, чтобы я… чтобы я уже… — Что? — Тургон очень хотел, чтобы я признался тебе, — еле слышно ответил Фингон. — Я думал, лучше не надо. Так можно было хоть надеяться. — А я думал, ты кого-то нашёл, поэтому и стал жить отдельно, — голос Маэдроса дрогнул. — Я тогда и решил, что всё уже совсем безнадёжно… Ты правда не против, если я побуду тут? — Нет… Маэдрос прижался щекой к его щеке и гладил по волосам. Честно говоря, ни о чём большем он раньше и не мечтал. Но он никогда не думал, что может ощутить такой невыносимый жар, от которого кружится голова; даже от самых горячих и невероятных фантазий никогда ему не приходилось так вспыхивать. — Мы… — шепнул Фингон, обнимая его за шею и слегка рассмеявшись, — сидим, как просватанные… как будто родители поженили нас, а мы ничего друг о друге не знаем… — Иди ко мне, пожалуйста… — Маэдрос осторожно притянул его к себе на колени. — Я тебя только поцелую, можно? Можно, Финьо? — Да… А что за рубашка? Ну, твой отец говорил: если хочешь рвать рубашку… — Я ничего не понял, правда, — виновато сказал Маэдрос. — Не понял, кто ему и что рассказал, и с этой рубашкой тоже ничего не понял. У меня в шкафу была какая-то рваная рубашка: он почему-то думает, что ты порвал её… ну, в общем, как будто бы у нас уже… — А я не буду ничего рвать, — Фингон расстегнул воротник его рубашки и поцеловал в шею. — Я… я так люблю тебя. Знаешь, мне даже присниться не могло, что в один прекрасный день твой отец просто привезёт тебя и отдаст мне! Мне кажется, я схожу с ума. — Мне тоже так кажется, — ответил Маэдрос, целуя его руки. Феанор раздражённо стучал ножом по тарелке. Жена и сыновья уехали к тестю; дома остались только самые младшие. Настроение отца на Амрода и Амраса, в отличие от остальных домашних, никак не действовало: они жили в каком-то своём мире. И сейчас они смотрели только друг на друга. Амрод положил Амрасу на блюдечко клубнику с торта, Амрас Амроду — мармеладку. Феанор невольно улыбнулся. Со своего факультета органической химии рыжие близнецы приносили только отличные оценки, да и дома всё время возились с какими-то реактивами. В общем, вели себя примерно. — А где Маэдрос? — спросил Амрод. — Он… эээ… поехал к Фингону. Ну, может, на пару дней, — неохотно объяснил Феанор. — Может, дольше. В общем, поживёт у него. Там к университету ближе. У него сейчас много зачётов. — Феанор вздохнул, вспомнив, что, вернувшись, заглянул в опустевшую комнату сына и увидел на полу несколько учебников. Надо будет потом всё-таки ему завезти. — Это хорошо, — ответил Амрод. — Они так привязаны друг к другу, — сказал Амрас. — Просто очень, — сказал Амрод. Отец с подозрением посмотрел на них, но ничего не сказал и продолжил ожесточённо резать отбивную. Сейчас Амрод и Амрас были в своей комнате — комнате, которая когда-то была длинной светёлкой на последнем этаже их дома, где их бабушка Мириэль вышивала свои гобелены. Отец искренне полагал, что здесь химическая лаборатория. Дверей здесь было две — наружная, за которой были шкафчики и коробки. Но в них были совсем не химические реактивы, чашки и колбы. Амрас открыл вторую дверь. Амрод с восхищением вздохнул, глядя на него. На Амрасе было длинное, в пол, чёрное платье с синими и бриллиантово-хрустальными блёстками и с разрезом до пола; свои длинные рыжие волосы он покрасил в угольно-чёрный цвет. На шее было бриллиантовое ожерелье, на ногах — лаковые остроносые туфли. На плечи брат накинул тяжёлое, пушистое, чёрно-серебристое боа. Его было просто не отличить от тёти Анайрэ. Амрас, прищурившись, взглянул на Амрода. Неплохо. На волосах не только золотая краска, но и звёздочки-блёстки; вокруг головы — тугая коса, остальные пряди, завитые и надушенные, падают на плечи. Длинный полупрозрачный белоснежный пеньюар, и… розовые трусики? — Ты что? Разве Галадриэль может носить такие трусики? С зайчиками и морковкой? — Конечно, — обиженно сказал Амрод. — Ты что думаешь? Я спросил у уборщицы в бассейне, где она плавает, какие они у неё. — А это не опасно? — Знаешь ли, я не первый, — подмигнул Амрод. — Ну ладно… но это как-то слишком аутентично. Может быть, в другой раз белые?.. Ах, да… Амрас нажал на кнопку, включив камеру, которая незаметно стояла на полке. Амрас отстранился, повёл плечами; теперь он на самом деле будто превратился в Анайрэ; её — почти её — голосом он сказал Амроду: — Нэрвен… что ты тут делаешь? — Я жду вас, тётя, — мягким меццо-сопрано Галадриэли ответил Амрод, приподнимая край пеньюара. — И что это на тебе такое надето? — Амрас зацепил ноготком край розовых трусиков. — Это неприлично. Совсем неприлично. Ты плохая девочка, Нэрвен. Очень плохая. — Амрас скинул боа и провёл мягким мехом по его животу, бёдрам, между ног. — Сними это. Амрод вздохнул, медленно снял розовый предмет и отбросил его в сторону; он приподнялся, и Амрас обернул вокруг его бёдер боа. — Это так… щекочет… — выдохнул Амрас, — раздражает… — Ты вела себя так плохо, Нэрвен! Скажи спасибо, что это всего лишь мех! — Но это так красиво… Ой! Послушай, Амрод… — Что такое? Ты всегда всё портишь. Что-то говоришь невпопад, — Амрод дёрнул себя за крашеную чёрную прядку, став на мгновение очень похож на Феанора. — Амрод, как ты думаешь, когда Тургон приходил чинить нашу камеру, он ничего не заподозрил? Он не мог заглянуть в наши файлы? — Не говори чепухи! И зачем ему? В доме дяди Финголфина же все гуманитарии, — пренебрежительно сказал Амрод. — Музыка, филология, история… Ну подумаешь, Тургон компьютерщик, но он же всё равно по основной специальности искусствовед. Он даже папину почту взломать не смог, хотя мы просили. Все наши видео лежат в папке «Химия», он никогда не стал бы туда заглядывать!.. Ладно… Ах, Нэрвен, у тебя косички, как у порядочной девушки, но я-то знаю, ты очень плохая!