Рейс 93

Мэг сидит за рулём и плачет. Солнце ещё не слепит глаза, а только набирает силу, но Мэг предательски щурится и ревёт. - Это всё солнце, Фредди, - виновато говорит она и шмыгает носом. Мы въезжаем в тень, и от этого оправдания кажутся ещё более искусственными и натянутыми – Мэг просто в очередной раз не хочет меня отпускать, и мы оба отлично понимаем, что дело именно в этом. Я молчу, потому что устал день за днём повторять одно и то же, потому что устал объяснять, что, как бы я не любил Мэг, от работы я не смогу и не захочу отказаться, потому что в кармане пиджака у меня лежит коробка с кольцом, и, как только я вернусь из Сан-Франциско, кольцо окажется у Мэг на пальце, потому что я не хочу выяснять отношения с Мэг. Я хочу жить долго и счастливо, в довольствии и здравии, продолжать бизнес, растить детей-шалопаев и по возвращении с работы получать поцелуй Мэг. Я – обыватель и потребитель, и мои запросы вполне соответствуют возможностям. Что-то маленькое и тёмное ныряет под колёса автомобиля, Мэг резко тормозит и прикладывается головой о руль. Меня удерживает ремень безопасности, и я мысленно делаю пометку: «Когда Маргарет Уильямс станет Маргарет Джонс, я сделаю всё, чтобы за рулём она не оказывалась. Найму шофёра, буду водить сам, научу детей – неважно. Но сделаю». Не обратив внимания на разбитый лоб, Мэг выскакивает из машины и смело лезет под колёса. - Маленький, - шепчет она, баюкая что-то пушистое, - бедный мой, прости, прости, прости… Фред, кажется, я его сбила. Я вылезаю из машины и присматриваюсь: под колёсами лужа крови, Мэг прижимает к груди дохлого кошака, впрочем, кошак дышит и надрывно хрипит, а потому ещё жив, но долго не протянет. - Слушай, - говорю я, - бросай его и поедем. Правда, я опаздываю. Мэг молчит и прижимает к себе кошака. На его чёрной шерсти кровь почти незаметна, но светлая блузка Маргарет уже в тёмно-красных разводах и пятнах. - Мэг! - Не волнуйся, Фредди, я сейчас. Сейчас мы поедем. Сейчас я его устрою и сяду, ты не волнуйся только. Я медленно вдыхаю. Мысль о том, что Мэг снова устроится за рулём, а в бонусе у неё имеется полудохлый кошак, меня нисколько не греет. - Знаешь, я дойду сам, здесь недалеко, - я вытаскиваю чемодан из багажника, быстрым шагом минут пятнадцать, вполне можно успеть, - не волнуйся особенно, а то ещё попадёшь в аварию. Целую Мэг в залитую слезами щёку, улыбаюсь и двигаюсь в сторону аэропорта. - Фредди, - окликает меня Мэг, - ты обязательно позвони, как долетишь. Я волнуюсь. - Не переживай! – кричу я в ответ. – Самолёты падают ещё реже, чем кошки попадают под колёса. Через пять минут быстрой ходьбы я начинаю себя проклинать, через десять - я уже мокрый насквозь и задыхаюсь, через пятнадцать – красный, как отварная креветка, я вваливаюсь в здание аэропорта, чудом успев на регистрацию. Милая и улыбчивая девушка за стойкой протягивает мне билет в бизнес-класс, доверительно сообщая, что будь пассажиров чуть больше, такое место бы мне не досталось. Я откидываю прилипшие мокрые пряди со лба, сдаю багаж и вздыхаю с облегчением – без меня не улетят. Настроение стремительно улучшается уже по дороге на посадку, на рейс я успел, через несколько часов буду в солнечном Сан-Франциско, через несколько дней вернусь домой к Мэг, кота она наверняка вылечит и, вероятно, захочет оставить. Пусть, я не против, может статься, кошак окажется отличным, даром, что слегка придурковат и бросается под колёса, просто не кот, а лемминг какой-то. «Предлагаю назвать кота Леммингом» - sms отправляется Мэг, и я довольно улыбаюсь. Народу в самолёте действительно мало, что довольно непривычно – внутренние рейсы, особенно между крупными городами, почти всегда забиты под завязку. В соседнем с моим кресле обнаруживается мрачный тип, старше меня раза в полтора, с презрительной рожей, которую усиленно скрывает за газетой. Я предпочёл бы компанию кого-нибудь более молодого или, хотя бы, более расположенного к людям, у хмыря же на лбу написано, куда он меня пошлёт, если я вздумаю завязать разговор. Я падаю в кресло, хмырь отодвигается от меня подальше и чуть не вдавливается в иллюминатор. Откидываю голову назад и понимаю, что пешая прогулка до аэропорта оказалась довольно утомительной. Что ж, смотреть в окно не получится, разговаривать не получится, остаётся спать – тем более, в Сан-Франциско понадобится свежая голова. *** Спать в кресле, оказывается, довольно удобно, разве что ноги толком не вытянуть, но это пустяки. Сквозь сон слышатся чьи-то всхлипы, понемногу переходящие в сплошные надрывные рыдания – кто-то опять путешествует с младенцем. К первому голосящему добавляется второй, к ним – ещё один. Мне кажется, весь салон заполнен орущими детьми, и спать под их вопли совершенно невозможно. - Знаешь, Франц, - сквозь детский плач до меня доносится голос соседа, - не получится репортажа из Сан-Франциско. Новости видел, сам понимаешь. Зато с первой полосой проблем не будет. Да и с остальными, пожалуй, тоже. Теперь смотри, все материалы есть у меня в компьютере. Пароль для входа – God save the queen. Порнографии нету, и не надейся. Дальше – сам разберёшься. Сон уже почти ушёл, но я продолжаю сидеть с закрытыми глазами, откинув голову, в безнадёжной попытке задремать снова. Куда там – когда вокруг надрываются дети, а сосед решил побеседовать по телефону. Тип в кресле рядом нравится мне всё меньше, мало его кислой физиономии, так он ещё и, наплевав на все правила, включил телефон и ведёт диалоги с непонятным Францем. - Сам ты дурак, - почему-то голос соседа звучит странно, сдавленно и обречённо, - ну кому мне ещё звонить? Я надеялся, хоть ты трубку в соплях не утопишь… Я окончательно просыпаюсь и поворачиваю голову с целью высказать соседу всё, что я думаю о нём и об использовании телефона в салоне самолёта. Потом надо будет вылезти из кресла, пройтись по салону и рассказать то же самое родителям незамолкающих отпрысков. - Нет. Не выберусь. Так что коньяк с меня. У меня мелочь какая-то лежит в левом верхнем ящике, на рюмку хватит. Выпей за всё, что было. И за то, чего не было – наверное, тоже. Он убирает телефон и смотрит на меня. Прямым немигающим взглядом сухих покрасневших глаз, кажется, ещё мгновение, и он разрыдается. Я поспешно отворачиваюсь. Никаких младенцев в салоне нет. Ни одного. Это я понимаю сразу, посмотрев в сторону, противоположенную соседнему креслу. Рыдают абсолютно взрослые люди, вроде меня или моего соседа, плачут, уткнувшись в плечо сидящего рядом, или срывающимся голосом говорят по телефону. Безумие. Какое-то всеобщее безумие. - Что происходит? – я поворачиваюсь обратно к соседу. - Что на всех нашло? - Вы проснулись, - наконец реагирует он, по-прежнему глядя вперёд без всякого выражения, - лучше бы спали, умерли бы спокойно. Мы заложники, самолёт захвачен. В детстве у меня были рыбки, разноцветные и на редкость глупые. Рыбки на удивление смешно открывали рот и хлопали губами. Кажется, сейчас я сам выгляжу, как мои бывшие питомицы, потому что рот я открываю, а сказать ничего не могу. Зато говорит мой сосед, спокойно цедит слова, глядя совершенно немигающими глазами. - Это спланированная террористическая атака. Два захваченных ранее самолёта уже добрались до своей цели, врезались в здания Всемирного Торгового Центра, ещё один пока просто захвачен, как и этот. Мы обречены. А перед смертью люди обычно хотят что-то сказать своим близким. Я захлопываю рот настолько резко, что зубам становится больно. Я не хочу умирать. Я не готов умереть. Меня ждёт неподписанный контракт в Сан-Франциско, меня ждёт Мэг дома в Нью-Йорке. Меня ждут неисполненные планы и надежды на будущее. Меня ждут глупые рыбки, чёрный кот по кличке Лемминг, четверо детей в перспективе, собственный бизнес и домик в пригороде. Мне двадцать восемь, я хочу жить. Кажется, всё это я говорю вслух. - Все хотят, - он кивает головой, - но у нас не получится. Или вы предлагаете отбить самолёт? Он издевается, а я готов ухватиться за соломинку. В конце концов, если мы станем бороться, у нас будет шанс. - Это разумнее, чем плакать в телефонную трубку, - я не буду звонить Мэг, потому что не в силах успокаивать её, когда сам разрываюсь от эмоций. Я не буду звонить Мэг, я не хочу, чтобы она плакала и волновалась. Я не буду звонить Мэг, мне проще захватить самолёт, чем сказать в трубку: «Привет. Я умираю. Вспоминай меня иногда». Я не буду. - Верх разума, - цедит сквозь зубы сосед, - предположим даже, удастся справиться с четырьмя захватчиками, предположим, они вас даже не успеют пристрелить. А что дальше, знаете, как управлять самолётом? - Нет, конечно. Откуда мне? Я экономист, а не пилот. - А я журналист. А вокруг нас такие же экономисты, журналисты, бизнесмены и офисные клерки, ни черта не смыслящие в авиации. Мы обречены, если не врежемся в очередной стратегически важный объект, то просто рухнем. Позвоните лучше домой, сможете попрощаться. Я не хочу прощаться. Я хочу захватить самолёт и спастись. А ещё спасти всех остальных, даже мрачного соседа. Я не хочу плыть по течению и рыдать в трубку. Я не хочу умирать, опустив руки. Пусть я даже не знаю, как управлять самолётом. - Я знаю того, кто знает и может рассказать, как посадить самолёт. Я позвоню и узнаю. - Вы успеете озвучить вопрос, и вам влепят пулю в лоб, - он качает головой, - террористы прекрасно понимают английский язык, хоть и предпочитают на нём не говорить, а связь здесь плохая, придётся орать, чтобы услышали. На слезливые прощания и признания террористы закрывают глаза, как и на деловые разговоры вроде моего. Но вам они ничего узнать не дадут, просто пристрелят. Умрёте раньше остальных и всё. Мэг выросла в Квебеке и отлично говорит по-французски, когда-то она пыталась научить и меня, но ничего кроме «voulez-vous coucher avec moi?» я не могу вспомнить. - Куда хотя бы собирались звонить? – спрашивает сосед. – Ваш знаток самолётов знает какой-нибудь язык помимо родного английского? - В Израиль, - огрызаюсь я, - у неё иврит родной. - У неё, - задумчиво произносит сосед и внезапно перестаёт смотреть в одну точку, - вы безумец, но это может сработать. - Только я не говорю на иврите. - Я говорю. Давайте сюда телефон. Как зовут вашу красавицу? Мою красавицу зовут Мэг, но объяснять случайному соседу все перипетии своей жизни и отношений я не спешу, вот выберемся, тогда всё может быть. - Голда. А я Альфред. - Артур, - сосед забирает телефон и жмёт мне руку, - прогуляйтесь пока до туалета, разведайте обстановку. Когда будет пора, я дам знать. В хвосте самолёта один человек, у вас все шансы справиться. Я узнаю, что и как, подниму народ и буду пробиваться в кабину – там двое на входе и один внутри. Постарайтесь добраться как можно быстрее, прихватите оружие. - Хорошо, - почему-то я готов его слушаться и действовать по чужой инструкции, - как мне понять, когда начать действовать? - Let’s roll! – пусть эти слова станут условным сигналом. – Я редко кричу, но голос у меня довольно громкий, вы услышите. На пути к туалету мне в лоб оказывается направленным оружие. Пистолет, револьвер, чёрт его знает. - Мне очень плохо, - голос у меня трясётся, что добавляет правдивости, я поднимаю руки, - очень надо, пожалуйста! Я чуть не плачу, мне действительно нечеловечески страшно. Если террорист выстрелит, план провалится, самолёт останется в руках захватчиков, мы все умрём, а я самым первым. Но он опускает оружие и доводит меня до заветной двери. Я вхожу внутрь, защёлкиваю замок и прижимаюсь горящим лбом к холодному зеркалу. Теперь моё дело ждать. *** Всё должно получиться. Артур дозвонится и объяснит, что происходит. Утро в Нью-Йорке – это разгар рабочего дня в Иерусалиме, Голда подойдёт к телефону, не может не подойти. Артур журналист и знает иврит, память у него должна быть отличная, он всё поймёт, запомнит и справится. Главное – не пропустить сигнал. Мне кажется, что в маленьком туалете я провожу вечность, стрелки на часах ползут, как черепахи. В горле пересохло, а сердце стучит раз в десять громче и чаще. Я всё боюсь, что за собственным сердцебиением я не услышу заветной фразы. - Let’s roll! – всё-таки слышу. Я поворачиваю замок, не заботясь о шуме, который за этим последует, и со всей силы толкаю дверь. Террориста она бьёт по плечу, так что он рефлекторно делает шаг назад, а я, уже ни о чём не думая, бью ногой по голени. Кажется, он даже успевает выстрелить, и шальная пуля попадает в одного из вскочивших со своих мест пассажиров. Кто-то наваливается на террориста сзади, не дав возможности выстрелить ещё раз. Оружие оказывается на полу, я поднимаю его и, оставив захватчика на растерзание толпы, расталкивая людей, бегу в сторону кабины. Перед кабиной два трупа и толпа народу, в кабине раненный террорист, отстранённый от управления самолётом, и Артур. - Я всё узнал, - Артур кивает мне, - это было вполне оправданное безумие, как выяснилось. Ты просто герой, что додумался и убедил меня. Мы все герои. Мы смогли. Артур, я, неизвестные пассажиры, бросавшиеся на захватчиков вслед за нами. Мы спаслись. Смогли. Сделали. - Телефон забери, - Артур протягивает мне трубку. Пистолет, как нечто уже ненужное, я бросаю на пол, принимая у Артура свой раздолбанный, но ещё живой мобильник, где ещё осталась зарядка. Кажется, теперь можно и позвонить Мэг. Сказать, что все мы герои. - Всё довольно просто, - я краем уха слушаю Артура, - вверх, вниз, вправо, влево. Сейчас попробую наладить связь с аэропортом, и будет совсем подробная инструкция. Голова Артура внезапно дёргается, светлые волосы окрашиваются красным, и он сползает с кресла пилота на пол – умирающий последний террорист дотянулся до оставленного без присмотра оружия. *** В кабине со мной два мёртвых тела и множество непонятных кнопок и рычагов. В отличие от Артура, я даже основ об управлении самолётом не слышал и не знаю. Мы теряем высоту. В огромное окно я вижу стремительно приближающийся город, мы рухнем, определённо рухнем на жилой район, погребя под собой ещё несколько сотен человек. «Вправо, влево» я всё-таки нахожу, благо, хоть одним глазом смотрел на Артура. Нахожу, дёргаю до упора, и вижу, что от города мы отходим. Телефон пищит, сообщая о принятом sms. «Ты настоящий безумец, Аль, героический безумец». «Аль», не «Фредди». От Голды. Мэг не напишет, Мэг не знает. Наверное, к лучшему. Мы падаем. Стремительно несёмся вниз. Я не герой. Герой – Артур, герои другие пассажиры. Я – идиот, лемминг, за которым пошли в пропасть все остальные. Герои не умирают, ведя за собой в могилу. Герои спасают мир. Бескрайние зелёные поля Пенсильвании смотрят на меня сквозь окно. Для соседнего города, от которого я сумел повернуть, есть вероятность оказаться и героем. Земля стремительно летит мне навстречу.