All the devils are here

Hell is empty And all the devils are here.

«Я хочу ее. Хочу делать с ней то, что не делал ни один мужчина до меня, и не будет делать никто другой после, потому что я стану последним из всех желающих ее. Хочу, чтобы каждое утро она краснела лишь от одного воспоминания о нашей ночи, чтобы дрожала в предвкушении вечера, когда я снова вернусь в ее покои. Не думайте, что я жажду лишь плоть. Ее душа представляет для меня ту же вечную ценность, что и касания к не испорченной магией коже. Я хочу обладать ею целиком, как и задумано создателем. Мужчина, в подчинении которого его женщина. Я хочу ее многогрешную душу, не прикрытую личинами напускных настроений; разорванное в клочья сердце, исцеляющееся в моих руках; ее изуверские мысли, порочащие само существование власти. Я хочу быть ее демоном внутри, нарочито толкающим в бездну. Я хочу быть для нее тьмой, в которой она очнется на вершине своего царствования. Дьявол услышь! Я хочу обладать Королевой!» Лунный свет серебром омывает стены, лишая каменные плиты тепла и частичек пыли, осевших в трещинах старого замка. Испорченный стихией и войнами, он, как и прежде, хранит своих хозяев от невзгод внешнего мира. Мира, что по другую сторону желает расправиться с каждым обитателем. Луна — свидетель бесчинств и предательств, ей не удастся сберечь Королеву от праведного гнева. Но свет может стать лекарством от злобы, божественный свет. Лунные блики проникают через распахнутые окна и ищут для исповеди мучеников, чей сон так неспокоен ночами. Свет не исцеляет целиком душу, но, покрывая кожу, очищает от мыслей, что становятся паразитами в теле человека, медленно разрушая самые нетленные его составляющие. Свет лишь видимо очищает, внутри все так же остаются червоточины. Их не вывести святой водой и не изменить молитвой. От них не избавиться. Ему ли это не знать. Пустой дворец — лишь подобие дома. Большое кресло создает мнимую видимость уюта. Огонь в камине — иллюзию жизни. Языки пламени беспорядочно бросаются на стены то поднимаясь, то падая в иступленном желании пересечь барьеры кованных прутьев и сжечь все дотла, вбирая силы от каждой поглощенной огненным заревом вещи. Бесполезно. Огонь контролируют, его подчиняют, не позволяя причинить вред. Его больше не боятся. Очень зря. Мысли лучника занимали не только философские размышления о покоренной стихии. Собственная природа внутри требовала внимания, раз за разом подкидывая воспоминания минувшей осени, когда его жизнь изменилась так же спешно, как и лес вокруг. И вопреки узаконенному сезоном переодеванию в желтые тона, изменения Робина проходили быстро, грубо и без его воли. Привычный уклад был полностью преобразован. Он уже и не помнит, когда принял комфорт и роскошь, позабыв зовущее небо и лес с его тихим покровительством бродячему вору. Из прошлой жизни остались лишь едва заметные метки у запястья и на ладони, в тех местах, где деревянная рукоять кинжала скользила вдоль кожи, когда он в порыве ярости вонзал острие в беззащитное тело очередной жертвы. Человек ли, зверь ли. Ему было все равно. Он пропащий. Убийца без имени. Убийца без сердца, как про него говорили. Бессердечный в своем безумстве, он был диким зверем: не приручённым, опасным, непредсказуемым. Он был волен делать, что угодно, убивать кого угодно. Был когда-то, а сейчас… Давно не дикий зверь, но все еще хищник в красивой благородной клетке. И черт его дернул остаться на месте преступления и самому попасть в капкан. Капкан самых прекрасных глаз. Она нашла его в избе мельника. Среди мертвых тел он с завидным спокойствием подставил нож к ее нежной шее и собирался добавить себе в коллекцию новый трофей — Королеву. Самую безжалостную и опасную женщину в Зачарованном Лесу. Он был не прочь омыть руки голубой кровью, прославив свое имя очередным громким убийством, и точно сделал бы это, если бы почувствовал страх. Но его не было. Только обжигающий слух бархатный голос и аппетитный вырез на груди, по которому прогулялось лезвие кинжала. — Тот самый ужасный безымянный убийца, — прошептала она, проводя пальцами по руке, сжимающей ее талию. — Мм, сильные руки. Готова поспорить, они с легкостью могут свернуть шею, или же… разорвать тонкое прогулочное платье. Чертовка знала наперед, как искусить гулящего разбойника. Она бесстрашно извивалась в его руках, не беспокоясь об острие, оставляющем легкие полосы на коже. Чувство собственного бессилия в совокупности с присутствием этого возбуждающего своей дикостью и мощью разбойника наполнили ее тело таким сильным желанием, что Реджина даже не хотела останавливать эту опасную игру. — Робин Гуд. Великий разбойник стал великим убийцей. Лучник так долго не слышал собственного имени, что казалось, каждый звук стал для него чужим. Это сочетание букв пришлось по вкусу обладательнице пышных губ, и она с удовольствием повторяла: — Робин. Гуд. Собственное имя из ведьмовских уст звучало как самый важный чин, дарованный лично Королевой. Она назвала его впервые, но оно словно было написано для того, чтобы она произносила его этим низким грудным голосом, рождающим в мужчине несвойственное смятение. — Я пришла за тобой, вор. Я. Пришла. За тобой. Почему он не сопротивлялся? Почему не убил ее тогда, позволив ведьме сопроводить его под руку в кованую клетку? Не помнит, что за сумбурные чувства властвовали над ним в этот момент, зато он хорошо помнит, как впервые оказался в королевской спальне, почувствовав сладкий запах женщины, кожа которой была так же приятна на вкус. Помнит, как простынь обожгла спину холодом, на миг отрезвив разбойника, который с округлившимися глазами разглядывал обнаженную женщину над ним. Начальное воспоминание — их первая встреча в лесу — точка отсчета новой жизни. Он, как и прежде, живет одним днем, но, черт возьми, это лучшее, что случилось с ним за последние пять лет. Дверь открылась, впуская повелительницу внутрь тускло освещённой комнаты. Тени залегли в складках платья, густых чернильных волосах, в ямочках ключиц, лишь усиливая таинственность и красоту ее изящного, выверенного точно пером до сантиметра, тела. Кошачья походка, томный взгляд и длинные чернильные локоны до ягодиц. Ах, да, и сами ягодицы. Несравненная красота ее тела едва ли сочетается с чернотой души, и все же ему нравится ее другая, темная сторона, скрытая под великолепием дорогих одежд и личин кокетства. — Ты что, умеешь читать? С долей презрения в голосе и с безукоризненно наигранным удивлением. Актерская игра ей всегда давалась безупречно. Робин не сразу вспомнил о книге на коленях, которую он обнаружил на столе, а затем пару минут с интересом изучал. Да, он умел читать, но ей явно было это не интересно. — Плохое настроение? — не замечая яда слов, лучник поднял глаза и хищно оглядел стянутую дорогой тканью фигуру. Талия, обхваченная корсетом, имела самую приятную и соблазнительную для глаз форму, но более соблазнительна была мысль, что под этим нарядом только тонкое кружево белья, которое он сам выбрал ей сегодня утром. — Заткнись. В зеркале напротив темный силуэт обретал золотистый контур — отблески свечей, что танцевали по отшлифованными в форме маркиза камней. Дорогой фиолетовый бархат сплошь усеян этими маленькими капельками: от открытой спины до поясницы, откуда начинается слегка пышная юбка, оттеняющая узкую талию и придающая плечам еще большую хрупкость. Она и так была несравненно мала рядом с ним. Для него — беззащитная, для прочих — сам дьявол. И сейчас темная сила в ней бурлила, словно кипящая лава, грозясь покинуть приделы узкого сосуда и запечься прочным камнем на лицах тех, кто осмелился огорчить Королеву. Раздражало все: от собственного отражения до непричастного к ее злости разбойнику, который с напрасным рвением стремился выяснить причину ее недовольства. — Что?! — прыснула ядом, не отрывая взгляда от его довольных глаз. Робин приблизился. У него были лишь смутные познания о торжестве, проходившем сегодня на территории замка. Связано оно было то ли с заключением договора с соседним королевством, то ли с передачей земель в подарок Ее Величеству. Он не узнавал точно. Не имел возможности, да и, в принципе, желания выходить в свет, поэтому ему было и невдомек, чем вызвана злость королевы, но раз лучник сейчас здесь, значит теперь это его проблема. — Раздевайся — будем избавляться от плохого настроения, — прошептал разбойник, уже по-хозяйски расположив руки на ее бедрах. Она прикрыла глаза, когда почувствовала его короткий выдох у шеи, обдавший влагой темный пушок на выпирающих позвонках. Не содействуя и не отстраняясь, ждала его дальнейших действий. Ему не нужно было напоминать о непосредственных обязанностях. Притянул ее ближе, зарычав от дурманившего разум запаха: что-то цветочное и абсолютно ему незнакомое. Она не пахла так раньше. На одежде был тот же чужой, но приятный запах. Робин услышал его, когда потянул завязки корсета на себя, ослабляя тугую ткань, которая каждый день стягивала внутренности в один маленький комок. — Продолжай, — шепнула она, когда осознала, что он просто любовался ею, не решаясь заходить дальше. Ей можно было простить эту нетерпеливость. Ведь все, что хотела Королева, это забыться, скинуть с тела тяжесть платья вместе с обязанностями, титулами и правилами. Она не могла позволить себе эту роскошь, а он мог. Освободить ее не навсегда, но хотя бы на этот вечер, ночь и, может быть, утро. Черный шнурок упал на пол. Ладони разбойника скользнули под платье и легли на талию, заполняя пустоту между тканью и ее телом. Тепло рук обжигало. Любое его прикосновение нарушало ее собственные показатели, будь то температура или морали. Электрический ток под кожей — всего лишь доказательство того, что кровь начала двигаться быстрее, и рождаемое кончиками пальцев желание смешивалось со злостью, поглощая ее, полностью уничтожая. — Мм, — тихий выдох, и она чувствует дразнящее дыхание у своей шеи. — Ты выглядишь очень сексуально, — словно в доказательство своих слов, разбойник притянул Реджину ближе, чтобы она могла почувствовать нарастающее напряжение в его брюках. — Я знаю. Открыла глаза и встретила с вызовом его взгляд в зеркале. Робин всегда говорил прямо, переняв эту привычку от некогда праведного наставника, он всегда был предельно честен с самим собой и своими желаниям, которые в последнее время полностью совпадали с ее. Но в отличие от лучника, она не была столь благочестива и редко признавалась в чем-то даже самой себе. А Робин не выносил ложь и двуличие. Первое время не прощал это ей, пока не принял и не сдался в глупой бесконечной и не имеющей никакого значения борьбе переучивать ее. Хотя, какое право учить честности может быть у убийцы? Его руки поднялись вверх, но плотный топ платья не позволил скользнуть выше, и Робин раздраженно выдохнул. — Ты просто издеваешься над моей фантазией. Она не успела ответить ему колкостью. Разбойник сдернул ткань вниз, прорычав что-то нечленораздельное. Послышался треск, она очень надеялась, что трагедия не столь велика, и швея справится с этим, иначе лучнику придётся расплачиваться кровью и потом за полюбившееся одеяние. — Чертов оборванец. Наивно полагала, что эти слова хоть малость смогут его оскорбить. Если бы она знала, как возбуждают его проклятья, то точно не скупилась бы на них, наградив лучника самыми изощренными прозвищами. — Повтори. Разворачивает ее к себе и с завидным спокойствием встречает угрозу, мелькнувшую в карих глазах, затем плотоядную улыбку, которая исчезла сразу же, как губы Робина коснулись ее. — Обор… ва… нец, — сквозь поцелуи промычала она, расстёгивая его рубашку. Царский хлопок ему шел. Каждый раз убеждалась в этом, видя Гуда в новом костюме, подготовленным по ее личным требованиям и желаниям. И мнение лучника здесь не играло никакой роли. Она даже не спрашивала его, кидая на кровать новый костюм, лишь кивком головы призывая сменить надоевшие ее взору рубашку и брюки. Хлопок сменяла кожа или шелк, иногда переходя все разумные грани. И пускай кожаные сапоги и льняной дублет смотрелись на нем, словно вторая кожа, особенно, когда были надеты на обнаженное тело, он не желал мириться с ее взбалмошными прихотями. И однажды показал это в своей излюбленной, а вскоре полюбившейся и ей, манере. Той ночью, разорвав при ней дорогие тряпки, впервые заставил подчиниться. Она с удовольствием играла по его сценарию, поощряя каждое движение царапинами, синими следами и громкими стонами, от которых разбойник просто сходил с ума. Но обнаружив в ее послушании особое порочное и физическое наслаждение, он запрещал ей как-либо благодарить его, вынуждая до боли прикусывать губы и сдерживать крики. Той ночью и всеми последующими она подчинялась, но напрасной надеждой была мысль о том, что теперь он имеет власть над королевой. Этого никогда не было. Если только они не находились во власти друг друга. Хаотичными поцелуями Робин осыпал шею, плечи, грудь. Одежда стала мешать и, словно прочитав его мысли, она отошла и медленно стянула вниз платье, что с тихим шелестом скатилось по ее телу. Тонкая паутинка кружева скрывала грудь и ноги — нижнее платье было сделано вручную, и, потратив на ожидание по меньшей мере месяц, она не хотела, чтобы труд мастера был испорчен за считанные секунды этим бесноватым разбойником. — Неа, теперь ты. Я хочу посмотреть на тебя, — сказала она, когда лучник приблизился, намереваясь в иступленном поцелуе снова заставить ее губы просить о большем. Стянув рубашку, Робин бросил ее на пол, добавив к куче бархата менее изысканный лен, с которым не захотел расставаться даже под угрозой смертной казни. Но отказ соответствовать ее двору не стал поводом для злости. Скорее наоборот, такое бунтарство лишь возвысило лучника в ее глазах. Уже с большим рвением она стремилась избавить его от неугодной глазу одежды. И когда мужское тело предстало перед ней во всем великолепии рельефа и мышц, она не могла сдержать восхищенного взгляда. Ее прельщала в мужчинах сила, подкупали мускулы и мощь. Наверное, как и всякую женщину, но его тело было особенное, ибо принадлежало только ей. Королева на мгновенье прикрыла глаза, в тайне сравнивая разбойника с картинами во дворце Мидаса, которые она видела еще совсем девочкой во время дружеских визитов отца. Царь, восхваляя античные имена, хранил греческие скульптуры атлетов, изображения спортсменов, просто красивых и сильных мужчин. Их тела — предел человеческого совершенства. Точеные мускулы и геометричность форм. Это завораживало юную Королеву, соблазняло. Часто в своих мечтах она представляла, что ее будущий муж будет иметь такое тело. Всего лишь мечта, но она никогда не думала, что когда-нибудь ее любовником станет живая копия. Робин нетерпеливо облизывал губы, позволяя осмотреть себя. Это длилось недолго. Как можно покорно ждать в стороне, когда твоя женщина стоит так близко, почти нагая, готовая к греху. И не было смущения в выражении этой принадлежности в словах. Он давно взял за правило называть Королеву «своей». Ведь лучник без стеснения заявлял права на нее и ее тело. Прекрасное молодое тело. Робину всегда льстила мысль о том, что доступ к этому великолепию имеет только он. И, со свойственным мужчинам чувством собственника, разбойник предпочитал в легких дразнящих касаниях заставлять ее дрожать, прекрасно понимая, что кроме него никто не посмеет сделать приятно его королеве. А если и посмеет, вряд ли доживет до утра. И самое великое безумие в том, что его ни капельки не ужасала мысль о трупе в королевской постели, но зато какая злость омрачала рассудок от одной только мысли увидеть ее в чужих руках. Да, он боролся за нее. Он дрался за нее, нередко подобными выходками вызывая гнев Реджины и наказание за очередную потасовку с безвинным юношей, имевшим неосторожность сказать о своих фантазиях вслух. Она не могла контролировать его в такие моменты. Бесчисленные разговоры наедине приводили к одному и тому же каждый раз, когда Реджина старалась его вразумить — она оставалась без одежды. Робин был опасен не только из-за того, что его стрела без труда находила цель и несла гибель каждому, кому не посчастливилось перейти дорогу бывалому разбойнику. Острие стрелы выцарапывало имена на безжизненных камнях, ставших последним напоминанием о этих несчастных. В отличие от нее, он не оставлял тела в назидание другим. Хоть вор и не был лучше нее, все равно предпочитал придавать мертвеца земле и помочь душе найти покой. А она разве заботилась об этом когда-то? Отнюдь. И все же, эти двое стоили друг друга. Беспощадная, обезумевшая от жажды мести женщина, упустившая свой шанс на счастье, и потерявший счет времени и своим грехам мужчина, лишившийся крова. Возможно, оттого их тела так страстно желали присутствия другого в кровати, а души — места в чужом сердце. Им просто необходимо было заполнить эту пустоту хоть чем-то. Пусть это будет такой же отступник с целым грузом тревог и непростительных ошибок за спиной. Искалеченный, но не сломленный. Со своими кошмарами, со своей жаждой. И пока жажда близости была взаимна, они не чувствовали себя одиноко. Насытившись его взглядом и насыщая сама, Реджина подошла ближе, позволив лучнику проследить движение тонкой нити по ее телу. В короткой полупрозрачной кружевной сорочке, она не выглядела больше опасной или безумной. Слишком нежная, слишком хрупкая. Пускай облик ангела обманчив, но сейчас он не мог представить ее кем-то другим. Теплая мужская ладонь едва коснулась плеча и спустилась вниз по изящной руке, пахнущей миндальным маслом, которое она наносит дважды в день: утром и перед сном. Лучник встал за ее спиной и убрал волосы на плечо, освобождая место для дразнящих ласк, которые она так любила получать в моменты их близости. — Расскажешь мне, что случилось? — аккуратно поинтересовался он, боясь своим любопытством отбить у нее желание. — Позже, — промурчала женщина, откидывая голову в сторону и ощущая, как губы разбойника прошлись по выделившейся артерии. Не спеша изучив ее шею дюйм за дюймом, Робин понизил голос и ответил: — Как пожелаете, Ваше Величество. Тут же его зубы сомкнулись в ласковом укусе, отчего Реджина дернулась и вцепилась в руку, удерживающую ее за талию. — Робин, — простонала она, крепче сжимая пальцами его ладонь. Боже. Он сходит по ней с ума. Ее голос — музыкальная композиция самых изысканных тонов, его любимое сочетание, которое лучник всегда узнает. Его имя из ее уст — сладкий яд, который он принимает каждую ночь перед сном. Отравляя свой рассудок, погибая от одной капли смертельного нектара, Робин не в силах отказаться от этой пагубной привычки. — Позволишь? Кончиками пальцев поглаживая шею, снимает изумрудное колье, за невинным поцелуем, скрывая страх сорваться в эту пропасть слишком быстро. Он не любил спешку, поэтому не сразу решился разорвать на ней платье, предпочитая более традиционный способ избавления от одежды. Губы вновь оставили след от поцелуя, а руки скользнули вниз, очерчивая стройный силуэт, более не скрытый красивыми одеждами. Все еще украшая укусами шею, разрешал ей выпустить коготки и вцепиться в короткие волосы, побуждая к продолжению прелюдий. Подобные действия превращали эту опасную женщину в ласковое мурчащее животное: послушное и податливое. Она не была такой при дворе, не слышалось даже уважения в ее речах, но стоило разбойнику лишь прикоснуться к открытой шее, обнять ее, лаская тело сквозь парчу платья, Королева бросала свое оружие и сдавалась на месте. Робин спрятал лицо в волосах, выдыхая рвано и резко, словно после долгого бега, что было бы слишком глупо, ведь главный марафон был еще впереди. — От тебя по-другому пахнет. — Новый парфюм, — ответила она, прикрыв глаза от наслаждения. Его губы умеют творить прекрасные вещи. И прямо сейчас они оставляли чувственные, наполненные нежностью и скрытым азартом поцелуи на ее ключицах. — Подарок. — Подарок, — повторил он. Чертовка знала, как зацепит его этой фразой. Ревность разбойника была тем маленьким безумием, с которым она играла с особым азартом. Сколько бы обожателей не было до лучника, никто так рьяно не отстаивал свои права на нее. Как и любой женщине, ей льстило это, но вот в чем разница — не у каждой женщины в постели ночует убийца. Она так до конца и не понимала на что он способен. Особенно в порыве ревности. — Ты не скажешь мне от кого? — вкрадчиво спросил разбойник, стягивая петельки сорочки с ее плеч. — Нет. — Слишком много секретов за сегодня, Ваше Величество. — Не смей! — слишком поздно, Робин успел сорвать последнюю преграду к ее телу, остается только надеется, что тонкая нить выдержала это. — Почему на тебе всегда слишком много одежды, Реджина? — прошептал он, сделав акцент на ее имени. Черт, он был рожден чтобы так произносить его. Словно демон вселился в эти губы и шептал проклятья, которые языками пламени ласкали ее тело, не оставляя уродливых следов присутствия огня. Только жар чуть ниже живота и дрожь в ногах. Более, чем приятная пытка, руководить которой мог только он. Робин — единственный обладатель исключительного права называть ее по имени, и он с удовольствием пользовался этой честью. — Ре-джи-на — прошептал по слогам, отчасти выдыхая ее имя. Провел губами по шее, царапая, а затем исцеляя нежными поцелуями. Только его губы были ласковы к ней. Только они дарили страстные поцелуи, не причиняя боли, не терзая плоть, не оставляя синие следы на теле, которые она просто ненавидела получать во время сексуальных игр с прочими. Разве что, лучнику это не возбранялось, но пока он и не пытался клеймить ее столь примитивным образом. — Я хочу тебя. Это было последнее, что она сказала. Простынь обожгла тела холодом, а пришедший из окна ветер лишь усилил этот озноб, словно подталкивая их к сближению. — Быстрей. Нет, не холод, она просто была голодна, как хищница, как женщина. Как можно скорее избавиться от своих проблем, забыться и погрузиться в эту эйфорию, вызываемую каждым прикосновением обнаженной кожи и каждым поцелуем на ней. У них впереди вся ночь, чтобы потерять рассудок. У него впереди вся ночь, чтобы заставить ее чувствовать себя нужной. — Ты так нетерпелива, — срывающимся на хрипы голосом отвечает на приказ, не собираясь слушаться. Он нарочно делал все наперекор, наслаждаясь ее уязвимостью в моменты их близости. — Ты слишком много болтаешь, — повысила голос, оттолкнув разбойника на другую сторону. Растерянный Гуд упустил момент, когда Королева оказалась сверху. Разбойник расслабленно откинул голову на подушку, позволив ей ненадолго принять бразды правления, наблюдая за ее неспешными ласками: руками, что стремились изучить его тело, а главное ее взглядом. Страстным и голодным, словно она чертовски долго не касалась мужчины, не чувствовала его в себе. Лучник наслаждался образом правительницы, демонстрируемым ею по-новому каждый раз. Как же она любила доминировать, надо признать, это придавало ей еще больше шарма и соблазна, кои редко могут сосуществовать в одной женщине со всеми прочими ее достоинствами. Идеальная. Для него — точно. Прекрасная бестия, которая не упускает возможности поставить лучника на место. Да, Реджина всегда чувствовала себя хозяйкой, даже если ее старались лишить этого титула. Но она любила эту борьбу, когда он, перехватив ее запястья, что с лёгкостью умещались в его ладонь, подчинял непослушное тело, без насилия заставляя ее слушаться. У Робина была над ней особенная власть: недоступная другим мужчинам. Она с таким упоением слушалась, не предпринимая ни единой попытки покончить с его самоуправством. Сейчас Королева пользовалась случаем, который выпадал ей крайне редко. Давно поняв, чего она ждет от него, Робин не позволял ведьме брать вверх. В прямом и переносном смысле. Порой не хватало этого беспрекословного подчинения Грэма. Но она тут же забывала об охотнике, стоило лучнику прикоснуться к ее губам своими. С жаром льва едва ли сравнятся жалкие крохи тепла волка. Робин смотрел так, словно впервые видел эту опасную, но чертовски сексуальную женщину. Колдунью, что так ловко смогла обворожить его, посадив на прочную цепь, больно режущую гордость. Он и не думал, что останется в живых. Дикого зверя притащили на порог дворца. Наказания он избежал. В тот вечер его спасли смелость и безрассудство, дерзость, сильные мышцы, пронзительный взгляд и слабое тело женщины, которое слишком давно не ощущало мужских ласк. Она выбрала его из тысячи мужчин, тех, что стервятниками кружили вокруг, желая как можно быстрее получить Королеву. Реджина красива и молода, она заслуживает этой стаи, что в лестных фразах и восхищенных взглядах молит хотя бы о жесте в их сторону. Она никому не доставляет такой чести. Кроме него. С первого дня их будто привязали друг к другу. Чем-то крепким. Чертовски прочным. Даже если бы он захотел, не смог бы ее оставить. — Мой зверь, — провела ногтем по груди, глубоко вонзая его в кожу, так, чтобы красная полоса на его груди служила новой меткой. О, она делала это с первого дня. С самой их первой ночи. Лучник никогда не забудет, ведь эти воспоминания не просто въелись в его память, они остались на коже и до сих пор отдавали легким покалыванием в плече там, где она оставила след от своей руки, когда, не контролируя наслаждение, позволила магии опалить его тело. Затем, этой же магией исправила оплошность, оставив лишь едва заметную неровность. Тогда он полюбил ее темную силу. Тогда поверил в нее. Теперь ее губы касались огрубевшей кожи плеча, поднимались выше. Крепко сжав между пальцами жесткие волосы, оттянула его голову в бок, открывая для ласк мускулистую шею. Провела языком по выпирающей артерии. Черт, как же она хороша. Сама теряла контроль, ему безумно это нравилось, ведь это значило, что не он один так свято чтит их близость. Язык очертил контур уха и скользнул внутрь, затем зубы сомкнулись на мочке и тогда, не сдержавшись, Робин слишком сильно сжал ягодицы. Она вскинула голову, негромко застонав в ответ на его грубые ласки. Звуки разбились о каменные стены и мелкими осколками осыпались вниз, попали на его кожу, поранив, выпустив испорченную кровь наружу. Черная густая жидкость, так выглядит душа убийцы. Но рядом с ней он не чувствовал себя монстром, наверное, находя и в ней что-то дьявольское, далекое от божественного света, коим обделен был и он сам. Идеальная пара двух убийц. Реджина сжала пальцами мужские ладони, впиваясь острыми ноготками в кожу, требуя свободы для своих игр. — Расслабься. Робин опустил руки ей на колени, ожидая дальнейших действий. — Хороший мальчик, — провела пальцем по его губе, затем прошлась по ней языком, оставив влажный след. Губы лучника распахнулись в эгоистичном желании углубить поцелуй, снова вернуть себе право лидерства и самое главное: вернуть ее в горизонтальное положение. Утопив стон в поцелуе, оторвалась от мужского рта и взглянула на лучника сверху вниз. Мышцы груди напряжены, оттого так отчетливо видны. Он играл ими, рассчитывая этой манипуляцией сломить ее тиранию и взять все в свои руки. — М-мм, — плотоядно улыбнувшись повела пальцем дальше, повторяя алую дорожку сеткой на его коже, рисуя кончиками ноготков зигзаги на груди, спускалась вниз, где женских ласк ожидала более податливая часть его тела. Они выдохнули в унисон, когда ее рука забралась под брюки и скользнула вдоль возбужденного органа, Локсли громко выругался. В неконтролируемом порыве сжал ее запястье, на миг заглянув в потемневшие от страсти глаза, в которых совсем не осталось света. Только холодный блеск и пустота неосвещённого ада ее души. И в этот самый момент он понял, что их личный ад давно пуст. Ведь все демоны уже здесь. Реджина вскрикнула, когда на секунду притихший разбойник опрокинул ее и навалился сверху, делясь теплом, которого она лишалась каждый раз, как только лучник покидал кровать. Невыносимо. Она боялась холода, который находился под ее кожей. А рядом с Робином не было озноба, даже когда все окна были раскрыты, а они вдвоём без одеяла, нагие украшают тела друг друга поцелуями и царапинами. Они не знают меры и часто в своих безумиях теряют рассудок, пьянея от страсти, от всплеска дофамина в крови. — Осторожней, разбойник. — Безусловно, Ваше Величество, — в шутливом поклоне головы прячет страсть, что блеском отразилась в его глазах. Когда-нибудь он перестанет скрывать свою зависимость от нее. А пока, лишь животный голод. Постоянное ощущения тяжести в теле. Влечение плоти. Он голоден до ее поцелуев и запаха. Лучник нуждался в женской податливости и едва ощутимой боли от любовных укусов, которые она стремилась оставить на нем, как личную подпись. «Собственность Королевы» Он не чувствовал себя зверушкой, хотя таковой и являлся. Но что-то в женском поведении настораживало его. В ее мнимой покорности, в беспрекословном подчинении была какая-то лукавость и несвойственная беспечность. Он не мог этого объяснить и точно не интересовался тем, почему Королева взяла беспризорного разбойника к себе под крыло. Возможно, дело в том, что каждую ночь они выполняют желания друг друга, понемногу восполняя те годы вынужденного одиночества. — Ты помнишь, что обещала мне? — Так сильно хочешь этого? — приподнялась на локтях, оставив поцелуй на его подбородке. — Боишься? — улыбнулся лучник, провоцирую ее, но увидев смятение в глазах, мягко добавил. — Мы просто попробуем, Реджина. Я не сделаю ничего, что может причинить тебе вред. Ничего не ответила, лишь в согласии подняла руки, прижав запястья друг к другу. Замешкавшись, он все же взял с тумбы черную ленту и быстрыми движениями связал ей руки. — Не туго? — Нет Робин подтянулся и поцеловал ее ладони, нежно проведя губами по сжатым пальцам. Она боялась. И это было правильно. Реджина всегда сомневалась в людях, а разбойник покорно принимал эти сомнения даже по поводу себя. Но, черт, как же ему хотелось воплотить свои ненормальные фантазии вместе с ней, но начать они решили с малого. Королева позволила эту небольшую шалость, а дальше он сделает все, чтобы она сама попросила о большем. Поддержав за талию, помог опуститься, затем переплел ленту со спинкой кровати, ощущая насколько напряжено женское тело. Пускай страх и играл в ней, она соглашалась с ним. Робин ни за что не сделал бы то, что могло причинить ей вред. Она знала это, потому беспрекословно подчинялась малейшему желанию разбойника. — Расслабься, — повторил ее же слова, обдав теплом губы, на которых вновь заиграла соблазнительная улыбка. — Это ведь не все? — резко потянула руки в стороны, дабы проверить прочность разбойничьих «кандалов». — Возможно, — ее язык скользнул меж губ, приковывая взгляд Гуда. Она приподнялась и поцеловала его, позволив Робину ответить, а затем вести их игру. — Реджина, — тихо застонал лучник, спустившись вниз к ее шее, — не отвлекай меня. — И в мыслях не было, — ответила она, прикрыв глаза. В следующее мгновенье что-то легло поверх век, скрыв отблески света, видневшиеся сквозь ресницы. — Вот и все. Она вновь ощутила поцелуй. Необыкновенно нежный и долгий, вызывающий дрожь в теле и цепочку мурашек, украсивших спину. Затем его губы скользнули вниз, оставляя томительные поцелуи в тех местах, от которых она начинала дрожать еще сильнее, чувствуя, как сводит мышцы в приятной судороге. Робин, двигаясь словно по карте, знал, когда и где следует коснуться, чтобы подарить большее наслаждение. Он дышал ею. За это время Реджина стала всем необходимым для его существования. Так ему отчасти казалось, ведь только с ней он чувствовал хоть какую-то причастность к этому миру. Миру вне стен замка, словно она была его полным отражением, не требующим дополнительных иллюзий. Глупо быть столь зависимым от женщины. Считать ее центром Вселенной и беречь эту хрупкую связь. Бояться причинить боль, тем самым отдалив от себя. О да, больше всего он боялся оказаться за стенами дворца. И дело совсем не в том, что мягкие диваны и шелковые рубашки стали желанней лесной подстилки и грязной куртки. Он просто не сможет без нее. Не справится. — Все в порядке? — спросил Робин, не поднимая глаз. Она засмеялась: — Ты такой милый, когда волнуешься. Разбойник улыбнулся, понимая, что она снова вернулась к своей дерзкой бесстрашной ипостаси, очевидно отругав себя за подобную слабость и дрожь, которую почувствовали его пальцы. Лучник не станет акцентировать на этом внимание. Ей бы не понравилось. — Не останавливайся, — ее голос стал низким, почти грудным, дыхание едва ощутимым, словно она и не дышала. — Ни за что. Руки беспорядочно скользили по телу, переходя к груди, сменяя поглаживание пальцев поцелуями. От едва ощутимых прикосновений соски напряглись, сжимаясь в тугие бусины. Ей не удалось сдержать стона, когда губы разбойника втянули один. Посасывали, оттягивая в сторону, а затем прикусывая. Боже, она обожала, когда он делал так, оттого не могла сдержать крик удовольствия, жадно хватая губами воздух. — Тихо, Реджина, ты же знаешь — я не люблю, когда ты кричишь. Он делал это специально: знал какое сильное удовольствие дает, но не позволял освободиться от напряжения, заставлял сдерживаться, наслаждаясь ее послушанием. У нее была мания подчинения, небольшой пунктик, о котором лучник узнал в их первый раз. Она любила подчиняться мужчине, хоть и тщательно скрывала эту слабость. Робин оставил грудь, спускаясь ниже, руками лаская бедра, обещая уделить внимание и этой части ее прекрасного тела. Реджина втянула живот, словно желая усилить ощущение, царствующее внутри. Разбойник не стал долго мучить ее, припав губами к чувствительной плоти, вызвал хрип в голосе, когда она называла его по имени. Магия его пыток действовала на нее как амфетамин. Она пыталась получать как можно больше удовольствия, понимая, что все это так далеко от реальности, но черт, Королева сходила с ума только от мыслей о подобных ночах. Когда есть только он и она без неоспоримых титулов и глупых ярлыков, навешанных этим чопорным обществом. Когда есть общее дыхание и признания шепотом, которые трудно услышать из-за шумящей крови. Когда они просто находились рядом, даря друг другу лучшие минуты, не придавая значения позже, отгоняя наваждение. После он помогал завязывать платье и уходил через другой ход, не попадаясь на глаза, и не позволяя мыслям о ней вскружить голову. Уходил до следующей ночи. Это было их ритуалом и их проклятьем. Очередная тайна, которую хранит холод каменных стен. Без прощания и обещаний, он просто покидал покои, оставляя ее одну, дав время снова стать Королевой. Он уходил. Она оставалась. Извечное правило. — Робин, — она вцепилась пальцами в металлическую спинку кровати — все до чего могла дотянуться со связанными руками — снова произнеся его имя, утонувшее во вкусе поцелуя. — Моя Королева, — прошептал низким хриплым голосом, лишая ее остатков самообладания, зная, как она станет уязвима в этот момент. Покажет все свои реальные желания и страхи, почти сразу же заклиная его забыть необдуманные слова. Но он снова откажется подчиняться, запрещая своей памяти выкидывать хоть минуту откровения этой женщины. — Ненавижу тебя. Он любил то, с какой угрозой она шептала его имя, злясь за медлительность и нежелание покончить с прелюдиями. Робин всегда тянул время, стараясь насытиться ею сполна, прекрасно понимая, что не имеет возможности увидеть Реджину вне этих покоев. — Врешь, — рука вновь спустилась вниз, находя чувствительную точку, провоцируя ее на крик. Но она сдержалась, утопив лишь стон поражения в его поцелуе — Сделай это, вор, — прошептала ему в ухо, обвивая ногами за талию, но лучник скинул их, не позволяя ей хоть как-то руководить или даже пытаться. Это было бесполезно. Реджина подтянулась на руках, Робин не позволил и этого. Рывком дернул ее под себя с такой силой, что тонкий металлический вензель на спинке кровати расцарапал ей ладонь. — Дьявол, — прошипела она. Разбойник коснулся губами пореза, втягивая выступившую кровь, мстя за свою, испорченную. — Прости, тебе больно? — Заткнись и только попробуй еще раз остановиться, — прошипела, кусая за нижнюю губу. — Стерва. Рука скользнула под талию, и в следующее мгновенье он поднял ее, повернув на живот. Реджина, не ожидая этого, дернулась в сторону, но перекрутившаяся лента полностью сковала ее движения. — Осторожнее, — Робин придержал ее за талию, помогая сохранить равновесие. — Следует быть тебе, вор, — не удержалась от колкости, вызвав у него улыбку. Как же ему нравились эти ночи. Под сводом высоких потолков их бесконечная игра. Не знавшая конца театральная постановка, столь изысканно обыгранная безликим автором. Актриса не чувствует смущения, не верует в Бога, оттого не боится наказания, а для актера слово «вера» совсем пустой звук. Он верит в настоящее, верит в то, что происходит сейчас. — Не бойся. Ты же знаешь, что тебе понравится, — усмехнулся он и, крепко сжимая ее тело, медленными поцелуями начал спускаться по позвоночнику. — А если нет…- с придыханием прошептала она, — я велю казнить тебя, лучник. — Вы не в том положении, чтобы угрожать, Ваше Величество. Шлепнул ее по заднице, словно говоря о том, что перевес на его стороне. И он был прав. Как всегда. Осознание власти над этой женщиной сводило с ума, искушением становился каждый взгляд, случайно брошенный при дворе, когда он — всего лишь слуга, а она, как и прежде, Королева. И одного взмаха ресниц, и скользнувшего по его лицу взгляда было достаточно, чтобы напомнить разбойнику о том, какую зависимость он питает к ней. Как сильно желает коснуться обезоруживающих одной лишь улыбкой губ. Поцелуи становились нежнее, и чем ниже спускался лучник, тем чаще она дышала. Предвкушение пленило ее и совсем лишало гордости. Она сдержится и не будет умолять разбойника сделать то, о чем с упоением думала весь день. — Реджина, — снова издевался, лаская ее извивающее тело, сдерживая от резких движений навстречу. Кожа пылала под его губами и разбойнику точно сегодня суждено было обжечься. Он не стал бы дразнить ее, если бы с таким упоением не наслаждался этим, ощущая ее отдачу даже в шепоте. Оставив последний поцелуй, лучник снова начал ласкать внутреннюю часть бедра, нарочно водя ладонью вверх-вниз, задевая ее в самых чувствительных местах — Не сопротивляйся, — сказал он, когда Королева дернулась в сторону, избегая сильных рук, гладящих низ живота. Неохотно все же согласилась, заводясь от столь откровенных ласк еще больше. — Сильнее, — сжала его руку, между ног, этой стимуляцией надеясь получить желанное наслаждение. Ее приказы он отказывался выполнять, но просьбы, мольбы, то сокровенное, что выпускали эти губы, заставляло кровь прожигать вены и выливаться в пустоту в его теле. На том месте, где должно быть сердце, черный комок, лишь отдаленно напоминающий его, ускорял ритм каждый раз, когда хриплым шепотом она молила о большем. — Только если ты скажешь, что скучала по мне, — лучник не мог просто так дать ей то, о чем она просила. В этом и была прелесть их совместных игр. Робин контролировал ее, награждал за послушание и наказывал за дерзость. Но все же, больше всего она любила наказания. —Разбойник, — усмехнулась Реджина, а затем более уверенным тоном добавила. — Я не скучала по тебе. — Серьезно? — надавил пальцем на клитор, почувствовав моментальную реакцию ее тела. Она застонала. — Лгунья, — усмехнулся лучник. Ее тело слабое, оно слушалось, подчинялось ему, и он был бы глупцом, если бы не пользовался этим так нагло и открыто. — Знаю, что скучала. Ладонь поднялась верх и растерла набухшую плоть, так, что мышцы заболели от напряжения. Скользнув пальцем внутрь, медленно подводил ее к развязке, ничуть не сбиваясь с заданного ритма. — Ох, черт! — она отпустила себя, кончив от его манипуляций. Позволяя ей некоторое время наслаждаться этим, Робин ласково гладил влажную кожу, задерживаясь на бедрах и оставляя поцелуи на ягодицах. — Сделаешь это еще раз для меня? Со мной. Она едва слышно застонала. Это вряд ли было похоже на согласие, но Робин и не сомневался в верности своего решения. Позволив ей еще пару минут тонуть в сладкой неге, он нежно водил губами по спине чувствуя ее дрожь. Робин дал ей полную свободу, насколько ей это позволяли связанные руки. Она поднялась, вновь оказавшись в столь непристойном, но доступном для лучника положении. — Чего ты ждешь, вор? — прогнулась и вызывающе вильнула бедрами, разрешая и ему получить столь необходимое наслаждение. Скромностью эта женщина не обладала, она и не шла ей. С таким телом нельзя становиться монахиней, пряча свой храм под темными одеждами. Не имея титула, она бы точно стала блудницей, не шлюхой, что позволяет мясистым пьянчугам лапать себя в каком-нибудь дешевом трактире. Она бы искусно соблазняла мужчин, толкая их на грехи и обман, а они послушно бы делали это, делали все ради нее. Так же это делал Робин. Пускай, в его напускном доминировании и было что-то незыблемое, казалось бы, то, что не позволяло лучнику бездумно попадать в ее ловушки и лишать сильное тело жизненно важных органов. Хотя даже эти увечья не погубили бы его, ведь он находил исцеление в ее взгляде. — Давай же, разбойник, — шептала она, пока Гуд с остервенением целовал ее, вызывая спазмы во вновь готовом к соитию теле. Ее шепот терялся в его рычании. Лучник и не думал послушаться королевского приказа. Лишь сильнее сжал руками ее бедра, грозясь оставить синяки на бархатной коже. Она знала, кого приручила. Он и не подозревал, что приручен. Не важно, что сейчас Королева связана и беспомощна. Чтобы не случилось, они оба знали — она все равно сильнее. Имея столь безграничную власть над мужчинами, Реджина ни на секунду сомневалась в зависимости ее лучника. В тот самый день, когда она встретила его, сразу почувствовав мощь и силу. В тот день, когда он впервые сдался ей. Именно сдался. Это был его план и личная победа. Великий Робин Гуд. Он был неуловим. И, конечно, не позволил бы схватить себя так просто. У нее бы не получилось, если бы он не поддался, но Королева даже не догадывалась об этом, приписывая на свой счет еще одну маленькую победу. Время замедлилось, оттягивая секундную стрелку назад. Раз, два, три… часы раскалываются надвое, ибо время не властно над ними, соединившимися в одно целое и поделившими свой мир на «До» и «После». Они оба уже давно забыли, каково это — быть кому-то необходимым. И, обнимая ее сейчас, он чувствует спокойствие, незнакомое ему прежде, а она — уверенность, что завтра будет такая же ночь и сон в его объятьях. — У тебя есть эль? Она ничего не сказала, но ему и не нужно было услышать положительный ответ, ведь Робин прекрасно знал: Королева хранит бутылочку крепкого напитка специально для него. Подобрав штаны, лучник не спеша оделся и направился к маленькому столику, истинное предназначение которого знали только двое. Вытащив бутылку эля, он обернулся. Прикрыв легким одеялом грудь, она казалась еще более манящей. Тонкая ткань изыскано подчеркнула плавные изгибы тела, облегая словно вторая кожа. Так сексуально. Смакуя эту картину, Робин вновь отвернулся, скрывая улыбку, и принялся открывать бутылку. Королева легла на бок, приподнявшись на локтях, чтобы лучше видеть, как отблеск свечи тает, как только касается сильных рук, как едва заметные капли пота, скользят по спине, блеском выдавая себя, а затем теряются под поясом брюк. Лучник развернулся и облокотился на стол позади себя. Горлышко бутылки зажато между большим и указательным пальцем. Реджина видела, как крепко мужские руки сжали бутылку, грозя вот-вот раздавить хрупкое стекло. «Красуется». Подумала Королева, облизнув губы. Зачем обманывать, она откровенно наслаждалась открывшимся ей видом. Мышцы напряжены, от этого еще сильнее заметны. Бросаются в глаза, явно подчёркивая великолепие мужского тела. Низ живота потянуло, и она подтянула ноги к себе, дабы избавиться от спазма вновь нахлынувшего возбуждения. Справившись с бутылкой, Робин выудил еще одну, на этот раз красное полусладкое. Ее любимое. Наполнил бокал наполовину и вернулся в постель. — Выпьешь со мной? Королева всегда отказывалась от этого, не желая терять самообладание, боясь сказать лишнего, а еще хуже — сделать. Всегда, но почему-то именно сегодня лучник был уверен, что она согласится. — С каких пор ты стал джентльменом? Тонкие пальцы с острыми ноготками обхватывают бокал, и ему кажется, что бордовый цвет жидкости теряет свое очарование и яркость, как только оказывается у алых губ. Гуд больше не смотрит на плещущееся вино; не смотрит на ее губы, на которые с удовольствием набросился бы снова; не смотрит в огненно-карие глаза, боясь захлебнуться в страсти, опасаясь за свой разум, ведь эта ведьма, определенно, завладела им. — Я не джентльмен. Положил голову ей на бедро, вытянув ноги так, что они немного свисали с постели, и стал глотать эль прямо из бутылки. Реджина покрутила бокал, затем свесившись с кровати, опустила на пол. — Прости, я поцарапал тебя. — Ничего, — кровь уже запеклась, поэтому она даже не обратила внимания. — Я не подумал. — Я же сказала, что все нормально, — немного резко ответила королева, заставив его замолчать на несколько минут. — Что случилось сегодня? — первым начал он, сделав внушительный глоток. — Тебя это не должно волновать. — А меня волнует. Кто подарил тебе эти духи? Прижав локтями одеяло к ребрам, она приподнялась, рассматривая серьезное лицо Робина. Пальцы скользнули в короткие волосы, слегка оттягивая, вызывая у него рык, словно у хищника, которого гладят против шерсти. — Красивый опасный зверь, — промурчала она, скользя пальцем по его лицу. — Ты не слышишь меня? — перехватил ее запястье, поворачиваясь к ней. — Не смей повышать на меня голос, животное, — лениво протянула она, выдернув руку. — Значит животное? Разбойник поднялся с кровати и поставил бутылку на пол, повернувшись к ней спиной. — А ты не думаешь, что я тоже человек, Реджина? У меня тоже есть желания. Ублажать тебя довольно приятно, — она фыркнула, — но спать с женщиной — не единственная моя потребность, — бросил через плечо, искоса наблюдая за ее реакцией. — И какие же еще потребности ты имеешь? — надменно вскинув голову, опустила глаза, сдерживая смешок презрения в его сторону, — кроме потребления моего алкоголя. Усмехнулся. Сложил руки на груди и посмотрел на нее. Без одежды она выглядит еще более беззащитной, разве что смесь злости и гордости на лице заставляет сомневаться в уязвимости. Если когда-нибудь она и была слаба, то только телом, ее душа намного сильнее, чем кажется. — Я хочу выходить в лес, дышать свежим воздухом, а не сидеть в клетке. — Как будто, кто-то тебе это запрещал. — Ты. Она закатила глаза, и глубоко вздохнула. Он бывал просто невыносим, хотя и не затевал подобных сцен раньше, но она уже понимала к чему это приведет. Поднялась и, сдернув со стула халат, накинула его на себя. Пересекла комнату, стараясь отдалиться от разбойника. Кто знает, что он еще выкинет. — Что-то еще, сэр Локсли? Скрыл улыбку. — Называй меня так всегда. — Тебе не кажется, что ты слишком много требуешь, вор? — А еще я хочу, чтобы ты была моей. — Что ты имеешь ввиду? — Не смей заигрывать с мужчинами, — встал, направляясь к ней, — делить ложе с другими, — оказался рядом. Реджина не поднимала глаз, чувствуя его строгий взгляд, следящий за ней. — Ты моя женщина, — прошептал в волосы. — И я хочу, чтобы ты принадлежала только мне. Любой, кто посмеет притронуться к тебе, лишится руки. Она задержала дыхание от этих слов. Слов настоящего мужчины, добытчика и воина, уверенного в том, что он получит все, что захочет. Робин и получал: ее послушание и тело каждую ночь. Было бы слишком нагло просить о большем. — Я не твоя жена, и не обязана хранить верность. Можешь возвращаться к себе. — Будешь обязана, — хватает ее за руку, прижимая к себе. Пухлые губы невольно приоткрылись, когда его оказались рядом, но те, лишь выдохнув, поднялись выше, оставив поцелуй на лбу. — Научишься делать то, что я говорю. — А если нет? — тихо спрашивает она, поднимая зачарованный взгляд. — Что ты сделаешь, если уже завтра я отдам приказ отослать тебя из дворца? — Я окажусь в этой спальне той же ночью, и тогда тебе придется извиняться за свое поведение, — фыркает, вызывая у него улыбку. Робин касается губами виска, шепча: — Я питаюсь твоим гневом, береги его для меня. Разбойник отходит от нее, позволяя сделать глубокий вдох. Она склоняет голову в сторону, наблюдая за тем, как он одевается. — Такие признания не свойственны зверю, — качает головой, старается уличить его во лжи. Напрасно, ведь он с первого дня был с ней честен. — Может быть. Но я человек, Реджина, и я с тобой. Это хуже, чем сидеть в клетке, — посылает ей лукавую улыбку, зная, что она улыбнется в ответ. Он уже готов уйти, согласен оставить вопросы без ответа, позволяя ей как следует подумать над его желанием, но ей не требуется время, чтобы прислушаться к отголоскам света в своем сердце. — Я согласна на твои условия, вор. Лучник улыбнется и выйдет из покоев. На этот раз он не боится попасться на глаза страже или прислуге. Официально закрепив свои права на нее, оставив штампы любви на теле и следы в спальне, он больше не сомневался ни в одном своем действии. «Мы не должны были встретиться в Зачарованному лесу и не должны были влюбиться. Безрассудно продать душу без права возврата. Уйти от канонов, от правил, от любых других прописанных истин. Я нарушала все запреты с ним, каждую ночь соединяя тела и души в нечто целое, непонятное для отреченных скептиков. Эти чувства были чужды нашему миру с самого начала, но они же давали силу жить с червоточинами, что опоясывали сердца. Они же помогали смириться с потерями. Я не давала ему повод полюбить себя. Запрещала и угрожала казнью, если разбойник нарушит эту договоренность. Идиотка, забыла, что вору не писаны законы. Морали перечеркнуты, на бумаге нет свидетельства нашего греха. Границы стерты, пламя свечи обжигает камень, оставляя на полу восковые узоры, которые вряд ли кто-то прочтет. Подобно мягкому теплому воску, два черных сердца соединяются между собой, становясь единым целым, с общей тьмой на двоих. Я больше не чувствую одиночества, его скрашивает присутствие разбойника в моей постели. Сердце не кровоточит от боли за тех, кого не смогла сберечь, пускай раны свежи, но его поцелуи исцеляют. Думаете, все это — сказки? Я не сошла с ума. Просто поняла, что сам Дьявол свел нас на этой земле, подарив мне этого невыносимого разбойника с повадками хищника. Подарив ему право обладать Королевой» Любить друг друга — грех, любить друг друга — безумие, но разве это не единственное что им осталось.