Нет тайн от капитана Немо

Начало нового 1872 года мы встретили в Атлантическом океане. Я еще полностью не оправился после ранения и чувствовал себя много хуже, чем позволял себе выглядеть. Меня мучили бессонница и приступы фантомных болей, я прихрамывал при ходьбе, и мне приходилось прикладывать немало усилий, чтобы строчки из-под моего пера выходили такими же аккуратными и разборчивыми, как и прежде. Однако не физическое недомогание тревожило меня – я больше не владел собой в той мере, к которой привык. Редкую ночь, забываясь беспокойным сном, я не видел стальной коридор «Наутилуса», погруженный во тьму и таящий смертельную опасность, не задыхался от ужаса пополам с темным восторгом и не бился в руках капитана, прижимающего меня к своей груди. Редкую ночь снова не чувствовал на своих губах его горячей сухой ладони, зажимающей мне рот – решительно, но аккуратно, даже бережно. В непроглядной тьме я снова слышал его шепот: «Тише, профессор, прошу вас, тише», – и сдавался, замирал в его объятиях, весь переполненный темной сладостью и ожиданием… неизвестно чего. А потом просыпался на смятой постели – взвинченный, с бешено бьющимся сердцем, с ощущением, что начинаю сходить с ума. Я желал невозможного, немыслимого, запретного, желал того, о чем нельзя было даже думать. Увы, мне уже приходилось бороться с извращенной частью своего существа, и я знал, что это вполне в моих силах – не дать внутренним демонам вырваться наружу. Но была и другая опасность, при одной мысли о которой у меня падало сердце. Что, если капитан сам проникнет в мою тайну, догадается о моем помешательстве? Немо был человеком умным и проницательным, он не раз говорил, что способен угадывать мои мысли по выражению лица, и я понимал, что не смогу убедительно и непринужденно солгать ему, если он прямо спросит меня о моих наклонностях. Я знал, что предпочту умереть, но не запятнать его дружеское расположение неизбежным разочарованием, отвращением и гневом. Жизнь на «Наутилусе» стала для меня воистину царским пиром – но пиром под дамокловым мечом. *** Видя, что я выздоравливаю, капитан Немо вернулся к своему намерению завершить наше кругосветное путешествие. Идея оказалась превосходной, а ее осуществление – весьма своевременным: изучение волнующих тайн подводного мира отвлекло меня и от последствий ранения, и от болезненных мечтаний о несбыточном. В конце декабря 1871 года «Наутилус» оказался в водах, омывающих Исландию. Этот крупный остров вулканического происхождения окружен множеством подводных вулканов, многие из которых выглядят не потухшими, а лишь дремлющими. Рядом с колоссальными вулканическими конусами часто соседствуют конусы поменьше, из их жерла бьют горячие струи высокоминерализованных флюидов, насыщенные растворенными сульфидами. Соприкасаясь с холодными придонными водами, эти соли выпадают в осадок, образуя черную взвесь, очень похожую на густые клубы дыма из заводских труб. Мы будто спустились в преддверие ада, туда, где жар земных недр неустанно боролся с прохладой океана. Я думал, эти негостеприимные места окажутся пустынными и безжизненными, но тем сильнее было мое изумление, когда я увидел, что это совсем не так. Подножие гидротермальных конусов напоминало цветущий луг или коралловый риф – тысячи, миллионы крупных белых червей с ярко-красными лепестками на концах поднимались вверх и колебались, как трава под ветром. В мерцающих струях тёплой воды в углублениях дна десятками лежали огромные снежно-белые двустворчатые моллюски, гроздьями висели крупные коричневые мидии, стадами бродили белые раки и крабы. Я онемел от восторга, я забыл обо всем, я понял, что капитан Немо, приглашая меня посетить склоны подводного вулкана, готовил мне поистине княжеский подарок. Преддверие ада кипело жизнью – жизнью удивительной, причудливой, доселе неизвестной науке! *** Мы остались в исландских водах на несколько недель. Я никак не мог разгадать тайну «кардиналов» – двухметровых белых червей с венчиком красных щупалец на конце, заключенных в хитиновую трубку. Эти существа были устроены весьма сложно, их полость тела содержала несколько органов, в том числе и мозг – но у них отсутствовали и рот, и анальное отверстие! Тайна «кардиналов» поглотила все мои мысли – я снова и снова рассматривал схему строения их тел и изучал посевы микробов, населяющих загадочный продолговатый орган, опутанный густой сетью капилляров, и не мог понять, как эти причудливые существа вообще могут жить. Обычно капитан Немо заходил ко мне в лабораторию после завтрака или незадолго до обеда, и мы полчаса или час обсуждали результаты текущих исследований. Однако день проходил за днем, а мне совершенно нечем было его порадовать. Я явно уперся в стену – только озарение могло вывести меня из интеллектуального тупика. И озарение пришло – однажды под утро, когда я ворочался с боку на бок, то ненадолго погружаясь в путаные сновидения, то снова всплывая в реальность и невольно продолжая ломать голову над загадкой «кардиналов». Мне мнилось, что я разглядываю карту горной долины, со всех сторон окруженной неприступными скалами – в центре ее лежали поля и сады, с гор сбегали ручьи, покрывая долину густой сетью притоков. Долина была замкнута сама в себе, ни воды, ни плоды земли, ни товары, созданные ремеслами, не покидали ее границ. И я вдруг понял, чем строение «кардиналов» напоминает такую долину – питая микробов внутри себя кислородом и минеральными веществами, черви поедали этих микробов, как крестьяне поедают выращенный ими урожай! Пища извне им и правда была уже не нужна! Я не мог далее оставаться в постели. Я вскочил, умылся, оделся и пошел в лабораторию, чтобы проверить свою догадку. Она оказалась правильной – кровеносные сосуды, оплетающие загадочный орган, переносили внутрь червя кислород и сероводород, необходимые для питания населяющих его микробов. Пища постоянно возникала внутри «кардиналов», как каша в волшебном горшочке! Я был переутомлен и крайне взволнован – только этим я могу объяснить свой в высшей степени странный поступок. Я так жаждал поделиться с капитаном Немо своим открытием, что не мог дождаться завтрака, после которого он ежедневно навещал меня. Ночь уже закончилась, было около восьми часов утра, и я торопливо зашагал по коридору, ведущему в салон. Открывая дверь (а точнее, врываясь) в каюту капитана, я даже не постучал! Дверь отворилась почти бесшумно. Я не успел открыть рот, как все торжествующие слова разом застряли у меня в глотке. Я замер и даже, кажется, перестал дышать. Зрелище, представшее моим глазам, было завораживающим и оглушающим одновременно. Капитан, обнаженный по пояс, подтягивался на кольцах, свисающих с потолка. Он был спиной к двери и не видел меня. Я смотрел на его атлетическую фигуру, на мышцы, плавно перекатывающиеся под гладкой бледной кожей, черные волосы под мышками, напряженно вытянутые ноги – и чувствовал, что мне становится трудно дышать. Его плечи матово блестели в свете лампы – видимо, он упражнялся уже долго и успел вспотеть. Я чувствовал его запах – слабый, но резкий и дурманящий. Я знал, что Немо прекрасно сложен, но даже не мог себе представить – насколько, и насколько волшебно, и сладко, и больно мне будет на него смотреть. Видимо, я все-таки вздохнул, потому что капитан замер и начал поворачивать голову – и я выскочил обратно за дверь. Замок, закрываясь, щелкнул. Этот звук окатил меня ужасом, я бросился через салон в библиотеку, потом в столовую, потом в узкий коридор, ведущий на корму «Наутилуса». Мое сердце выпрыгивало из груди, я чувствовал себя воришкой, едва не застигнутым на месте преступления. Я вбежал в свою каюту и захлопнул дверь, на какие-то мгновения мне почудилось, что Немо станет преследовать меня, как тигр, идущий по следу оленя. Однако прошло несколько минут, а в коридоре по-прежнему было тихо. Я присел на кровать, сжимая пальцами виски и изо всех сил пытаясь взять себя в руки. Капитан не мог меня увидеть, я выскочил из его каюты раньше, чем он успел повернуть голову. Он неизбежно слышал щелчок двери и понял, что к нему кто-то заходил – но не мог знать, кто именно. Ничто не указывало на меня – я никогда не приходил к нему до завтрака, я всегда стучал и никогда не убегал так постыдно и нелепо. Значит, мне просто надо вести себя как обычно и на вопрос, даже если он мне будет задан, ответить коротким и удивленным «нет». А для этого необходимо успокоиться. Я заставил себя вспомнить латинские названия всех костей в человеческом скелете, потом повторил классификацию костистых рыб. Сердце мое по-прежнему тревожно колотилось, но паника постепенно отступала. Обращение к науке всегда упорядочивало мои мысли и помогало отрешиться от собственного «я». Через полчаса я достаточно овладел собой, чтобы предстать перед капитаном «Наутилуса» – во всяком случае, так мне казалось. Принесли завтрак, и я отдал ему должное. Я все еще был очень взволнован, но это было приятное волнение. Все-таки мне удалось разгадать тайну «кардиналов»! Я думал о том, как расскажу Немо о своей догадке, и втайне надеялся, что он высоко оценит мои аналитические способности. Позавтракав, я снова отправился в лабораторию. Однако чем меньше времени оставалось до моей встречи с капитаном, тем сильнее я нервничал. Тревожные мысли лезли мне в голову. Что, если он все-таки заметил меня в каюте? Что, если я не смогу солгать, глядя ему в глаза, или выдам себя еще каким-то образом? Я принимал самый спокойный, самый безмятежный вид, а потом замечал, что пробки пробирок звякают у меня в руках от дрожи в пальцах. Я делал гимнастику для рук, которая всегда выручала меня при писчем спазме – и вдруг ловил себя на том, что нервно кусаю губы. Ранение, бессонница и подспудные страхи изрядно расшатали мою нервную систему, и я лишь тяжелым усилием смог вернуть себе самообладание. Однако визит капитана Немо подействовал на меня умиротворяюще. Капитан держался любезно и доброжелательно, и я нашел, что зря боялся его проницательности. Мы заговорили о текущих исследованиях, я подробно и обстоятельно рассказал ему о своей догадке и почувствовал себя счастливым, когда он высоко оценил мои интеллектуальные способности. Мы обсудили необычный способ питания, которым Создатель наградил «кардиналов», и вчерне наметили план дальнейших исследований. Я успокоился настолько, что позволил себе украдкой полюбоваться, как струящийся виссон рубашки мягко облекает его стан, подчеркивая красоту и мощь фигуры. Мне не стоило этого делать. Я снова, будто наяву, увидел, как сокращаются мускулы, раз за разом плавно и неотвратимо поднимая его напряженное тело вверх, к кольцам, и всем своим существом ощутил его близкую и опасную силу, в чьей полной власти я находился. Меня обдало душным жаром, а сердце забилось медленно и глухо. Немо умолк и скользнул взглядом вдоль моего тела, на пару мгновений задержавшись ниже пояса. – Профессор? – удивленно спросил он. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Я почти справился – и сам все испортил! Нужно было придумать какой-нибудь уместный предлог, который позволил бы мне немедленно уйти, но накатившая паника выбила из головы все мысли. Секунды текли, неумолимо превращая просто неприятную ситуацию в катастрофическую. Немо, прищурив глаза, наблюдал за мной, и я мог только догадываться, о чем он думает. – Профессор, я задам вам один вопрос, но, пожалуй, не здесь, – сказал он, наконец. – Идемте. Он привел меня в свою каюту и запер дверь. Я невольно бросил взгляд на то место, где висели кольца, но их больше не было – к потолку крепились лишь два маленьких крючка. Я покосился на капитана и понял, что он перехватил мой взгляд. – Ведь это вы заходили ко мне утром, не так ли? – обманчиво мягко спросил он. Мне можно было не отвечать – ответ был ясно написан на моей физиономии. Если бы я мог умереть и рассыпаться в пепел усилием воли, я бы сделал это немедленно. Немо минуту меня разглядывал – не знаю, с каким выражением, потому что я в крайнем смущении не мог поднять на него глаз. – Снимите рубашку, – вдруг сказал он. Мне показалось, я ослышался. Я взглянул на капитана в полном изумлении. В его глазах плескалось пламя – то ли гнева, то ли какого-то иного чувства. – Профессор, вы слышали, что я сказал? Снимите рубашку. Трясущимися пальцами я начал расстегивать пуговицы. Меня охватил ужас. Я не понимал, что Немо задумал и что меня ждет. Я боялся даже представить, какое наказание выберет для меня капитан. Неужели на «Наутилусе» применяется порка? Нет, в это невозможно было поверить. Но даже предстоящая порка не напугала бы меня так, как мысль о глубоком отвращении, которое неизбежно охватит капитана Немо, когда он догадается о причинах моего странного поведения. – Вы смотрели на меня, теперь я посмотрю на вас, – со странным выражением сообщил он. Я уронил рубашку и остался стоять, глядя в пол. От оглушительного чувства стыда было трудно дышать. Немо начал медленно обходить меня кругом и скоро оказался за моей спиной. Мне казалось, что я чувствую его взгляд, скользящий по моему телу. – А вы красивый, профессор, – мягко заметил он. Я с трудом сглотнул: – Если это была издевка, капитан, то я ее не заслужил. – Издевка? Вы ошибаетесь, мне и в голову бы не пришло так над вами издеваться. Я слышал его шаги за спиной, но не оборачивался. Было гораздо легче не встречаться с ним взглядом. – Я знаю вашу тайну, и уже довольно давно, – сообщил капитан. – Наверно, мне стоило раньше сказать об этом, но я не хотел вас пугать. Я обомлел. Знает? Давно?! – И поверьте, Пьер – это ни на йоту не умалило моего глубокого к вам уважения и самой искренней симпатии. Он медленно провел теплой ладонью по моей спине – от загривка вдоль позвоночника до ремня брюк. Меня заколотило, сердце бухнуло в горле. Я стиснул зубы, безуспешно пытаясь сохранить последние остатки самообладания. – Я знаю, что вы никогда не позволите себе этого. Но мне позволения не нужно. Его руки жестко легли мне на плечи, будто он утверждал свою власть надо мной или фиксировал меня в том положении, где я находился. Потом он снова погладил меня по спине, легко скользя по коже кончиками пальцев. Мне чудилось, что с его ладоней стекает электрический ток, так остро я его чувствовал. – Вы верите мне, Пьер? Вы готовы принадлежать мне? – Да, – прошептал я. – Да. Я закрыл глаза. Я летел в пропасть вместе со всей своей прежней жизнью. Я был словно в огне и больше не чувствовал ни стыда, ни страха. Если капитан знал о моей больной любви и не отвернулся от меня, мне не было дела до всего остального мира. Никогда, даже в тех самых горячечных, безумных снах, мне не являлось того, что сейчас происходило наяву. Я стоял посреди каюты, чуть откинувшись назад, на грудь капитану, и тот придерживал меня, потому что иначе я рухнул бы на пол. Руки Немо ласкали меня – медленно и изучающе, без нетерпения страсти. Я задыхался и изнемогал в сладостной агонии, в полном помрачении, потому что его чуткие пальцы безошибочно находили на моем теле самые чувствительные места. Была ли тому причиной природная властность его натуры, что он хотел довести меня до исступления, или он просто стремился делать превосходно все, за что брался? Когда его ладонь сомкнулась вокруг моего ствола, я впился зубами себе в запястье, чтобы не закричать в голос. А потом я, наверно, на минуту лишился чувств, потому что очнулся уже лежащим на койке, а капитан мыл руки над умывальником. – Да вы просто порох, профессор, – мягко усмехнулся он, заметив, что я пошевелился. Я молча смотрел на него, оглушенный и бесконечно счастливый. Потом Немо подошел к кровати и посмотрел мне в глаза так пристально, будто надеялся что-то прочитать в глубине моих зрачков. Я обнаружил, что он тоже возбужден, но он не позволил мне себя коснуться. – Профессор, идите к себе, – сказал капитан, отводя мою руку. – Оставьте меня. – Но почему? – прошептал я. – Почему? По правде говоря, Арсен Люмьен успел многому меня научить, и я был бы рад продемонстрировать некоторые из своих умений. – Куда делось ваше чувство такта, господин Аронакс? – насмешливо спросил Немо, но потом глубоко вздохнул и добавил уже гораздо мягче: – Пьер, дайте мне время. Мне показалось, что он смущен и опечален – но смущен не передо мной и опечален не из-за меня. Быть может, он чувствовал себя виноватым перед памятью женщины, которую любил всю жизнь? За тринадцать лет слепящее горе стало пронзительной грустью, но есть грусть, способная отравить любую радость. Если бы я только мог вернуть капитану княгиню, его жену, как вернул ему дочь! Я поднялся с кровати, привел в порядок свою одежду, подобрал с пола и надел рубашку. Немо отпер передо мной дверь. – Мы увидимся после обеда, профессор. А теперь идите. Я молча поклонился ему и вышел в салон.