Больше, чем жизнь

Что можно написать о любви? Что можно сказать о ней? Слова — лишь тени. Нет, даже меньше чем тени. Они — условные обозначения. Когда речь идёт о предметах и действиях, этого довольно. Но между словом и чувством пропасть столь же непреодолимая, как между огоньком свечи и пылающей яростью Солнца во всей его мощи. Слова — это мёртвые схемы, способные передать ровно столько, сколько в состоянии понять и почувствовать тот, кто их читает, — и ни на гран больше. Ведь их наполнение читающий ищет внутри себя, если вообще даст себе труд что-то искать и пытаться понять. Лишь музыка способна передать больше — язык души, в котором нет слов, — только чистое звучание чувства. Но я не музыкант и не композитор, и, наверное, это хорошо. В этом мире и без меня достаточно боли и тоски. Если бы я мог написать музыку своей любви, она рвала бы сердца и терзала души тех, кто способен чувствовать, а прочие пожали бы плечами и с равнодушной усмешкой заказали бы музыку повеселее. Иногда я завидую им, хотя и осознаю, что они достойны скорее презрения, чем зависти. Они не знают, что такое любовь. А я? Я знаю. Любовь — это бесконечная горечь, боль и тоска, это стыд и вина, это растоптанные надежды и сломанные крылья. Это спазм, сжимающий горло и не дающий вдохнуть, это стон, зарождающийся в глубине твоего существа и рвущийся наружу безумным воем. Это желание прекратить пожирающую тебя боль, пусть даже вместе с жизнью, и невозможность расстаться с ней, потому что даже эта боль тебе дорога и даже она значит больше, чем жизнь, ведь она рождена твоей любовью и связывает тебя с ней. И ты с маниакальным упорством копаешься в незаживающей ране, всё остальное в тебе мертво, всего остального просто не существует, — есть только боль, рождённая любовью. Когда-то я прочёл, что безответной любви не бывает. Безответное чувство — это не любовь. Потому что любящий переполнен желанием отдавать, а тому, кому ты не нужен, ничего отдать невозможно. О да! Я сполна изведал это — желание отдавать… Отдать всё, без остатка, до последнего вздоха. Но ей ничего не было нужно — от меня. Мудрые люди, кажется, перепутали любовь с рынком. Если ты не нужен тому, кого любишь, — найди другого. Может быть, в этом и есть смысл. Если бы я мог поверить, что тот, кого она выбрала, даст ей всё, что мог бы дать я, и ещё больше. Если бы. Но покажите мне того любящего, который способен поверить в это! Разве он мог любить её, как я… Каким бы ни был ответ на самом деле, для меня он мог быть только отрицательным. А потом… Больнее любви может казнить лишь вина. И я испытал это на себе в полной мере. Но пожираемый виной и неутолимой тоской, я был нужен — её сыну, а значит — ей. Я мог сделать хоть что-то, что было ей нужно, чего хотела бы она. Я служил — ей, я отдавал, пусть это был не дар, а долг, долг, которого не оплатить никогда, даже отдав свою жизнь многократно, потому что её жизнь для меня ценнее в тысячи раз. И после того, как я отдал ради этой цели всё, что мог, всё, что имел, было бы правильно просто завершить этот путь, но мне не дали уйти. Другая девушка с другими глазами — в них не было колдовской зелени, в них не было весны, они напоминали не о молодой траве, а об осеннем листопаде, о горьком мёде, о янтаре, о… Солнце. Но я ощущал лишь пустоту. Мне казалось, что внутри меня всё выжжено, остались лишь угли и пепел. Я уже умер. Кажется, даже моя любовь уже умерла — я отдал ей всё, что у меня было, я отдал ей всего себя. Зачем эта незнакомая девушка, которую я знал раньше как Гермиону Грейнджер, помешала мне? Зачем не дала уйти? По какому праву?! "Потому что я не могла поступить иначе", — говорила она. Но её глаза говорили о другом. Я не хотел знать — о чём. Мне это было не нужно. Мёртвым вообще больше ничего не нужно — в этой жизни. Но она не уходила, не оставляла меня в покое, к которому я так стремился. Разве не этого я хотел уже очень давно? Разве не покоя? Но она не уходила. И хуже всего было то, что она не уходила не только из моей жизни, но и из моих мыслей. Из моей… души? Она не уходила. Глупая девочка. Теперь она хотела отдавать, отдавать тому, кому от неё ничего не нужно. Говорят, что любовь — это радость, это счастье. Да любили ли они когда-нибудь?! Что они знают о любви — эти мотыльки, путающие свечу и Солнце. От одной перелетающие к другой, лишь иногда опаляющие крылышки, но не подозревающие, что можно сгореть дотла. Я сгорел. Так почему же мне снова больно, откуда снова — тоска?! Зачем эта девчонка не оставляет меня в покое… Её глаза, её взгляд — теперь они преследуют меня… Любовь — радость? Тогда почему же она страдает? Пусть я не заслуживал ничего иного, пусть моя любовь была неправильной, не такой, какой должна быть, но она-то чем провинилась? Тем, что полюбила не того… Эта ошибка повторяется снова и снова. Её повторяют и лучшие из людей. Любовь — это неумолимый палач. Он пришёл за мной снова. Я уже умер, но она вернула меня из-за черты. И всё началось сначала. Но теперь всё иначе. Это она любит. А я? Я боюсь. Да, любовь — это страх. Страх снова пережить всю ту боль, которая однажды уже убила меня после без малого тридцати лет мучений. И страх, что ничего уже больше не будет, что я и в самом деле умер, и мне осталась лишь пустота. А потом — страх, что она когда-нибудь всё же откроет глаза и поймёт, что я не достоин её любви. Страх, что она уйдёт. Страх, что она останется. Из жалости, из чувства долга. Страх, что я замучаю её своими страхами, страх, что с ней может что-нибудь случиться, что она несчастлива со мной, что ей будет плохо без меня, если я оставлю её одну… А вы говорите — любовь. Говорите: любовь — это жизнь. Любовь — это больше, чем жизнь.