Как же с тобой тяжело...

Смятые простыни. Теплое одеяло. Открытое окно. Ты опять курил ночью, сорвавшись с ненавистных никотиновых пластырей. Некоторыми ночами все идет под откос. Все идет не так, а может наоборот – именно так, как нужно. Пальцами по тонкой коже, по выпирающим позвонкам… Дурацкая привычка спать лицом в подушку. Тонкие пальцы путаются в темных кудрях, вторая рука скользит по плечам, очерчивая следы укусов. И что, интересно, ты скажешь своему доктору. Поглаживаю основание шеи – короткие ласкающие движения. Такой беззащитный, когда спишь. Впрочем, ты никогда не излучаешь особой опасности. Только не для меня. Утро – это всегда тяжело. Никогда не знаем что сказать. Никогда не знаем, жалеет ли другой о произошедшем. Я не жалею. Почти никогда, во всяком случае не тогда, когда смотрю на тебя. Потом – возможно. Что-то ворчишь во сне, переворачиваясь на бок. На тонкой коже, на щеке, отпечатались складки ткани. - Джим… - сипло шепчешь, не поднимая головы и даже не открывая глаз. – Уже утро? Киваю, ложась обратно на постель, смотрю в потолок, чуть прикрывая глаза – твои пальцы легко проходятся по моей груди. Приоткрываешь глаза – я не очень люблю твои глаза: они светлые, безжизненные, поэтому стараюсь в них не смотреть. Когда ты приходишь ночью, в них отражается такая отчаянная тоска, что я раз за разом впускаю тебя, человека, после стольких лет знакомства ставшего моим излюбленным врагом, впускаю в свой дом и в свою жизнь. Ты ничего не просишь, да и не говоришь, но всегда безошибочно угадываешь моменты, когда я дома один. Почему-то мы всегда оказываемся в постели. Почему-то ты всегда нависаешь надо мной, легко касаясь губами скул, щекоча темными длинными прядями нос. Я чуть морщусь, подставляя твоим ласкам шею. Все так обычно… и как будто в первый раз. Ты тяжело и сбивчиво дышишь, а я выгибаюсь под тобой. Сжимаешь пальцами кожу, а я кусаю в ответ. Не целуешь, и я не целую. Молчу, и ты молчишь. Только тихие, сдержанные стоны. Ночь всегда проходит быстро. Не «слишком» быстро, нет. Просто быстро. Под утро ты закуриваешь, подкуривая и мне сигарету. Никогда не спрашиваешь, откуда у меня на тумбочке возле кровати сигареты, если я почти никогда не курю. Я думаю, ты и так знаешь. Засыпаем, пошло обняв друг друга. А проснувшись, я думаю: зачем ты приходил на этот раз? Что у тебя случилось сейчас? Ты рассказываешь что-то, еще когда приходишь, но я почти не слушаю. Ведь всегда одно и то же: тебе скучно, вокруг одни идиоты, а к единственному человеку с которым, кроме своего брата, ты можешь поговорить на равных, ты приходишь отнюдь не для разговоров. Ты всегда казался мне капризным ребенком. Я и сам такой – и ты такой же, мы похожи во многом и во многом разнимся. Ты – это я, но не совсем. Но не наоборот, а по-другому. - Джим… - отвлекаюсь от раздумий, глядя на тебя. - Ты хочешь остаться? – качаешь головой, отстраненно глядя куда-то в стену. – Что тогда? Сонно зеваешь, приподнимаясь на постели. - Хочу извиниться. Зевота так заразительна: жмурюсь, прикрывая рот рукой. - Мне не сдались твои извинения, Холмс. Одевайся и иди к своему докторишке, черепу и девчонке из морга. Кажется, переигрываю. Как же с тобой тяжело. Прощаешь мне излишек актерского рвения – тебе просто нужно немного резкости с утра. Нам обоим нужно, потому что тебе так проще одеться и уйти, а мне – закутаться в одеяло и снова уснуть. Но ты вернешься – ты всегда возвращаешься, всегда приходишь ко мне. Ты же так хорошо знаешь меня, а я - тебя.