Выбор

*** Граф видит сон. В нем мальчишка с рыжими волосами доверчиво жмется к нему. Очки съехали, и Адам снимает их, нежно целует человека в лоб и прижимает к себе. Он чувствует, как гулко отзывается человеческое сердце, и этот человек с невыносимо знакомым именем морщит лоб. Открывает пронизывающие серые глаза и посмеивается: — Что, нравлюсь? Не ангел – черт, вылезший из самого ада, толкающий на пороки и преступления. Улыбка такая же – ехидная, насмешливая и предупреждающая. Мана и Неа не знали, с кем связались. Они так верили этому мальчику. Мальчик оказался волком в овечьей шкуре; разыгрывал свою партию. — Я тебе – двух Кемпбеллов, ты мне – тайны, – жарко шепчет это лис, и Граф, видевший сотворение мира и его концы, убивший миллионы, ненавидящий людей, обращающий все в смерть, тает под мягкостью и податливостью тела безумного человека. Среди этих троих, человек, продавший все за знания дьяволу – настоящий безумец. Графу на самом деле уже не так важны два Кемпбелла. Он жаждет только этого безумца, который посмел родиться человеком. Его имя звучит как приговор и как проклятье: — Аллен... И Граф просыпается. *** И, глядя на уставшего и почти сдавшегося мальчишку, Граф вдруг думает: почему? Почему, в конце концов, этот человек предал его? Зачем встал на сторону Кемпбеллов? Он так жаждал знаний, таял под его ладонями, губами срывал поцелуи, дрожал под древним существом, одержимый тайнами и знаниями. Тогда почему этот Аллен вырвал свое сердце и отдал Кемпбеллам; не ему, тому, кто действительно заслуживал того, чтобы сжимать в ладонях черное и почти мертвое сердце? Аллен весь был его – каждым пятнышком на теле и своими рыжеватыми волосами, которые вдруг поседели. Адам иногда вскакивал посреди ночи, все еще чувствуя рядом с собой тепло человеческого тела – такого слабого и ничтожного – с душой, еще более грязной и порочной, чем это тело. И с его глазами – серыми и насмешливыми. Граф хорошо помнил эту жажду обладания, почти слепого восхищения тем, как легко отвергал Уолкер все человеческое. И как Тысячелетнему, сдувающему челку с бледного лба, не хватало венца черных стигмат и серой кожи на этом совершенном теле. Аллен извивался, как пойманная в капкан лисица, больно кусался и выпутывался из объятий, потому что работа и знания для него были превыше всего. А Адам сжигал бесполезные книжки, жарко шепча на ухо, путаясь в длинных волосах, о знаниях более древних и опасных, о которых не подозревали и Книжники. Он готов был уничтожить мир одним щелчком пальцев – и оставить их двоих на развалинах. Адам знал многих, очень многих людей. С кем-то он был близок, почти также близок, как со своей семьей, но еще никому из них Графу так отчаянно не хотелось подарить венец темных стигмат и весь мир в придачу. Аллен посмеивался над его безумными исповедями, щурил глаза, стараясь разглядеть лицо Графа, которое знал очень хорошо. То было лицо Маны, но, когда приходил Граф, от Маны не оставалась ничего. Адам помнит, как мальчишка холодными пальцами водил по лицу, выискивая хоть что-то от Маны, впивался своими серыми льдинами в раскаленное золото и видел древнее существо, безумие и умирающие миры. Адам целовал пальцы, огрубевшие и в ожогах, пальцы того, кто искал ответы на те вопросы, которые людям воспрещались. Укутывал простудившегося мальчишку в теплый плед и отогревал его лед в своих объятьях, и, когда задумчивый взгляд серых глаз впивался в его лицо, Граф позорно вздрагивал, потому что ему вдруг казалось, что смотрит на него не безумец, как он привык думать, и даже не расчетливый юнец, а такая же древняя тварь, как и он сам. Об Аллене Уолкере Граф помнит слишком уж хорошо. Раньше помнил лишь образы и жар чужого тела, а потом вспомнил все. И почему ему так сильно хотелось уничтожить этого человека. И заставить вернуться снова. Этот Аллен смотрит со слепой ненавистью; Граф вдруг думает, что этот мальчишка еще ничего не знает о том, как надо ненавидеть и как надо любить. Адаму не хочется признавать, что и в этих седых волосах он видит рыжину; не хочется признавать, что тупое, тянущее чувство в груди – это его желание быть с Алленом Уолкером. Остаться только вдвоем посреди развалин этого мира, чтобы сцеловывать соленые слезы и слова ненависти с его губ. Особенно когда Аллен все вспомнит, начнет искать своих Кемпбеллов, которых вроде как и продал вместе со своей душой Графу, а вроде как и хитро увел из-под носа. Граф не прощает предательства, поэтому он уничтожил Ману, поэтому он поглотит Неа и, став единым, заставит Уолкера все вспомнить; заставит остаться рядом с собой на веки вечные. Графу плевать на то, что человеческая жизнь – это всего лишь миг, пятно на его вечности. Адам усмехается и знает, что, если очень захотеть – от Аллена Уолкера не останется человека. Этот Аллен Уолкер дрожит, и его колени подгибаются, не выдержав веса измученного тела, и Граф все смотрит на грозно сведенные светлые брови, на крепко стиснутую челюсть, на дрожащие белые ресницы, под которыми прячется знакомая и одновременно незнакомая серость глаз, на подрагивающую руку с мечом. Граф чувствует нежность и любовь – это для Четырнадцатого Ноя и одержимость с желанием обладать – это для безумца Уолкера с его безобразными очками и лисьей усмешкой. Адам тянется к мальчишке, а Аллен вздрагивает, пытается напасть, замахиваясь мечом. Граф, играючи, отражает атаки и с какой-то усмешкой осознает, что дерется Уолкер ровно так, как много лет тому назад учил его сам Граф. Он не понимает, не может понять, как такое возможно? Как они провернули это? И одновременно с этим он готов плясать от неудержимой радости – подумать только! Рыжий лис вернулся, только шкуру поменял на серебро и упрятал внутри себя память Ноя. Граф думает, что лучше и быть не может – сразу такой чудесный подарок, два самых нужных человека в одном теле. Он прижимает тело экзорциста к земле, куда, запнувшись, падает Аллен. Уолкер возится под ним, шипит что-то сквозь зубы, обещая Графу мучительную смерть, а потом случайно натыкается на взгляд. Взгляд этот совсем не вяжется с привычным образом злодея в клоунском наряде и с необъятной задницей; этот взгляд – спокойный, внимательный, так дети смотрят на пестрые крылья бабочек, прежде чем острая игра пройдет сквозь тело, навсегда обездвижив насекомое в вечном размахе крыльев. Аллена дрожь пробирает не от того, что он рядом с врагом и чувствует жар его тела, а от мысли, насколько все-таки древнее создание этот Тысячелетний Граф. Он же всесилен, – отчаянно шепчет что-то внутри Аллена. У него же столько знаний! Почему он ведет себя как клоун, если может уничтожить мир щелчком пальцев? Аллен злится на собственные мысли, с еще большим усилием пытается вырваться. Ему наивно хочется верить, что экзорцисты – это не пешки на доске Графа, не развлечение для семьи Ноя, а достойные противники. У Аллена весь мир вдруг начинает кружиться и вертеться перед глазами, и он вдруг видит того человека – рыжие волосы и злая усмешка. — Пора вернуться домой, – ласково шепчет Граф и смеется своим безумным хриплым смехом, от которого внутри Аллена что-то звенит и переворачивается. *** Аллен приходит в себя в какой-то незнакомой комнате. Он лежит на диване, укрытый теплым пледом. Рядом уютно потрескивает огонь в камине. Все его раны заботливо перебинтованы, и Уолкер паникует, не зная, что теперь ожидать от этого безумца. Адам стоит позади и нежно улыбается растерянному экзорцисту. Когда Аллен поворачивается и начинает судорожно кричать, Граф улыбается еще шире. Ему все равно, что мальчишка видит в нем своего приемного отца; ему правда так отчаянно плевать на это, потому что, в конце концов, когда Аллен все вспомнит, это не будет иметь никакого значения. — Надо бы вернуться к прежнему облику, – беззаботно говорит Граф, усаживаясь в кресло напротив, когда истерика мальчика переходит в тихие всхлипы, а серые глаза тускнеют. — Хотя столько времени прошло. Да и Мана наворотил дел со своим братишкой. Да, детишки, – Граф беззлобно усмехается, — заставили вы меня поволноваться. А ведь можно было без всего этого обойтись. Вот скажи мне, Аллен, ну и почему ты выбрал их, а не меня? Аллен молчит, и Граф огорченно вздыхает, видя этот стеклянный взгляд. — Даже не думай, – говорит Адам. — Только попробуй впасть в апатию. А ведь я действительно верил тебе, хитрый ты лис, правда готов был весь мир к твоим ногам положить! А сколько тайн я тебе раскрыл – Книжники за такое все бы отдали. А ты выбрал двух Кемпбеллов. Я все никак не могу понять, почему, Аллен? Ты не бойся (хотя когда ты меня боялся?), я давно не злюсь на тебя; в конце концов, ты лишь человек, а вам свойственны все эти заморочки. Бесполезные метания, которые ни к чему хорошему не приводят. Я почти поверил, что ты, мальчик, выше всего этого. Аллен совсем не понимает, о чем говорит Мана. Он смотрит потерянно. — Почему, Мана? – шепчет искусанными губами Уолкер. — Мана? – усмехается Граф. — Я не Мана. Ты ведь помнишь, что Мана умер? Аллен дрожит не то от пережитого ужаса, не то от холода. Граф сомневается, но память о горячем и гибком теле заставляет его присесть рядом с Уолкером. Аллен дергается, пытается отползти, морщится от боли во всем теле. — Тебе уже не о чем беспокоиться, Аллен. Все скоро закончится, – Граф ловко выхватывает дрожащее тело из пледа, тянет к себе. Уолкер почти не сопротивляется, сил у него не осталось – ни физических, ни моральных, только слабо цепляется пальцами за одежду вроде как врага с лицом самого дорого человека на свете. — Ты обязательно все вспомнишь. Уверен, Неа уже почти разрушил барьер с воспоминаниями. Теплые ладони Графа мягко гладят Аллена то по голове, то по напряженной спине, и Уолкер чувствует, как слезы, соленые и горькие одновременно, текут из его глаз, потому что невыносимо больно от мысли, что весь путь, проделанный им, был абсолютно бесполезен. Адам прижимает светлую макушку к своему плечу. — Ты просто сделал неверный выбор. Но мы можем попробовать снова, правда? Что-то внутри Аллена усмехается. Он вдруг вспоминает болезненное желание отдаться древней твари, услышать все секреты мира и щекочущее чувство опасности, когда Адам злится и яростно кусает губы, искривленные безобразной ухмылкой. Аллен вдруг вспоминает свои рыжие волосы и огромные очки; свою страсть к знанию, свою одержимость и горечь. Он помнит о том самом выборе – два мальчишки Кемпбелла, которых он должен был столкнуть в пропасть и стоящего подле Тысячелетнего Графа. Еще он помнит нежность взгляда Маны и громкий смех Неа. И то, как выбрал не просто двух Кемпбеллов, а шанс искупить собственные грехи. Аллен тихо посмеивается над своей наивностью. Он думал, что разыграет свою партию, получит знания и все тайны мира, сохранив его. Он так глупо просчитался, забыв про человеческий фактор, и про то, что он сам – человек. Аллен хорошо помнит, как в нем было две половины, где одна отчаянно желала принадлежать Тысячелетнему Графу, а вторая – двум Кемпбеллам. — Почему ты оставил меня? – шепчет Граф. Аллен думает о том, что это – окончательный проигрыш. Какой бы выбор он ни сделал, это уже не спасет никого. — Давай начнем сначала, Аллен? И, смирившись, он делает свой выбор.