Пока светает

— Как ты меня нашел? Чтобы узнать Гакта, Мане достаточно легкого дуновения ветра. Его сверхъестественный нюх уловил чужой запах секунд десять назад. Появиться в предрассветный час в месте, о котором знали только двое, мог или Мана, или Гакт. Но Мана уже был здесь, значит… — Как грубо! Ты оставил много следов по пути. — Гакт приветствовал Ману насмешливой улыбкой и протянул сжатую в кулаке руку в его сторону. — И кое-что потерял. В быстро подставленную ладонь упал серебристый крестик на порванной цепочке, тихо звякнул и скрылся в кармане брюк. Воцарилось молчание, его прервал шум возни — это Гакт устраивался на краю парапета. Звезды тихонько угасали, предвещая наступление утра. Мана молчал и только напряженно дышал, скосив в сторону непрошеного гостя взгляд. — К тому же ты бываешь здесь всегда, — вновь заговорил Гакт, — когда тебя что-то сильно волнует. — Он развернулся к Мане. Тот старался уйти от его взгляда. — Так что случилось? Тишина. Гакт вздохнул. Мягкий предутренний свет окутывал хрупкие плечи и сгладил резкость скул. Такой знакомый профиль… Он не мог оторвать глаз от него когда-то в прошлом, не мог и теперь, был уверен, что и через сотни лет не сможет. Но Мана всегда решал по-своему — и всегда не в пользу Гакта. Он регулярно лишался его общества. Раньше это вызывало гнев, потом — усталость, теперь забавляло. За много лет Гакт отлично научился себя контролировать, но даже теперь хотелось очертить пальцами совершенные линии, поймать строптивца в объятья и больше не отпускать — пусть это и невозможно. — И долго ты собираешься на меня дуться? — как бы невзначай спросил Гакт. — Это странно, учитывая, что из группы вышвырнули меня. Это я должен обижаться!.. — Имеешь полное право, — буркнул Мана, потом вздохнул и поднял на Гакта взгляд. — Но ты прекрасно знаешь, что дело не в этом. Ах, ну конечно! Конечно, не в этом. Но в чем же тогда? Впрочем, дело всегда было «не в этом»; а в чем же именно — узнать Гакт не мог. Ни разу не получилось. — Мы слишком далеко зашли в этот раз… — прошептал Мана и придвинулся чуть ближе. Гакт расценил это как сигнал — «Ядовитых шипов можешь не опасаться» — и положил свою руку поверх маниной. Она показалась ему невероятно горячей, особенно в сравнении с ледяным камнем, которого касались его пальцы. Мана придвинулся еще ближе. — Значит, собираешься дуться на меня вечность? — Если этого будет достаточно, — помедлив, ответил Мана, и его губы против воли поддались улыбке. — Ничего у тебя не выйдет! В прошлый раз тебя хватило на сколько… полвека, кажется? — Пятьдесят девять лет! — Подумаешь! А лет за сто до этого ты тоже обещал мне вечную обиду и продержался… — Семьдесят три года. — Мана, это даже не век! К тому же, ты сам видишь: с каждым разом время сокращается… — Гакт сам придвинулся ближе и теперь чувствовал исходивший от тела Маны жар и то, как он дрожит то ли от холодного ветра, то ли от волнения. Его дыхание стало едва уловимым, он будто ждал чего-то, что должно вот-вот произойти. — А примирения все более страстные… — он понизил голос и почти поцеловал Ману за ухом. Но в последний момент тот вырвался и, фыркнув, отодвинулся в сторону. — Фу! Популярность тебя испортила. Гакт поднял взгляд к небу и досчитал до пяти. Он знал Ману несколько сотен лет — знал ближе, чем кто-либо, — но общение с ним оставалось танцем на минном поле. Гакт никогда не представлял, куда наступить, чтобы избежать взрыва. Мана подсказок, как водится, не давал и только отстраненно наблюдал за чужими мучениями. — Да ладно тебе. Мы в равных условиях… Так что случилось? Вопрос повис в воздухе. Небо становилось все светлее. Мана все еще дрожал и будто решал для себя очень важную проблему: его губы едва заметно шевелились, а плечи напряглись. — Знаешь, — наконец произнес он, — смертные такие хрупкие, — и его голос тоже задрожал и стал таким тихим, что даже совершенный слух Гакта не помогал различить слова. — Знаю, — ответил он. — Иди сюда. — Положив руку Мане на плечи, Гакт привлек его к себе и позволил прижаться щекой к груди. — Мне тяжело об этом думать, — признался Мана и крепко вцепился в Гакта. — С каждым разом все тяжелее. Ну и что тут скажешь? Гакт только кивнул: он прекрасно понимал, что чувствует Мана. А еще отлично знал то, как тому одиноко. Особенно в такие минуты. Но помочь он не мог, разве что выслушать. Гакт знал, что недавно погиб этот парень, Кей, кажется. Он мог бы его побранить за то, что слишком привязывается к тем, чей срок жизни так короток, если бы сам не был таким же. Поэтому-то они и были вместе. Даже тогда, когда не были. А небо между тем розовело, и солнце уже выползало наверх, подсвечивая кроны деревьев и облака. Мана, взяв себя в руки, отстранился. — Если бы солнце было для нас смертельным, как для вампиров, это был бы наш последний рассвет. — И то верно. Тогда я бы хотел его встретить, знаешь, как? Мана отрицательно покачал головой. Гакт ожидал этого и, не откладывая в долгий ящик, немного развернулся, наклонился вперед и поцеловал его так, как давно хотел, но все не имел возможности. Но сейчас, в свете восходящего солнца, мерещилась надежда на чудо. И Мана, конечно же, не ответил, но и не сопротивлялся: он, подрагивая всем телом, едва дышал и лишь ловил невесомые, теплые прикосновения к уголкам губ, губам и подбородку. Гакт отстранился только тогда, когда солнце ощутимо зарядило в затылок. Мана выглядел всклокоченным, растерянным, но довольным, даром что молчал. Он медленно поднялся на ноги и сказал: «Пора уходить». Вниз они спускались вместе.